Французский поцелуй

— Но зачем? После стольких лет жизни в условиях не очень почетного перемирия?

— Дело в том, что около двух лет назад Волшебник узнал о твоем существовании и о том, кто ты. Через тебя он хотел воздействовать на Терри и забрать у него трубопровод, который он считал своим. Он начал угрожать Терри, ну а тот не выдержал и сорвался.

— И все-таки я не верю, что Терри действительно собирался продать Преддверие Ночи мосье Вогезу.

— Не собирался он его продавать, — подтвердил Мун. — Поэтому он и запасся копией. Я об этом ничего не знал, а если бы знал, то стал бы отговаривать его от этой затеи. Терри догадывался об этом и поэтому действовал в тайне от меня. Нам были нужны позарез деньги. ЦРУ задерживало нам последние выплаты. Им урезали бюджет, говорили. Может, урезали, а, может, нет. Терри им не верил. Но, так или иначе, нам были нужны наличные.

Крис отвернулся. Он смотрел в пустоту, простирающуюся за выступом. Так вот, значит, что. Все это произошло потому, что Терри хотел спасти его от Маркуса Гейбла. Боже мой, как в мире все перевернуто! Не поймешь, где верх, где низ. Борьба гигантов.

Впервые в жизни Крис почувствовал размах, с каким здесь велись дела. Магия неограниченной власти. Он почувствовал трепет, и сам не понял, отчего — от ужаса или восторга? А потом подумал, содрогнувшись, что это, вероятно, смесь и того, и другого, которая и Терри вдохновляла.

Он встал, приблизился к Муну.

— Перед своей смертью Транг рассказал мне все, что знал о деятельности Волшебника. Он знал все ключевые моменты, кроме одного: на кого Волшебник работал. Но люди Сива докопались и до этой его тайны: это Джейсон Крейг, председатель Конгломерата Международных Средств Связи. У них теперь имеется достаточно свидетельских показаний против него, чтобы засадить на скамью подсудимых.

Мун бросил на него взгляд искоса.

— Отдать под суд еще не значит осудить, — заметил он. — Ребята вроде Крейга имеют надежную защиту влице первоклассных адвокатов, находящихся у них на жаловании и готовых на все.

Крис покачал головой.

— Кто лучше меня знает эту кухню? — Он улыбнулся. — Сам был такой. Но сейчас я на стороне ангелов, Мун. И уж постараюсь, чтобы Крейг не отвертелся.

Он взглянул на восходящее солнце, потрогал носком ботинка золу, напоминающую черные пески на берегах реки забвения. Здесь, в первобытных джунглях Бирмы, Крис с особенной силой чувствовал свою близость к Терри, чувствовал прямо-таки его физическое присутствие рядом с собой.

— Знаешь, — медленно проговорил он, — до того, как это все случилось, я хотел покончить с юриспруденцией. Теперь я понимаю, что это было из-за того, что я осознал, какого типа юристом я становился. Мне глубоко противен этот тип, Мун: кичливый эгоист, с готовностью берущийся за дела, от которых отказались другие адвокаты, боясь провала. Я хватался за самые скандальные дела с жадностью наркомана, тянущегося к пакетику с зельем. Знаешь, как меня называл Терри? Le monstre sacre. Сверхзвездой. И я действительно был таким. Я горел с ослепительной яркостью, сгорая от честолюбия. И яркость моего горения ослепляла и меня самого, и моих клиентов. Я повторял сам себе демагогический тезис, что каждый человек имеет право на самую компетентную защиту. Но на самом деле я лишь играл в юридические игры, стремясь перехитрить сторону обвинения во что бы то ни стало. Эти игры не имели ничего общего с самими клиентами, и поэтому я с чистым сердцем закрывал глаза на то, каких чудовищ я защищаю. Так мне было легче.

Говоря это, Крис в первый раз по-настоящему осознал, какой ужасной иллюзией является свобода. Когда люди говорят о свободе, в большинстве случаев они делают это, выпячивая свое "я". Свобода это и есть "я" в чистом виде: вставший на дыбы эгоизм. Крису он теперь был ни к чему.

Он сделал свой выбор. Выбор Криса. Где-то он читал, что в Эдеме Адаму и Еве надо было сделать выбор между собой и Богом, высокомерным эгоизмом и чистой верой. Неправильно некоторые думают, что это был выбор между слепым послушанием и разумной независимостью. Вот и перед Крисом тоже встала необходимость выбора, и он сделал его, и теперь понимал, что всякий выбор уходит корнями все в ту же вечную дилемму.

