Кайсе

Он заказал spaghetti con vongole, изысканнейшее блюдо из макарон и крошечных нежных съедобных моллюсков, которые таяли во рту, как икринки, отдал должное он и sepe in tecia, тоже каков-то морской экзотике, приготовленной в собственном соку, не отказался и от фирменного вина, однако ограничил себя одним стаканом. Десерту Николас предпочел двойной кофе. Когда он подписывал чек, было уже около десяти. Николас спросил у официанта, как лучше добраться к месту назначенного свидания, — адрес на записке он помнил наизусть.

Тот вручил ему маленькую брошюру с картой города, пометил карандашом местонахождение отеля и показал несколько вариантов подхода к Кампиелло ди Сан-Белизарио.

— Конечно, лучше всего пойти пешком, — посоветовал официант в лучших венецианских традициях. — Это, естественно, не самый быстрый путь, но, несомненно, самый прекрасный. Вы располагаете временем для двадцатиминутной прогулки?

— Думаю, что располагаю.

Ответ привел официанта в восторг.

— Bene, великолепно. Каждый новый час дня и ночи имеет свою неповторимую прелесть в нашем городе, — расплылся он в улыбке.

Наверху, у себя в номере, Николас вновь попытался дозвониться до Жюстины, но телефон молчал. Где она может быть? Сейчас в Токио четыре часа утра. Отложив трубку, он натянул толстый свитер, затем, чувствуя себя несколько идиотски, набросил на плеча длинный черный плащ, повертел в руках маску, сунул ее под мышку и вышел из номера.

Ни с чем не сравнимая атмосфера города немедленно окутала его, он как бы очутился в неведомом мире тончайших звуков и шорохов — воистину диковинная комбинация шумов и эха, отражаемого от поверхности бесчисленных улочек и ютившихся у rios, каналов, домишек. Даже звук шагов был какой-то неземной, и что-то призрачное слышалось в гулком буханье кожаных туфель по булыжной мостовой.

Проходя мимо ночного бара, он услышал чей-то смешок и обрывок разговора, и эти слова почему-то постоянно прокручивались у него в голове, пока он шел по аллеям и непрерывно встречающимся мостикам. Его мысли, подобно забытью, прерывалась легким плеском воды у деревянных перегрев, причалов гондол и замшелых фундаментов домов.

За очередным поворотом Николас наткнулся на rio, забитое гондолами. Старик в черном, стоя на последней лодке всего этого флота, запел песню. Его чистый высокий голос, отраженный от каменных фасадов, был хорошо слышен Николасу, когда гондола проходила под мостом, на котором Николас в задумчивости остановился.

Пересекая очередную площадь, он заметил крохотную лужайку, усеянную пышными диковинными цветами бугенвиллей, с растущей на ней сучковатой и изогнутой смоковницей, сочные листья которой казались бронзовыми в огнях уличных фонарей. Он увидел цельнокованую железную скамейку и живо представил себе на ней молодую красотку, воздевшую очи к ночному небу, и Казанову, преклонившего колено и пытающегося соблазнить ее.

Николас, хорошо обученный и подготовленный в синк ин — способности чувствовать взаимообусловленность пересечения времени и человека, приближаясь к месту таинственной встречи с Микио Оками, все больше начинал понимать метафизическую загадочность Венеции. Уникальное географическое положение — город не на воде, но и не на суше, пропитан каким-то внеземным светом и звуком, невосприимчив к разрушающему воздействию времени. Автомобили, автобусы, поезда, метро — все эти чудеса цивилизации не сумели пробраться в это магическое место. Передвигаясь, люди вдыхают воздух, а не выхлопные газы — все, как много веков назад. Дома реставрируются в традиционной венецианской манере, по технологии древних мастеров. Николас шел вдоль calles, улочек, пересекал ponies, мостики из камня, металла, дерева, останавливался у fondamentas, набережных под, сработанных сотни лет назад и не потерявших своего изначального вида. Если бы Николас перенесся в XVII век, его взору предстала бы точно такая же Венеция, какую он видел сейчас.

