Князь механический

Князь попытался вдохнуть — но не мог. Выдыхать было можно, вдыхать — нет, не получалось, как будто он не умел. Такое бывает, когда упадешь на спину. Сначала страшно, что задохнешься, останешься без воздуха, но потом искусство дыхания возвращается.

На набережной началась какая-то суета — вероятно, казаки искали князя.

— Нету его тут, ваше благородие, — слышал Романов их крики.

— Да вот, смотрю, где зад у авто был — нет ничего.

— А вот рука оторвана — может, его?

— Это шоферская — видишь, в крагу одета.

— Да куда ему бежать — некуда. Только если в канал.

— Егорка, поди, погляди — в канале на льду лежит, поди.

— Как же я гляну, когда там темно. Надо с броневика посветить.

— Гляди так, у броневика фонарь не опустить. Брось туды шашку световую.

— Ищи дурака — я брошу, сам освещенным буду, он в меня стрелять станет.

— Гранату бросить, и всего делов.

— Не велено гранатой. Гранатой не похоже на бомбистов будет.

Князь протянул руку к кобуре. Револьвер вылетел при падении, но остался висеть на шнурке. Романов нащупал шнурок, подтянул его и взвел курок. Но казаки, кажется, не хотели рисковать и заглядывать с набережной на лед.

— По коням, — раздалась команда, — Петровичу скажите, чтоб заводился.

Лошади снова заржали, затарахтел мотором броневик.

Олег Константинович сунул револьвер в кобуру и, с трудом ступая на ушибленную ногу, заковылял к гранитному спуску, с которого бабы стирали белье. Он поднялся наверх и вернулся к своему автомобилю. Тело бедного Ивана лежало поодаль — вероятно, его отбросило взрывом — и без руки.

Что было делать? Если идти к дому, то там наверняка ждет еще одна засада. Отстегнув с шинели погоны и сняв портупею, чтобы проще затеряться в Коломне, Олег Константинович сунул в карман револьвер и пошел в сторону ближайшей выходившей на набережную улицы, названия которой он не знал. Надо было где-то провести сегодняшнюю ночь, а завтра, когда на улицах будут люди, возвращаться во дворец.

Холодно было в Коломне. Выкрашенные в желто-коричневой гамме, как и весь Петроград, стены ее домов облупились, и сметенные дворниками сугробы снега, как брустверы перед окопами, лежали вдоль панелей тротуаров, плохо видимые во мраке скупо освещенных улиц. Так и хотелось замереть, приставить к глазам бинокль и подождать пару минут, вглядываясь: не мелькнет ли за этим бруствером выкрашенная грязно-белой камуфляжной краской похожая на котелок немецкая каска и не торчит ли где-нибудь обмотанный белыми тряпками коварный ствол пулемета, как змея, поджидающий неосторожную жертву.

А над самыми высокими из домов, над поржавевшими железными листами их крыш вращались огромные акустические раковины, выслушивающие, не раздается ли в привычном гуле моторов «Руссо-Балт» полицейских цеппелинов рокот какого-нибудь немецкого «Майбаха». Уже четыре года не падали на город немецкие бомбы, и побежденные, залитые газом немцы не осмеливались поднять в воздух ни одного боевого корабля. Но по-прежнему вращались над Петроградом раковины и каждые 6 часов сменялись дежурившие при них в будках усатые унтеры — то ли не дошла туда, на крыши, весть об окончании войны, то ли дошла, да забыли им дать приказ остановиться.

Ни одно окно не светилось в Коломне: все они были изнутри завешены одеялами. Одеяла в окнах петроградских квартир висели с войны: тогда прятались от немецких ночных налетов, установив светомаскировку, а теперь — от холода. Очень дорого стоило в Петрограде этой зимой тепло, и бедные люди не позволяли ему просто так уходить сквозь тонкие стекла.

И от этого мертвыми, как после газовой атаки, казались дома.

На какой-то из таких похожих друг на друга бледных улиц Коломны Романов увидел открытые двери светящегося питейного заведения и спустился туда по семи ведущим вниз ступеням. Внутри было шумно, грязно и многолюдно. Посетители ругались, спорили, горланили песни, половые шныряли между ними, разнося заказанное и принимая деньги. Пиво из кружек спорщиков выплескивалось на пол, образуя одну на все заведение невысыхающую лужу. Музыкальная машина с погнутым, вероятно во время дебоша, никелированным раструбом хрипло играла «Дунайские волны».

