За опасной чертой

Те, кто, как Мосолов, успели закончить аэроклуб, вместе с новичками снова засели за теорию: мотор М-11, самолет УТ-2, аэронавигация, теория полета… Все знакомо, все понятно. Сначала боялся, что будет скучно. Но ошибся. Верной оказалась поговорка «повторенье — мать ученья». Скоро курсант Мосолов сам почувствовал, что глубже стал разбираться в аэродинамике, увереннее распутывать кружева электросхем, ориентироваться в хитросплетениях бензо- и маслопроводов.

А вот начали летать, и сразу сказался аэроклубовский опыт. Первым в группе с минимальной вывозной программой вылетел Мосолов самостоятельно. Четко и уверенно выполнял в воздухе самые сложные фигуры высшего пилотажа, взлетал и садился, как по ниточке.

— Молодец, — хвалил инструктор. — Всегда так летай.

— Машина хорошая, — спокойно отвечал Георгий. — Такую пилотировать — одно удовольствие. Скоростенки бы ей прибавить раза в три-четыре.

— Ничего, — улыбался инструктор. — Еще налетаешься на скоростных. А «утенка» не забывай, на нем многие прославленные наши асы начинали путь в небо. У тебя задатки есть. Если не зазнаешься, не успокоишься, будешь отличным летчиком. Помяни мое слово.

…И снова дорога. И снова учеба. Теперь уже не в школе, а в училище — Военно-авиационном училище летчиков.

Тут все другое — и самолеты, и инструкторы, и дисциплина. Все серьезнее, строже, ответственнее: ведь за училищем не просто летная работа — из него должны выйти командиры-воспитатели. Случайные люди здесь не нужны, но кто знает, быть может, из прибывших сюда салажат выйдут на летную дорогу новые таланты — такие, как Чкалов, Коккинаки, Покрышкин, Кожедуб… Все они когда-то были курсантами, такими же, как и эти.

Кожедуб здесь служил, в этих стенах. Многие преподаватели, инструкторы, командиры помнили еще этого коренастого, крепко сбитого весельчака и заводилу.

Мосолов был зачислен в эскадрилью, которую негласно именовали «кожедубовской». Да, именно в ту, в которой был когда-то инструктором прославленный воздушный боец. Казалось бы, тут только и летать, но… начало оказалось неожиданным: самолетов в училище не хватало, они были нужны на фронте. И пришлось курсантам ходить в караул, чистить картошку на кухне, готовить к полетам крылатые машины, на которых потом летали другие. Небом, как говорится, и не пахло.

Что скрывать, были нетерпеливые, слабые духом, не выдерживали ожидания, теряли надежду. Георгий держался крепко, согласен был на все, лишь бы летать. Ждал терпеливо, верил. И дождался-таки своего часа.

Летную науку и здесь начинали с азов теории. Кое-кто из курсантов теоретический курс считал скучным: формулы, графики, расчеты… А если это уже вторично или третий раз? Может быть, поиграть на занятиях в «морской бой» или незаметно почитать интересную книжку? Были и такие — те, кто, еще не став летчиком, уже потерял вкус к авиации, а по существу, и право летать. А у курсанта Мосолова именно в это время наметились уже определенные задатки исследователя. Ему все больше хотелось до конца уяснить сущность каждого явления, вникнуть в самое, так сказать, его нутро, сердцевину. «Уроков», как и раньше в десятилетке, не зубрил. Не видел в этом смысла. Читал и разбирал, читал и разбирал. На лекциях, а чаще после них, в часы самоподготовки, забрасывал преподавателей вопросами, выходящими порой за рамки учебной программы, такими, что с ходу не всегда ответишь. Товарищи нередко обращались к нему за помощью, знали по опыту: Мосолов отличник не только для себя и не ради отметок. Охотно выслушает, разберется, поможет. Это тоже в характере.

Зима пролетела незаметно, хоть и ждали ее ухода с нетерпением. Начались курсантские полеты сначала на «утенке» — УТ-2, потом на прославленном Ла-7. Это уже настоящий, испытанный в боях истребитель.

