Страница 127 из 128
Ее улыбка была полна нежности и сочувствия.
– Он рассказал мне, что ты сделал, когда вернулся домой и узнал о гибели твоей семьи.
– И что я сделал?
– Ты оторвал от себя единственное, что любил, – черного ньюфаундленда по имени Тень. Ты сделал это, чтобы больше не страдать по крайней мере от того, что было в твоей власти. Ты по существу сделал то же самое, хотя и более жестокое, когда пытался развестись со мной.
– На твоем месте, – сказал Ян, приложив ладонь к ее щеке, хриплым от волнения голосом, – я думаю, я возненавидел бы меня.
Жена, повернув лицо, поцеловала его ладонь.
– Знаешь, – сказала Элизабет, улыбаясь сквозь слезы, – что значит чувствовать, что тебя любят так сильно… – Она покачала головой, как бы ища объяснений, и заговорила снова голосом, дрожащим от любви. – Знаешь, что я заметила, когда мы бываем в обществе?
Не в силах удержаться, Ян привлек ее к себе, прижимая к своему сердцу.
– Нет, – прошептал он, – что ты заметила?
– Я заметила, как другие мужчины обращаются со своими женами, как они смотрят на них или говорят с ними. И знаешь что?
– Что?
– Я – единственная жена, – прошептала Элизабет с волнением, – за исключением Алекс, чей муж обожает ее и не беспокоится, что об этом знает весь мир. И я абсолютно уверена, – добавила она с улыбкой, – что я – единственная жена, чей муж даже попытался соблазнить ее на глазах комитета по сбору средств на строительство больницы.
Он еще крепче обнял Элизабет и с приглушенным смехом попытался, и весьма успешно, соблазнить свою жену на диване.
За окном кружились снежинки, и в камине с решетки упало полено, рассыпая яркие искры, устремлявшиеся в трубу. Элизабет, умиротворенная и счастливая, лежала в объятиях Яна под одеялом, которым он укрыл их обоих; неторопливо ее мысли перешли от завтрака, который они еще не ели, к роскошному завтраку, который, без сомнения, подали бы Яну, будь они в Монтмейне. Со вздохом Элизабет отодвинулась от него и оделась.
Когда она переворачивала бекон, Ян подошел сзади и, обняв жену за талию, заглянул через ее плечо.
– На вид это страшно съедобно, – пошутил он. – Я рассчитывал на наш «традиционный» завтрак.
Она улыбнулась, повернувшись к нему.
– Когда мы должны вернуться? – спросила Элизабет, представляя себе, как уютно ей здесь с ним.
– Через два месяца, если тебя устроит.
– Прекрасно, но ты уверен, что тебе не будет скучно – или ты не будешь беспокоиться, что забросил свои дела?
– Если бы дела так страдали от того, что я их забросил, любовь моя, то после трех последних месяцев у нас были бы пустые карманы. Очевидно, – продолжал он, улыбаясь, – я устроен лучше, чем думал. Кроме того, Джордан известит меня, если какая-то особая проблема потребует моего внимания.
– Дункан снабдил меня почти сотней книг, – сказала Элизабет, стараясь придумать, чем он сможет заняться, если они останутся, – но ты, вероятно, уже их прочел и, даже если нет, – со смехом добавила она, преувеличивая, – ты бы расправился с ними к среде. Я боюсь, ты будешь скучать.
– Мне будет трудно, – сухо согласился Ян. – Среди снегов, здесь, с тобой. Без книг и дел, чтобы занять время, я не знаю, что я буду делать, – добавил он с хитрой усмешкой.
Элизабет густо покраснела, но, когда она посмотрела ему в лицо, голос у нее был серьезен:
– Если бы дела не шли у тебя так хорошо, если бы ты не накопил такое богатство, то мог бы быть счастлив здесь, не так ли?
– С тобой?
– Конечно.
Его улыбка была такой же серьезной, как и ее.
– Абсолютно. Хотя, – добавил Ян, соединяя руки за ее спиной и притягивая к себе еще ближе, – ты, может быть, не захочешь остаться здесь, когда узнаешь, что твои изумруды снова лежат в своих ящичках в Монтмейне.
Она подняла голову, и ее глаза засияли радостью и любовью.
– Я так рада. Когда я поняла, что Роберт придумал свою историю, мне было больно думать о проданных драгоценностях.
