Сократ в Хельсинки

— На что ты так сердишься, друг мой?

— Ты меня возмущаешь! Ты не умеешь вести себя.

— Когда я причиняю кому-нибудь зло, я слышу укоряющий голос совести. Но сейчас моя совесть спокойна.

— Ладно... Пошли!

— Сейчас я сниму сандалии.

— Брось ерундить. Заходи в лифт. Поедем на шестой этаж.

— Поедем. Кто же нас туда повезет?

— Осел!

— Где он?

— Передо мною. Ведь я только что говорил, что лифт движется электричеством. Не бери с собой палку. Оставь ее вон там в углу, возле радиатора. Видишь: подставка для тростей. Давай уж я отнесу. Ну, заходи. Чего раздумываешь?

Рядовой Виртанен втолкнул Сократа в лифт, а затем вошел сам. Через минуту они оказались у двери в квартиру, и Виртанен бросил привычный взгляд на табличку.

— Что за наваждение? Кто переменил табличку? Мэкинен... Здесь нет никакого Мэкинена. Это моя квартира. Ну что ж, позвоним...

Сократ встрепенулся.

— Что это было?

— Дверной звонок.

— Кто на нем играет?

— Я. Разве ты не видел, как я нажал на эту кнопку?

— Это чудо. Можно, я тоже нажму?

— Нажми, нажми... Да жми, не бойся, не кусается.

Из-за двери донесся раздраженный женский голос:

— Иду, иду!

Дверь отворила старая, лохматая, полуодетая женщина, с сигаретой в уголке рта.

— Что вам нужно? — сердито спросила женщина.

— Я пришел домой, — ответил Виртанен и хотел было войти.

— Стой, окаянный! Вашему брату здесь нечего делать.

— Это мой дом. Я Вихтори Виртанен. Месяца два назад я приезжал с фронта в отпуск. У меня здесь жена и двое маленьких ребят.

Женщина попятилась в испуге, но затем, недоверчиво и пристально вглядываясь в пришельца, сказала:

— Моего первого мужа действительно звали Вихтори Виртанен, но он погиб на фронте давным-давно... Я вам прямо скажу: меня не проведете.

Сократ изумленно смотрел на сигарету, которую женщина нервно вертела в руке. Тут он спросил:

— Это вечный огонь?

— Что говорит эта мартышка? — спросила жена Виртанена. — Да вы оба психи! Откуда вы взялись?

— С неба, — ответил Виртанен.

— О господи! Эско, Ээро! Идите скорее сюда!

Женщина уронила сигарету на пол и вся тряслась. Виртанен схватил Сократа за плечо и шепнул ему:

— Это мои сыновья! Эско три года, а Ээро скоро будет два.

Но Сократ не слушал. Он упал на колени перед горящей сигаретой, бормоча:

— Вечный огонь... Вечный огонь уронили...

В передней показались двое дюжих мужчин.

— Что нужно этим типам? — спросил один из вошедших. — Ма, они вымогают у тебя деньги?

— Не знаю, не знаю... Надо, наверно, позвать полицию.

— Обойдемся без фараонов. Смотри, Ээро! Как этот бродяга похож на нашего па!

— Я ваш па, — грустно сказал Виртанен. — А это моя квартира.

— Да брось! Разве ты больше не живешь на берегу под лодкой? А? Давай без залива. А кто сей божий одуванчик, закутанный в грязную простыню? Он, конечно, твой па? Да? И наш дедуля?

— Он мой учитель, Сократ.

Сыновья Виртанена рассмеялись. Старший подошел к бывалому солдату почти вплотную, приблизил свое лицо к его заросшему щетиной лицу и сказал:

— Я, в принципе, никому не одалживаю, но ты такой славный старик, что надо дать тебе пару марок на выпивку. На, держи!

— А вот несколько сигарет и спички, получай, — сказал младший сын. — Но только не вздумай еще раз являться и пугать нашу ма! Тебе повезло, что отчима нет дома. А то он, знаешь, взбеленился бы и набил морду вам обоим. Ясно?

— Нет... Ничего не ясно, — сказал Виртанен упавшим голосом.

— Чего же ты еще хочешь?

— Хочу домой, к своей семье.

Старший сын схватил рядового Виртанена за отвороты шинели, но вдруг с ужасом воскликнул:

— Ты весь в крови! Ты ранен?

— Кровь уже запеклась... Прямое попадание...

— Какой-нибудь босяк пырнул тебя ножом? Все вы, пропойцы, одинаковы. Но, знаешь, довольно! Включай скорость и катись отсюда? Газуй! Проваливай ко всем чертям, чтоб и духу твоего не было! И ты старикашка, улепетывай!