Вот и Транг говорил о том же, стремясь к подавлению желаний. Отсутствие желаний есть синоним веры, чистая духовность, которая является идеалом и Муна. Что касается Криса, то он никогда не искал чистой духовности: в нем слишком много человеческого, чтобы тешить себя такими мечтами, более подходящими для бога. Но и человеческие качества способны к совершенствованию.

Твой брат был во многом похож на меня,говорил Транг. У него было тоже примитивное, одноколейное мышление. Он прожил свою жизнь, придерживаясь своего сугубо личного кодекса чести.Теперь Крис видел, что это был более строгий кодекс чести, чем тот, который он, всегда кичившийся своей праведностью его младший брат, смог выработать для себя. Осознание этого было полезным переживанием, одновременно и возвышающим до божественного уровня и указывающим на твою человеческую ограниченность. Это был момент истины, в котором Крис наконец нашел и своего брата, и себя самого. Круг замкнулся, и он почувствовал, как мир и покой нисходят на его душу, освещая ее подобно лучам солнца, встающего в этот момент над горами.

И тут Крис осознал, что все еще сжимает в руках эфес Леса Мечей. Изумрудно-зеленые клинки, казалось, светились изнутри, а когда он повернул талисман против солнечного света, клинки потеряли прозрачность и стали черными, как ночь. Темная, сверкающая река вливалась в его ладони и растекалась по всему телу. Прямо как наркотик: манящая, чарующая, умножающая саму себя сила окутывала его, подобно невидимому покрывалу, сотканному волшебником-ткачем. Но в глубине этой силы он увидел и начатки пугающей опасности, увидел тропку, с которой если не сойти, то она уведет тебя прочь от всего человечества.

— Мун, а как ты думаешь: Лес Мечей на самом деле обладает таинственной силой?

Мун улыбнулся. Его лицо, лицо человека, отрекшегося от мелочных забот и беспокойств повседневной жизни, светилось в лучах восходящего солнца.

— Я полагаю, — сказал on,— что этот вопрос может обсуждаться по-разному с разными людьми. Вера есть странное и сложное явление, до сих пор недостаточно изученное.

Крис наморщил лоб.

— Так да или нет?

Мун с любопытством посмотрел на него.

— Удивляюсь я твоим вопросам! Конечно же, и то, и другое. Сила Леса Мечей по преимуществу относится к сфере человеческого разума.

Крис смотрел на талисман, ощущая — а, может, только воображая, что ощущает — его безграничную силу.

— Что теперь с ним станет?

— Это тебе решать. Он твой. И тебе распоряжаться его силой, если такова твоя воля.

Крис покачал головой.

— Нет, не мне. Им может распоряжаться только человек с чистым сердцем. Я вряд ли подхожу под эту категорию. — Он посмотрел в открытое лицо Муна. — Что мне делать? Опять зарыть его где-нибудь тоже будет в высшей степени безответственным поступком. Может, ты мне поможешь? Больше мне ведь не с кем посоветоваться.

Мун улыбнулся.

— Ты прекрасно знаешь, что ты не один. С тобой Терри. — Он прижал ладонь к груди Криса. — Вот здесь он. В твоем сердце. С ним посоветуйся. Посоветуйся с этими горами. — Он обвел рукой окрестности. — Может, они тебе что-нибудь скажут. Насколько я понял, дух Шана нашел отклик в твоем сердце тоже.

Он слышал стук своего сердца под теплой рукой Муна, ощущая, что там живет не только Терри, но и Аликс. Он понял это уже тогда, когда поднимался на этот выступ, озаренный светом нового дня.

Ну а как же быть с Сутан? Мун сказал: В моей душе была надежда, что с твоим возвращением в ее жизнь ее боль уменьшится.Но теперь Крис понимал, что не в его силах уменьшить душевные муки Сутан. И не в силах Муна. Исцеление Сутан находится в ее собственных руках.

Теперь образ Сутан потускнел в его памяти, как и образ его самого в юности. Они стали как бы частью старой черно-белой фотографии. А Аликс принадлежала к его настоящему, и новый, возмужавший Кристофер Хэй скучал по ней и рвался к ней душой.