Чудесная машина — Ла-7: простая и легкая в управлении, мощная, маневренная. Дашь на взлете полный газ, забушует пламя в четырнадцати цилиндрах двигателя, и, словно стрела из лука, взмывает она в поднебесье. В пилотажной зоне на ней чудеса можно было творить. Но чудеса чудесами, это уже из другой области. Здесь требования были жесткими — выполняй комплекс упражнений, да так, чтобы все фигуры выходили чисто, одна за другой. Попробуй понапрасну «утюжить воздух» — придется потом на разборе покраснеть.

У Мосолова в летной книжке — круглые пятерки. Нельзя сказать, что все легко давалось, — талант, дескать. Просто чуть больше, чем другие, просиживал на тренировках в кабине самолета, немножко тщательнее изучал задание на предварительной подготовке к полету, собраннее был в воздухе. А все это — одно к одному — и определяло его летный почерк.

Больше всего полюбилась Георгию воздушная стрельба. Поднялся в воздух. — и ищи «противника». А тот где-то со стороны солнца крадется, тянет за собой на длинном фале полосатый конус. Тут не зевай, иначе вернешься на землю с полным боекомплектом.

Но у Мосолова взгляд цепкий — помнит, как Хапов осмотрительности учил! Ведет самолет змейкой — так лучше просматривать воздушное пространство в направлении полета.

А вот и цель показалась, идет на встречно-пересекающемся курсе, чуть выше и левее.

Атака! Боевой разворот с выходом в заднюю полусферу буксировщика. В опаловой призме прицела светятся концентрические кольца. Вот уже неосторожной мухой бьется в паутинке колец темный конус. Еще немного… Пора! Пальцы вдавливают пружинящую гашетку. Раз, другой! Отрывисто гремят пушки. Снаряды кончились, можно отваливать. Буксировщик снижается и сбрасывает конус.

— Ничего не скажешь, опять отлично, — встречает Георгия на земле начальник воздушно-стрелковой подготовки. — Иди полюбуйся на пробоины. Весь конус изрешетил.

Быстро пролетели годы учебы. Первый. Второй. Третий… Училище Георгий закончил по первому разряду, или, что одно и то же, с отличием. По всем дисциплинам пятерки. На золотистых погонах засверкали две лейтенантские звездочки, в документах значилось: «Присвоена квалификация военного летчика-истребителя». В разные концы страны в боевые части разлетелись бывшие однокурсники, а его и еще нескольких выпускников оставили на месте, инструкторами. Как лучших из лучших. Так решило командование. «Учите, — говорят, — других, как вас учили. Передавайте мастерство молодежи!»

А сам-то он разве не молодежь? Кажется, только вчера был курсантом, выполнял контрольные полеты, волновался, как и все, сдавая экзамены, а сегодня — учи других. Трудно, конечно. Да разве в этом дело? Георгий мечтал о строевой части, одной из тех, где летчик-истребитель есть летчик-истребитель, то есть готовится к бою, учится воевать, охраняет воздушные рубежи Родины. Пусть пришлось бы служить в Заполярье, в Приморье, в Каракумах, где угодно. Но… приказ есть приказ. Значит, снова ожидание, терпение и работа. Любимая все-таки. Летная. Она-то ведь не временно, а навсегда. Да и летать инструктору приходится побольше, чем любому истребителю. Летная же практика — самый надежный ключ к небу.

На том и порешил. Не обижался, не жаловался. Запрятал мечту подальше и взялся за дело. Основательно. Как всегда.

Матери писал:

«…Что-то новое сейчас тревожит меня. Хочется много знать и много сделать. Каждый день встаю с солнцем и кручусь допоздна, ты же знаешь, теперь сам летать учу. Трудновато приходится. Свободного времени очень мало, почти нет. Да я об этом и не беспокоюсь. Тем более что немного втянулся уже в новую жизнь и легче стало, интереснее, а главное — летаю много. Значит, все хорошо».

Самому родному человеку — и самое сокровенное, из глубины души:

«Мама, очень хочется стать настоящим летчиком. Таким, как Чкалов, но, наверное, об этом мечтают все летчики, а Чкалов один. Если и не стану таким, все равно буду на него всегда равняться. А пока…»

А пока он инструктор. Его долг обучать и воспитывать курсантов, доводить их до уровня, нужного строевым частям. А какой он, этот уровень, откуда ему знать, если сам в части не служил? Чтобы не было ошибки, решил: буду учить, как Хапов, — в полном объеме и без скидок!