Путаясь в ногах кабацких пьяниц, князь прошел к дальней стене. Там стоял незанятый стол — из струганых досок, нечистый, с плохо вытертым пролившимся пивом и изрезанной по краям ножом столешницей. Свет от мутной лампы под потолком в центре комнаты почти не доходил до него, поэтому сюда был поставлен сальный огарок в облупившемся эмалированном подсвечнике-блюдце, где валялись несколько обгоревших спичек. Романов сел за стол и заказал половому пиво.

Пьяницы ругались все громче и, наконец, кажется, решили затеять драку. Инвалид на каталке, который при своем увечье мог довольствоваться только ролью провокатора, а потому исполнял ее мастерски, отъехал чуть-чуть назад, пока не уперся в соседний стол — то ли из опасения быть зашибленным кружкой, то ли для лучшего обзора. Грязную свою папаху с кокардой, в которой до того сидел, не снимая, он стащил и сунул под обрубок ноги. Половой метнулся на улицу — вероятно, за городовым.

— Олег Константинович?

Негромко окликнувший князя человек тоже сидел в тени, один за таким же грязным столом с огарком, в неряшливой темной одежде и пил пиво из большой треснувшей кружки с алюминиевой крышкой. Грязная меховая шапка лежала рядом. Его огненно-рыжие волосы никак не вязались с темной бородой и явно были париком. Парик нарочито бросался в глаза, захватывал все внимание и отвлекал его от лица, известного всей империи по фотографиям в газетах. Так, направляя свое безумие на службу собственным интересам, член Государственной думы, глава «Союза русского народа» Владимир Пуришкевич пил в начале третьего ночи неузнанным пиво в грязном трактире в Коломне.

Они не были представлены, но, конечно, знали друг о друге.

— Это хорошо, хорошо, что вы вернулись, — своими тонкими неврастеничными пальцами Пуришкевич вцепился в рукав князя, как только тот сел к нему за стол, — я вас встретил, и, значит, сегодня, сегодня я найду.

— Кого?

Пуришкевич перевел взгляд на дверь, на только что вошедшего посетителя и замер.

— Тише… вот он. — Пальцы еще сильнее сдавили руку князя. Романов обернулся, скользнул взглядом по вошедшему и уставился в толпу, будто высматривал там кого-то. Вошедший был внешности обычной, но для Петрограда редкой — судя по всему, крестьянин, коренастый и невысокий, с небольшой русой бородой. Лицо у него было самым простым, русским, и лет на вид около тридцати. Он замер в дверях, потом снял шапку, помял ее в руках и сунул за пазуху, обтрусил с полушубка снег и потопал для того же ногами в валенках. Пуришкевич, как завороженный, следил за крестьянином. Он даже вытащил, рискуя быть узнанным, пенсне и надел на нос.

— Вот он, вот, — я знал, что сегодня, — лицо Пуришкевича от волнения покрылось пятнами, — посконный мужик, это посконный мужик.

Посконный мужик огляделся и пошел к столу, за которым сидели пьяницы. Каким-то инстинктом он почувствовал, что там должна, но никак не может начаться драка.

— Йех, Господи спаси, — взвизгнул мужик неожиданно высоким голосом и с размаху ударил в ухо ближайшего из сидевших к нему. Драка началась.

В этот самый миг пальцы Пуришкевича, вцепившиеся в руку Романова, ослабли.

— Не он, — выдохнул Пуришкевич и отхлебнул пиво.

— По-моему, очень даже посконно вышло, — хмыкнул князь, через плечо следивший за происходящим.

— Да что вы понимаете в посконных мужиках, вы, вы… — закричал Пуришкевич почти таким же голосом, как только что крестьянин, но потом остановился и перевел дух.

— В посконных мужиках — ровным счетом ничего.

— Послушайте, — Пуришкевич опять вцепился в руку князя и стал говорить быстро, нервно — Послушайте, вы видите, что происходит в империи? Все эти цеппелины с пулеметами, шарящие по улицам. Ведь это вот все — это от страха. Государь боится, государю внушили, что народ, его собственный народ, готовит бунт. А ведь именно в народе русский царь черпает свою силу. Ни англичанину, ни немцу русский царь не нужен — он нужен только русскому человеку, от которого его уводят. Талмудисты и либералы окружили государя плотным кольцом, повернули спиной к народу и ведут его за руку, как слепца, к пропасти.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.