Страница 9 из 93
Мы продолжали в классе изучать микробиологию и решать эпидемиологические задачи, а меня мучило сознание собственной беспомощности. Как можно разорвать эпидемиологическую цепочку рассеянного склероза, когда мы не знаем ни возбудителя заболевания (предполагается, что это вирус), ни как этот возбудитель распространяется (передается) от больного человека к здоровому? Ну, и, конечно, медицина не знала, как лечить эту инфекцию или это генетическое заболевание, поражающее нервные клетки. Что я мог ответить на немой вопрос в глазах моего ученика?
И все-таки знание эпидемиологии помогло мне предотвратить вспышку дизентерии в нашей танковой части. В двух полках дивизии, в состав которой входил и учебный батальон, возникло несколько случаев дизентерии. Нас пока судьба миловала. Известно, что кишечные заболевания, в особенности, дизентерия и холера — болезни рук, загрязненных испражнениями. Около туалетов были поставлены дополнительные умывальники с избытком мыла. Но ведь не уследишь за каждым солдатом и не убедишь каждого мыть руки. Тогда пришлось вспомнить классика микробиологии и эпидемиологии Джозефа Листера (1827–1912), автора знаменитой книги «Принципы антисептики в практической хирургии». Листер научился и научил коллег предотвращать раневые инфекции при хирургических операциях с помощью обработки рук хирурга и кожи больного карболовой кислотой (раствором фенола). Мне удалось настоять, чтобы перед солдатской столовой были поставлены баки с раствором дезинфицирующего раствора (антисептика) — хлорамина. Солдаты окунали кисти рук с раствор хлорамина и шли, не вытирая их, к своему столу. Кишечные бактерии, если и были на руках, погибали мгновенно. Вспышку дизентерии удалось предотвратить.
Меня продолжала мучить мысль о моем бессилии помочь Лене Рашковскому. Да и мне самому хотелось побольше узнать о рассеянном склерозе. Среди коллег — военных врачей был мой близкий приятель Борис Петрович Тарасов. Он был на год старше меня. До армии занимался в студенческом научном обществе при кафедре патологической анатомии в Первом московском медицинском институте. Так же, как и я, Борис был начальником медсанчасти. Внештатно в армейском госпитале Борис работал патологоанатомом. Он был большим умницей, начитанным либеральным русским интеллигентом. Он был талантлив во всем: красивый, с той примесью татарской или кавказской крови, которая всегда придавала русскому человеку черты лихости и романтичности. Он происходил из донских или кубанских казаков. Познакомились мы с ним в книжном магазине, куда я ходил каждое воскресенье посмотреть, что нового прибыло из московских и питерских издательств. В ближайшее воскресенье, когда мы встретились в книжном магазине, а потом шли обратно через мост над Березиной, я рассказал Борису о Лене Рашковском и его болезни. «Я подумаю, — сказал Борис. — Посмотрю литературу». Однажды он позвонил мне во время приема: «Можешь приехать в госпиталь? Есть интересный для тебя случай!» «Через час закончу осмотр больных в лазарете и приеду», — ответил я.
Дежурный санитар проводил меня в морг госпиталя. Борис закончил вскрытие больного, умершего накануне от паралича мышц грудной клетки. Это был старик, живший неподалеку. По скорой помощи в военный госпиталь привозили и гражданское население. Борис был одет в закрытый длинный халат, резиновый передник и перчатки из толстой резины. Точными и сильными движениями рук, манипулировавших патологоанатомическими инструментами, молотка, стамески и пилы, он вскрыл черепную коробку и вытащил мозг умершего. «Я сейчас возьму образцы ткани мозга из разных участков. Лаборанты окрасят препараты специальными методами. И если это рассеянный склероз, судя по клинической картине, мы увидим под микроскопом склеротические бляшки, пронизывающие белое вещество мозга, его проводящие пути». Диагноз подтвердился. Борис снова пригласил меня в патологоанатомическую лабораторию. Я увидел под микроскопом картину заболевания, которое когда-нибудь, через 5–10–20 лет, полностью поразит мозг моего ученика. От зрелища неумолимой болезни становилось тоскливо на душе. Особенно, в чуждой мне армейской обстановке, без друзей и родных. Спасали чтение и алкоголь. Я стал чаще заходить в офицерское общежитие с бутылкой водки в кармане шинели. Там среди шумной компании молодых офицеров за анекдотами, рассказами о бурных любовных приключениях, картежной игрой, выпивкой легче было скоротать тягостное время. Борис Тарасов не сторонился общения с ровесниками-офицерами, но все же качественно отличался от них врожденной интеллигентностью. Зная, что из меланхолии меня могут вывести только наука, хорошая книга и компания красивых молодых женщин, приглашал то в один, то в другой дом, хозяйки которых были или его нынешними пассиями, или бывшими возлюбленными, с которыми он умел так расходиться, что оставался навсегда в дружеских отношениях. «Ненавижу хамов и негодяев, которые грубо бросают своих любовниц, — не раз говорил он мне. — Надо же и расставаться по-человечески!»
