Страница 4 из 8
— Братва, атас, мусора ливер давят!!! Мылим отсюда, щас амба будет!!! — и промчался мимо Вадима, перепрыгнул на «Чайку», которая уже отходила от скалы.
Вадим метнулся из последних сил, выставил ногу, и зэк, замыкающий бегство, покатился по площадке, теряя автомат. Впрочем, он быстро подскочил, растопырив пальцы, ноздри хищно раздувались. В воспаленных глазах плясало безумие. Вадим тоже терял рассудок от обуявшего его бешенства. Оба одновременно метнулись за автоматом, Вадим опередил на долю секунды, одновременно выбрасывая локоть, дал коленом под дых. А когда небритый тип слегка офонарел, сцапал его за шиворот, встряхнул, одновременно вскидывая левой рукой автомат. Стрелять с такой позиции скверно, он бы ни в кого не попал. Но прикрылся неплохо. Судно уже отходило, разворачивало нос на Кащеевку. Чертова «воздушная подушка»! Зэки, распластавшись за бортом, открыли огонь. Они вопили, надрывали луженые глотки. Ублюдок, которого Вадим держал перед собой, активно насыщался свинцом. Закатились глаза, алая жижа текла из разверзшейся зловонной пасти. Он оттолкнул его от себя, рухнул под скалу, принялся стрелять, почти не целясь, по убегающей «Чайке». Но патронов в автомате было совсем мало. Сухой щелчок — вот и они закончились. В ответ захлопали разрозненные выстрелы — пришлось перекатиться.
— Вшивый, придурок, ты Шизу грохнул! — хрипел Кирпич. — Ты чего такой кипишный, в натуре?!
— Да и бес на него! — вопил зэк. — Байду не гони, Кирпич! Чо, мы без Шизы не проживем?! Это просто женишок нам сегодня расторопный попался.
— Эй, братан, не обижайся! — хохотал в адрес Вадима Лютый. — Ну, не задалась сегодня свадьба, в другой раз задастся. Порадуйся лучше за нас! Прощай, казенка! На этой хреновине мы теперь далеко уйдем, никакая милиция не остановит!
Зэки дружно ржали, а «Чайка» уносилась прочь. Капитану, в чей затылок упирался ствол, очень хотелось жить. Напоследок бандиты разразились по кустам, из которых их вынесла нелегкая. А там уже надрывались собаки, орала погоня. И вновь Вадим оглох, звон в ушах стоял безбожный. Он спотыкался, куда-то брел. Где-то за кадром кричали и плакали выжившие и раненые. Он был полностью дезориентирован. Рухнул на колени перед матерью — она не шевелилась, пронзительно смотрела в ноги сыну. Жалобный стон послышался за спиной, из ямы выбралась потрясенная Надя, платье порвано, все в грязи, прическа растрепалась. В глазах застыло что-то скорбное, библейское. Вадим метнулся к ней, схватил за руки.
— Ты в порядке? — он мог лишь хрипеть.
— Вадим, послушай… — она шептала, а из глаз потоком хлестали слезы. — Вадим… Вот это все… Это ведь не по-настоящему, да?
— Конечно, милая, ничего такого, все образуется… — он нес какую-то ахинею, отталкивал ее к скале. Но она вырвалась, испустив душераздирающий стон, двинулась к берегу ломающейся походкой. Застыла над окровавленными телами, не понимая, что делать дальше. Взялась за виски, крепко их сжала. Затем повернулась, устремив на Вадима пронзительный взгляд. Он навсегда его запомнит…
А пассажиры на «Чайке» отдалились, они продолжали что-то кричать, хлопали выстрелы, но уже не причиняли вреда. Те, что их преследовали, не стали рисковать. Они еще не вышли из кустов, а уже открыли беспорядочный огонь, хотя не видели, что творится на берегу. Засвистели шальные пули.
— Не стрелять, здесь люди!!! — завопил Вадим, падая на колени.