– Станет еще больнее, – безжалостно добавил он, – когда ты узнаешь, за сколько я выкупил твои изумруды. Мне пришлось заплатить сорок пять тысяч фунтов за то, что было уже продано, и пять тысяч фунтов за остальные драгоценности ювелиру, которому ты их продала.
– Этот… этот бессовестный вор! – вырвалось у нее. – Он дал мне пять тысяч фунтов за все! – Она покачала головой в отчаянии от того, что Яну не хватает умения торговаться. – Он ужасно обманул тебя.
– Меня это, однако, не беспокоило, – продолжил шутить над ней Ян, получая от этого огромное удовольствие, – потому что я знал, что верну все из твоих карманных денег. С процентами, разумеется. По моим подсчетам, – сказал он, останавливаясь, чтобы высчитать в уме то, что Элизабет считала бы несколько минут на бумаге, – на сегодняшний день ты мне должна около ста пятидесяти одной тысячи ста двадцати шести фунтов стерлингов.
– Сто и… сколько? – воскликнула она полусмеясь, полусердито.
– Есть еще маленький вопрос о стоимости Хейвенхерста. Я добавил его к этой сумме.
Слезы радости затуманили ее прекрасные глаза.
– Ты выкупил Хейвенхерст у этого ужасного мистера Демаркуса?
– Да. И он действительно «ужасен». Ему бы быть партнером твоего дядюшки. У них обоих инстинкты торговцев верблюдами. Я заплатил сто тысяч фунтов за Хейвенхерст.
Элизабет изумленно открыла рот, и восхищение осветило ее лицо.
– Сто тысяч фунтов! О, Ян…
– Я люблю, когда ты произносишь мое имя.
Она улыбнулась в ответ, но ее мысли все еще были заняты великолепной сделкой, которую он совершил.
– Я бы не могла добиться большего! – великодушно призналась Элизабет. – Ровно столько Демаркус заплатил за Хейвенхерст, и когда документы были подписаны, он сказал мне, будто уверен, что получит за него сто пятьдесят тысяч фунтов, если подождет год или два.
– Вероятно, он мог получить столько.
– Но не от тебя, – гордо заявила Элизабет.
– Не от меня, – согласился Ян, усмехаясь.
– Он пытался?
– Демаркус запросил двести тысяч фунтов, как только понял, как важно для меня выкупить обратно твой дом.
– Ты должно быть проявил много сообразительности и умения, чтобы заставить согласиться уступить так много.
Отчаянно стараясь не расхохотаться, Ян кивнул.
– Очень много уменья, – согласился он, задыхаясь от смеха.
– И все же, интересно, почему Демаркус был так уступчив?
Поборов приступ смеха, Ян сказал:
– Думаю, потому, что я показал ему: есть вещь, более необходимая ему, чем чрезмерная нажива.
– Правда? – спросила она с интересом и уважением. – Что же это было?
– Его глотка.
Эпилог
Сидя на террасе около балюстрады, Ян смотрел на великолепные сады Монтмейна, где Элизабет и их трехлетняя дочь Каролина склонились над геранью, рассматривая яркие цветы. Их головы были так близко друг к другу, что блестящие золотые волосы Элизабет сливались с волосами Каролины. Элизабет сказала что-то, и Каролина рассмеялась серебристым счастливым смехом, глаза Яна сощурились в улыбке от этого веселого звука.
За садовым из кованого железа столиком позади него его дед и Дункан погрузились в шахматную игру. Сегодня должны были прибыть семьсот гостей, чтобы присутствовать на балу, который устраивал Ян по случаю дня рождения Элизабет. Сосредоточенное молчание игроков было неожиданно нарушено появлением шестилетнего мальчика, уже сейчас удивительно похожего на Яна, и его учителя, имевшего вид человека, доведенного до грани отчаяния необходимостью справляться с шестилетним интеллектом, который тоже удивительно напоминал способности Яна.
– Прошу прощения, – извинился мистер Твиндел, кланяясь играющим, – но у нас с мастером Джонатаном завязался спор, который, как я сейчас понял, вы, викарий, если будете так добры, можете разрешить.
Оторвав взгляд от доски и все еще думая о победе, которая была почти у него в руках, Дункан сочувственно улыбнулся измученному учителю.