Дверь с треском захлопнулась. Комедия окончилась. Рядовой Вихтори Виртанен и учитель Сократ стояли вдвоем на лестнице. Сократ сказал:

— Так мы и не увидели главного чуда.

— Какого?

— Особое помещение, откуда отбросы стекают по трубам в море... Как ничтожно человеческое знание о том, что вне нас и нам неподвластно! Рассуждения философов о мире и его возникновении всего лишь пустые домыслы. В человеке должен жить дух, который управляет его поступками, придает ему смелость для свершения того, что правильно и необходимо, и предостерегает от недобрых дел...

— Довольно, довольно! Перестань! Я уже не знаю, что хорошо, что плохо. Пойдем выпьем по чашке кофе. У меня есть деньги.

— Это — деньги?

— Они самые.

— Но они не золотые.

— Они бумажные, однако в той же цене, что и золотые.

— Удивительно. Можно потрогать?

— Пожалуйста.

— Бумажные деньги... Легкое золото... Поддельное золото...

— Не мни! Дай сюда. Мы на них купим что-нибудь поесть...

— Может быть, маслин? Что это у тебя?

— Сигарета.

— Что с нею делают?

— Берут в рот, зажигают и курят. Вот так.

— Зачем же ее зажигают во рту?

— Как тебе сказать... Просто такая привычка. Или страсть. Да я и сам не знаю.

— Что это? Вот чудо!

— Никакое не чудо. Обыкновенная спичка.

— Спичка, палочка, в которой живет огонь! Это величайшее из чудес мира. Об этом надо рассказать народу Афин. Покажи мне еще, как она загорается.

— Вот так. Просто, не правда ли?

— Все чудеса обычно просты... Спичка, в которой живет огонь!.. Тонкий листок, на который можно купить маслины... Дверь, которая звучит, когда ее тронут пальцем... Дом, который движется сам собою... Сосуд, из которого вода уносит нечистоты по трубам в море... Все это великие чудеса. Но величайшее чудо — спичка, в которой живет огонь!

— Ты как ребенок, Сократ. Подбери свой плащ, мы выходим на улицу.

— Спичка, огненная спичка! Ведь правда?

— Правда, правда. Да хватит уж твердить одно и то же. Ну что ты заладил? На, возьми всю коробку.

— Я покажу это гражданам Афин. Это чудо...

Спичка была чудом. Но совсем не чудом было то, что наших спутников — одного в грязной солдатской шинели, другого в белой шерстяной мантии — не пускали ни в одно кафе. Их заворачивали от каждой двери. Кафе служили настоящему и будущему, а не прошлому. Они же отстали от времени: один — на два с лишним тысячелетия, другой — на двадцать с лишним лет.

Виртанен загрустил. Он не мог ума приложить, что делать со временем, куда девать его? Как скоротать целую неделю, по истечении которой согласно закону его, Виртанена, должны сжечь или похоронить? Зато Сократ был счастлив. Он нашел чудесное изобретение, которое осчастливит мир: спичку!

Декабрьский вечер тянулся нескончаемо долго. Перед путниками закрывались все двери. Виртанен начал уже томиться и страдать. Он был из тех людей, которые вечно чем-нибудь недовольны — как на небе, так и на земле. Сократ же, напротив, чувствовал себя счастливым и на том, и на этом свете. Лицо его прямо-таки сияло, когда они с Виртаненом, оказавшись в положении вне закона, пришли ночевать в какой-то ветхий сарай на берегу моря, где хранились лодки и ютилось десятка два бездомных жителей столицы Финляндии. То было общее жилище бедных и нищих, не имевших никакой собственности, кроме шрамов на теле да собственных мнений.

Обитателям лодочного сарая очень понравились речи Сократа в переводе Виртанена. Никого не интересовала политика, финансовый кризис, наряды женщин, автомобили и радиоприемники, повышение квартирной платы и война США во Вьетнаме. Внимание всех захватил один предмет, являвший собою, как они только сейчас заметили, подлинное чудо: спичка. С этого все началось и на этом кончилось. Чтобы удостовериться в чудесных свойствах спички, они подожгли старый лодочный сарай и стали греться у великолепного костра, пока нагрянувшая полиция и пожарные не погасили незаконной иллюминации. Обитателей сарая задержали. Среди них не оказалось только двух бродяг: давно небритого солдата, представившегося как рядовой Виртанен, приехавший в отпуск, и неизвестного маленького старичка, чей умственный уровень — как утверждали все задержанные — соответствовал примерно развитию шестилетнего ребенка. Несмотря на энергичные поиски, пропавших так и не нашли, хотя их приметы опубликовали все хельсинкские газеты и полиция расклеила повсюду специальные объявления.