А из тальника уже вываливались взмыленные солдаты в ободранном камуфляже с перекошенными лицами и перегревшимися автоматами в руках. Их бледные физиономии плясали перед глазами, тряслись челюсти. Молодые необстрелянные парни…
Вадим бросился к Наде. И застыл, как вкопанный. В девушку попала шальная пуля, выпущенная солдатом российской армии… Она стояла на коленях в своем некогда красивом подвенечном платье, в рваной фате. Держалась за простреленный живот, смотрела на Вадима большими глазами, испуганно, недоверчиво, натужно сглатывала и пыталась что-то прошептать. Лицо ее помертвело. Девушка качнулась, упала на бок, кровь потекла из горла, она задрожала и вдруг замерла, глаза превратились в застывшие стекляшки…
— Надя, ты что? — Вадим опустился перед девушкой на корточки. Как-то опасливо коснулся ее плеча, потряс. Она не шевелилась…
Вадим начал понимать случившееся, вскочил, заорал, надрывая глотку. Развернулся в прыжке. Да будьте вы прокляты, нелюди! И такая тьма исходила от несостоявшегося жениха и мужа, такая ненависть теснилась в искаженном лице, что попятились солдаты. Побелел и задрожал лопоухий конопатый паренек, стоящий ближе всех. Он, защищаясь, поднял автомат, отступил, облизнул пересохшие губы.
— Слышь, мужик… Ты, это самое… прекращай… это не я… Ты чего так взбесился?..
Аффект, исступление, все разом, помноженное на пронзительную душевную боль, обуяло Вадима. Он орал благим матом, брызгал слюной, кровью, бросился на солдата, бил его по морде — смачно, выбивал душу железным кулаком. Орали однополчане, кинулись его оттаскивать. А он уже вырвал у солдата автомат, передернул зачем-то затвор — и те отшатнулись, не успев открыть огонь первыми. Стальная бандура тряслась у Вадима в руках, изрыгая пламя и свинец, он орал во все стороны, приплясывал. Какие-то личности метались перед глазами, надрывно лаяли собаки. Он бил на поражение, окончательно лишившись контроля над разумом — за любимую девушку, за свою уничтоженную жизнь, за ВСЕ! Пусть горят в своем аду! Ополоумевшие лица метались перед глазами, вот отбросило какого-то сержанта, напичканного свинцом, вот смазливый чернявый парень лихорадочно рвал заклинивший затвор — и его туда же! Кричал и полз, подволакивая ногу, раненый. Скулила подстреленная овчарка…
Бойцы опомнились и открыли шквальный огонь, а Вадим уже, выбросив автомат, летел в воду с каменного обрыва. Пули оторвали полу от свадебного пиджака, едва не срезали скальп, но он уже прорезал пласты на всю глубину, поплыл широкими размашками ко дну. Свинец чертил пунктиры в воде, сзади, спереди. Он ни о чем не думал, ни одной завалящей мысли в голове. Просто уходил от опасности, в чем уже не было никакого смысла… У Вадима были сильные легкие, он передвигался по дну, хватаясь за вросшие в ил коряги. Стрельба стихала, возможно, автоматчики решили, что он убит. Но вновь разразились крики, когда на середине речушки всплыла голова — всплыла и пропала. Бойцы строчили, мстя за своих товарищей, но никто не бросился в воду. И не было такого приказа. Они не видели, как мокрый измученный человек выполз на противоположный берег — листва деревьев, пьющих влагу из реки, заслоняла его от ищущих взоров. Он стонал, подтягивался на руках. Тело превратилось в раскаленный синяк. Сил практически не было. Он встал на четвереньки, куда-то пополз, не замечая, как ветки и корни протыкают ладони почти насквозь. Потом поднялся, побрел куда глаза глядят…
Вадим очнулся в тайге, на неведомой территории, в холодной яме. Вокруг него громоздились черные ели с мощными лапами. Темнело небо, вечер растекался по району. Тело было облеплено листвой и хвойными иглами. Трясла лихорадка. Парень никак не мог понять, почему он здесь, ведь он должен находиться в ресторане на собственной свадьбе. Ныли мышцы, Вадим выполз из ямы, абсолютно не помня, при каких обстоятельствах в нее свалился, поднялся, держась за дерево. Он был похож на зомби — кожа бледная, как у мертвеца, глаза пустые, нарядный дорогой костюм превратился в зловонное отрепье. Зубы отбивали чечетку. Он вознамерился куда-то двинуться, начал ориентироваться по сторонам света. Но что-то провернулось в голове, человек обмяк, сполз под ель, хватаясь за мягкие ветки. Это вздор, чушь, бред и околесица… Он тяжело дышал, пытаясь что-то вспомнить. Но лучше бы не пытался — тоска обуяла беспросветная, хуже смертельной удавки, он ткнулся лбом в пахучий прелый мох, задыхаясь, хватал себя за горло. Сжало грудь, и сердце вроде остановилось, но потом снова неохотно забилось. Ремиссия не наступала, он рухнул на спину, начал извиваться, чтобы продохнуть. Потом снова закопался носом в землю, плакал, давился землей, шептал какие-то слова, адресуя их разным людям, которые никогда уже не будут рядом…