Страница 81 из 105
— Трогай!
Поскакали. Рысью, потом взялись в галоп. Славный денек выдался, редкие облачка плыли по небу, то и дело наползая на солнце и ненадолго затмевая его, тополиный пух носился в воздухе, ровно мошкара, забивая ноздри. Чихнул раз, другой, третий, чуть повод не выронил. Экая напасть!
Уж на закате достигли Троицы. Там заночевали, чтобы с рассветом тронуться на Переславль. И вот она заголубела, озерная гладь. Бот покачивается на воде, словно кивает мачтою, манит. А там, где решили заложить верфь, суетится народ, расхаживает Брант с трубочкой во рту и его знакомец мастер корабельного дела Корт. Складена гора досок и брусьев, неразделенных бревен, пильщики на высоких козлах знай себе водят пилами, вверх — вниз. Стучали топоры, во все стороны разлеталась золотистая щепа. И уже сладили первые стапеля. С краю — скелет будущего судна. Он еще не полон, не хватает многих ребер — шпангоутов. Слова-то все какие, звучные, манящие слова — шпангоут, рангоут, киль, форштевень, ахтерштевень, бушприт… Петр слышал их от Бранта, и они застревали в памяти. Навсегда.
— Это все наши слова, голландские, — с оттенком гордости объяснял Брант. — Мы да англичане придумали корабельный словарь, мы окрестили все части корабельного тела.
— А что это будет? — спросил Петр, указывая на заложенное судно.
— Шлюп, мингер Питер, — отвечал Брант, меж тем как его помощник Корт что-то втолковывал плотникам. — Малый парусник для каботажного плаванья.
И, увидев немой вопрос в глазах Петра, пояснил:
— Плаванье вдоль морского берега — малый каботаж. Есть еще большой каботаж, когда корабль уходит в море.
— Ах, мингер Брант, великая охота изведать море! — воскликнул Петр с горящими тазами.
— Все во власти царского величества, — невозмутимо ответствовал Брант, попыхивая трубкой. — Россия имеет один ближний порт — Архангельск. Хоть он расположен в северных широтах, где зима длится долго, но море там не замерзает.
— Матушка не пустит! — вырвалось у Петра.
Брант невольно улыбнулся. Этот рослый любознательный и полный движенья юноша, в шершавых руках которого царский скипетр, все еще дитя для матери-царицы. Он знал — да и кто в Немецкой слободе не знал — о посягательствах Милославских на власть, о враждебности правительницы царевны Софьи к Нарышкиным. Эта враждебность пока еще была скрытой, таилась до времени. И царица Наталья всерьез опасалась за жизнь сына. Он еще так беспечен, как может быть беспечен только шестнадцатилетний. Он думает, что мир у него в горсти и жизнь открывает ему все новые и новые свои чудеса. А опасности грозят-де не ему — другим.
— Вот походим по озеру, а потом двинем к морю, — мечтательно протянул Петр. — Обучимся как следует парусной науке, а ведь она важнейшая в управлении кораблем, не правда ли, мингер Брант?
— Пожалуй, — согласился Брант. — Если не уметь ловить ветер парусами, в море делать нечего. Недолго и лечь на бок, а уж потом на дно.
— Как это? — не понял Петр.
— С ветром шутки плохи: неумело поставленные паруса опрокинут судно, и оно потонет.
— Ну тут, на озере, безопасней.
— Все равно, государь Петр.
— Не говори мне «государь». Тут я всего лишь твой ученик.
— Я могу гордиться таким учеником, — серьезно сказал Брант. — Повелитель огромного царства хочет быть всего лишь учеником. Это предзнаменование великого будущего, мингер Питер, — серьезно закончил он.
— Я и выучиваюсь ради этого будущего, — в тон ему произнес Петр. — Но давай пока оседлаем бот и походим по озеру.
— Если оседлаем, значит, поскачем, — ухмыльнулся Брант.
И неторопливо направился к боту, покачивавшемуся на озерной волне. Петр, широко шагая, последовал за ним.
Брант взялся было за парус, но Петр остановил его.
— Позволь мне. А ты подсказывай, как надобно ставить.
Сильными, как у взрослого, руками он, крякнув, поднял мачту. Полотнище развернулось с шумом.
— Леер расправь, кренгельсы выровняй, шкот натяни! — командовал Брант. — Отпускай!