Однажды Борис заехал за мной на армейской зеленой машине скорой помощи: «Поехали, если можешь! Случай самоубийства молодой женщины. Ведется уголовное расследование против одного офицера-танкиста. От моего заключения зависит его судьба». На мраморном столе морга лежал труп красивой молодой женщины 22–25 лет: длинные белые локоны полузакрывали высокие упругие груди. Плоский живот и стройные бедра говорили о ее природной красоте. «Предполагается, что она умерла от передозировки люминала или приема люминала вместе с алкоголем. У нее дома нашли пустую коробку этого снотворного и полуопорожненную бутылку водки», — пояснил Борис. Прежде, чем начать вскрытие, Борис тщательно осмотрел труп. На коже не было следов борьбы или самоувечья. Осматривая каштановый треугольник лобка, он раздвинул наружные губы влагалища. «Видишь — тампон?» Да, это был тампон, окрашенный кровью. «У нее были менструации. Доказано статистически, что во время менструаций психика большинства женщин чрезвычайно неустойчива. Количество самоубийств у менструирующих женщин гораздо чаще, чем до и после menses», — он употребил латинское название важнейшего жизненного цикла у женщин. В мазках, взятых из влагалища, были видны под микроскопом эритроциты и множество мертвых клеток из влагалища и матки. Судебные медики подтвердили, что она умерла от передозировки люминала, смешанного с алкоголем. Заключение доктора Тарасова помогло молодому танкисту избежать наказания. «Как ни противен мне этот сердцеед, он в этой смерти не виновен», — твердо сказал мой приятель.
С доктором Тарасовым мы встретились в Москве через несколько лет после демобилизации из армии. Он защитил диссертацию, получил профессорскую должность на кафедре патологической анатомии. А потом вдруг резко переменил свой образ жизни: поехал работать главным врачом в сельскую больницу на Кубани. Продолжил ли там он свои занятия наукой?
Знание эпидемиологии помогало много раз в моей жизни микробиолога. Помогло и еще раз в буднях армейского врача. Правда, на этот раз возбудителями заболевания (паразитами) оказались не микроорганизмы, а насекомые. Однажды ко мне на прием пришел солдат. Это был грузинский парень из глухого селения неподалеку от Кутаиси. Он долго мялся, не решаясь сказать, что же его беспокоит. Потом вздохнул и показал руками на паховую область и грудь, сказав, словно извиняясь: «Чешица вэздэ, таварыш доктар!» Я завел больного за ширму, велел раздеться и осмотрел его. Типичный кавказец — он был покрыт густым волосяным покровом, который курчавился на животе, ногах, спине, груди. И везде кожа была в расчесах. В волосах лобка, паха, да и на груди, спине, даже в волосах бровей были видны серые маленькие насекомые. К основаниям волос были приклееены белые яйца насекомых (гниды). Это был классический случай лобкового педикулеза, вызванный лобковой вошью (площицей), по латыни: Pedunculus pubis (Phthirus). Солдат заразился педикулезом половым путем от какой-то девицы чрезвычайно легкого поведения, в хату которой он частенько захаживал с приятелями по взводу. Это была катастрофа. Дело в том, что солдат-грузин пришел на прием в состоянии крайнего отчаяния, а, наверняка, были и другие в нашем батальоне, зараженные зловредным насекомым и стеснявшиеся или боявшиеся обратиться в медсанчасть. Грузинского парня мои помощники (санитар и санинструктор) тщательно обработали инсектицидом ДЦТ, переждали два часа, пока препарат парализует насекомых, отвели его в душ, где он как следует вымылся. Оставались яйца площиц (гниды), которых обработали раствором другого инсектицида — пернетрина. Взвод за взводом мы осмотрели солдат батальона. Пораженных лобковой вошью тщательно лечили. Проводили беседы об опасности случайных половых контактов. Ведь можно заразиться и паразитом пострашнее: возбудителями гонореи, мягкого шанкра, сифилиса. И самое главное, старались убедить солдат, чтобы они не стеснялись обращаться в медсанчасть при первом подозрении о любом заболевании, в том числе и кожно-венерическом. А для тех, кто все равно пытался до поры до времени скрывать заболевание или случайный половой контакт, поставили около душа прямо на улице, а в холодное время года — около душа внутри медсанчасти — бочонок с ДЦТ. Солдаты приходили после увольнительных в город, обрабатывали себя ДДТ, ждали положенные два часа и принимали душ. Они теперь твердо знали, что лобковые вши, которыми они могли заразиться, начинают откладывать гниды только через месяц после полового контакта. А до этого насекомые легко уничтожить инсектицидами.