По мере того как он продвигался вперед, Венеция как бы брала его на руки, нежно прижимала к груди, как поступала уже много раз в свое время не с одним путешественником. Николас не столько затерялся в этом обилии улочек, закоулков, мостков, каналов, причалов, сколько не мог разобраться в том ощущении сердечности, которое они ему дарили. Как ящерица, сбрасывающая свой хвост, он избавлялся от понятия времени, только осознавал, что город дарят ему долгожданный подарок: покой усталым костям и жизнь больному сердцу.

Даже его переживания, связанные с Жюстиной, улетучились; свой гнев по отношению к ней из-за потери двоих детей он начал воспринимать как нечто должное; он забыл о своей последней встрече с Сэйко и о ее головокружительном признании. Чудесным образом его уже не так беспокоила предстоящая, не сулившая ничего хорошего, встреча с Микио Оками.

Николас находился под воздействием этого восторженного настроения и тогда, когда подошел к Кампиелло ди Сан-Белизарио. Это оказалась небольшая площадь, мощенная булыжником, чистенькая, но без каких-либо украшений: ни деревьев, ни фонтанов, ни скамеек и только, как, в сущности, и на большинстве венецианских площадей, с трех сторон песочного цвета здания, а с четвертой — церковь с внушительных размеров белым фасадом. Когда Николас приблизился к храму, то увидел, что называется он так же, как и сама площадь. Николас никогда не слышал о святом Белизарио, но, кажется, итальянцы, в особенности жители Венеции, чтут огромное количество неизвестных остальному миру святых.

Площадь была пустынна. Николас напряг слух, и до его ушей донесся тихий звук удаляющихся шагов. Голуби простучали коготками по карнизам, устраиваясь поудобнее на ночь, и где-то вдали Николас уловил рокот плывущего по каналу невидимого катера. Легкая дымка ползла над мостовой, цепляясь, словно пьяный бродяга, за фундаменты построек.

Николас ждал, и венецианская ночь, непохожая на ночь в других городах, покрывала его с головой, подобно второму плащу. Вдруг он вспомнил про Бауту и, вынув ее из-под мышки, где инстинктивно держал ее весь свой путь, натянул на голову так, что маска накрыла его лицо. Чувство было и новым и удивительно в то же время знакомым; он вспомнил свои видения при пересечении площади Святого Марка. То же острое ощущение deja vu[10]. «Кто же я, — удивился он. — Почему я чувствую себя как дома?»

— Баута!

Николас обернулся и увидел человека в монашеском одеяния, приоткрывшего дверцу сбоку от украшенного бронзой главного входа в Чиеза Сан-Белизарио.

— Баута! — крикнул священник странный хриплым голосом. — Вы опаздываете на мессу.

Священник сделал нетерпеливый жест рукой.

— Скорее! Скорее!

Обойдя священника, накинувшего капюшон, Николас по истертым каменным ступеням поднялся к входной двери и, перешагнув порог, очутился в промозглом чреве храма. За его спиной резко лязгнула дверь.

Воздух в помещении церкви был насыщен изобилием запахов: ладан, свечной воск, плесень, мраморная пыль, тлен и прах веков.

Священник, захлопнувший за ним дверь, как-то суетливо обогнал Николаса.

— Сюда, пожалуйста, — выдохнул он. — Следуйте за мной!

Николас ступил в полумрак. В мерцающем пламени тонких свечей виднелись сводчатые потолки, расписанные фресками стены, замысловатой работы мозаичные полы в византийском стиле и инкрустированные золотом иконы. Храм представлял собой настоящую сокровищницу драгоценных предметов культа и исторических реликвий. Между потолочными балками из обожженного дерева виднелись древние своды, украшенные мозаичными панно на библейские темы. Царивший в церкви аромат благовоний придавал атмосфере какой-то восточный колорит.

Где-то неподалеку послышались негромкие голоса, свидетельствовавшие о том, что вот-вот должна начаться торжественная литургия. Странно, подумал Николас, неужели литургию можно служить в такое позднее время.

— Это очень старая церковь, — прошептал священник, пока они спускались по каменному переходу. Его странный хрипловатый голос не давал никаких указаний ни на возраст, ни на пол. Лишенный всякой интонационной окраски, он, казалось, принадлежал бесконечности. — Некоторые считают, что это древнейший храм Венеции. Кое-какие особенности его архитектуры свидетельствуют о том, что когда-то здесь еще греки отправляли свои обряды.

10

Уже виденное (фр.)