Солдаты на берегу высвободили цепь, удерживавшую бот, и кинули ее на борт. Ветер тотчас наполнил парус, и суденышко, вспенивая воду, понеслось вперед, как норовистый конь.
Петр держал в руках снасти и щурился от яркого солнца, игравшего бликами на воде. Берег быстро удалялся. До другого, синевшего узкой полоской, было далеко, но купола храмов Никитского, Горицкого и Данилова монастырей светились как дневные звезды.
— Хорошо! — воскликнул Петр. — Ах, как славно! Вот бы перенеси» сюда Преображенское! Переславль, сказывали, старей Москвы. Юрий Долгорукой его прежде заложил. Экая благодать — озеро. Речка Трубеж вроде Яузы. Однако новую столицу надобно не здесь закладывать, — неожиданно вымолвил он. — Дабы глядела в море.
— Лондон, однако, не в море глядит. Он от моря далече, — заметил Брант.
— Я то знаю. Но в реку Темзу заходят морские корабли.
Брант подивился: и это ему откуда-то известно. А Петр продолжал свое:
— У вас, голландцев, Амстердам — знатный порт.
Брант подтвердил: первый-де порт во всей Европе. Оттого маленькая Голландия первенствует на море. Оттого у нее немало заморских колоний и она может поспорить с Испанией и Португалией. Все благодаря мореходству. Корабельщик — важная персона. Флот не уступает английскому. Суда совершенны.
— Хотел бы я побывать на твоей редине, Брант, — мечтательно протянул Петр. — Поучиться ремеслу корабельного мастера.
— Можно и здесь выучиться, — заметил Брант.
— Э, здесь не то, здесь тесно.
— Что ж, все в царской воле. Кто мешает увидеть Амстердам…
— Матушка не пустит, — с досадою ответил Петр. — Вот войду в возраст, тотчас же отправлюсь.
Береговой ветер наполнил паруса, и бот резво резал озерную гладь. Так резво, что берег, видевшийся синею полоской, стал постепенно вырастать и являть взору подробности: почернелые избы, крытые камышом, стадо на водопое, рыбачьи лодки, вытащенные на берег…
Петр досадливо морщился:
— Сколь быстро мы достигли! Поворотим?
— Поворотим, — флегматично отозвался Брант. — Тяни леер на себя.
Петр послушно выполнил маневр. Бот накренился и стал медленно отворачивать от берега. Обмякший было парус вновь выгнулся, и бот как бы ожил.
— Ложимся на другой галс, — констатировал Брант и стал раскуривать погасшую было трубку. Это оказалось нелегким делом даже для такого опытного курильщика, как он. Кресало высекало искры, но их тотчас сдувал ветер. Он прикрылся полою своей куртки и наконец, после долгих проб, это ему удалось. И он довольно запыхтел.
Теперь они шли к другому берегу. До него было верст семь-восемь. Петр оживился: впереди, сколько хватал глаз, лежала водная гладь, казавшаяся безбрежной. Но бот замедлил ход: ветер был боковым. И следовало маневрировать парусом.
— У многопарусного корабля и свобода для маневрированья велика, — заметил Брант. — Был бы только ветер. Но вот если штиль — ходу нет. Паруса обвисают, капитан и его помощники чертыхаются. Случалось мне полсуток дрейфовать. Тут уж ничего поделать нельзя. Только молить Бога, чтоб ниспослал ветер, хоть какой-нибудь.
— И он, Бог, посылает?
— Случается, — ухмыльнулся Брант. — Ты, государь мой, задаешь наивный вопрос. Часто ли Господь внимал твоим моленьям?
— Сказать по правде — нет.
— То-то и оно. У него свои заботы и всего два уха. А к нему обращены мильоны молитв. Поди тут ублаготвори всех.
Петр рассмеялся. То, что у Бога два уха, показалось ему смешным. Хотя в «Азбуковнике» Бог Саваоф представлен в виде благообразного старца, похожего на тех пустынников и пророков, которых он видел в Библии.
Вольное плаванье продолжалось до вечера. Солнце село, когда они наконец вернулись к своему причалу. Он был уже пуст — работный люд разбрелся по домам, прихватив инструмент. Только большие зубастые двухручные пилы щерились на стропилах. Рассуждали: на них вряд ли кто позарится.
Петр жадно набросился на еду: во все время их долгого озерного странствия он и маковой росинки во рту не держал. Плаванье было столь занимательно и прекрасно, что он обо всем позабыл, ибо парус и его капризы безраздельно завладели им.