Страница 70 из 105
Устройство государства было далеко от совершенства — это он запомнил, существовало более сорока приказов, в коих иной раз бесполезно препровождали время многочисленные дьяки и подьячие. А потому действовали они часто вразнобой, противореча друг другу. Были приказы Казанского дворца, Смоленского княжества, каменных житниц, каменных дел. Был Поминальный приказ, ведавший поминовением покойных царей и великих князей. Все дьяки и подьячие поедали государево жалованье, да близ них кормились неверстанные, порой в столь же большем числе. Неверстанные жили на своих харчах, за счет письмоводства. Нужно ли челобитную сочинить либо еще какую-либо бумагу, проситель идет к неверстанному подьячему с деньгою. Кормились порою знатно: так в Разрядном приказе, который ведал служебными назначениями как военными, так и гражданскими, было 74 верстанных подьячих и 33 неверстанных.
В руках этой чиновной армии было благополучие всей знати, добивавшейся кормного места, более всего воеводского. Воевода был в своем владении бог и царь. И стяжал многие доходы, по большей части миновавшие казну. Воеводы жили сытно и хмельно и близ них кормились не только жены и дети, но по большей части и вся родня, иной раз весьма многочисленная.
Изменить сего было нельзя — так повелось от века. А изменить надо было бы. Казна не получала и половины того, что следовало, остальное поедали мирские захребетники. Высокие умы над этим задумывались: Ордын-Нащокин, Матвеев, оба Голицыных — Борис и Василий. Но далее огорчений, а то и возмущений дело не шло. Менять весь этот уклад — означало бы повернуть государство вверх дном. Кто же на это отважится? Сам царь не мог ничего изменить.
А этот царь-отрок… Он переживет своего старшего брата, болезненного, хилого, с трудом держащегося на ногах. Придворные врачи-иноземцы, с которыми Спафарий знался, предрекали Ивану короткий век. Однако он женился на Салтыковой и, говорят, она уж от него понесла.
Эти слухи мигом разнеслись по Москве, похоже, они исходят от Милославских, от правительницы царевны Софьи, они ей к выгоде, в подкрепление. А вообще-то слухи исходят из самых глубин, из опочивален, слухами исстари земля полнилась. При столь великом числе услужников при дворах царей, царевен и бояр, поименованных ближними, невозможно что-нибудь скрыть.
А Милославские не хотят ни за что уступать Нарышкиным. И главная их воительница Софья, направляемая своим талантом князем Василием Голицыным, с женитьбою братца Ивана связывает нехитрые расчеты на его потомство. Это соперничество может устраниться лишь с исчезновением одного из великих государей. И Софья торопится, зная что век Ивана недолог. Он непременно должен оставить после себя наследника, именно наследника. Расчеты на старшего братца Федора не оправдались — он тоже был болезнен и хил. И при двух женах остался бездетен. Таков уж оказался мужской корень Милославских — выморочным. На Ивана — последняя, слабая, впрочем, надежда. Салтыкова-то здорова и хороша собой. Может, что и удастся.
А Петр и царица Наталья, похоже, не из слабых. Особенно Петр, царь-отрок. Партия Нарышкиных им сильна и на него уповает. За нею — все здоровые силы московского государства. Это Николай видел и чувствовал. Сих сил еще маловато, но они отвоевывают себе вершок за вершком, сажень за саженью. И Спафарий верил в их победу.
Вот они сидят, друг против друга «на своем царском месте», как сказано в «Книге записной»… в окружении бояр, окольничих, стольников, кравчих, спальников и других придворных чинов. Царь-отрок Петр с любопытством озирается вокруг, взор его живехонек, как ни торжественна обстановка, и он словно бы улыбается. Иван же вял, голова его то и дело клонится долу, кажется, он вот-вот либо уснет, либо обмякнет на своем возвышении. Два характера, две противоположности.
Иван на шесть лет старше, но кажется, будто старше Петр — если б не совершенно мальчишеская физиономия. А так он выше своего братца, первого царя, чуть ли не на полголовы.
А в обычное время, когда нет официального царского сидения, либо приема послов или молебствия, Петр бегает со своими «потешными», кои притекли к нему из Преображенского, затевает игры воинские. А Иван кладет поклоны перед иконами, либо тешится со своей молодой царицею. Говорят: вошел во вкус, охочь до супружеского ложа. Всем казалось это странным, однако так оно и было.
Петр же листал книгу, либо вот еще любезное ему занятие: крутил и разглядывал подарок иноземцев — глобус. И Спафария в эти минуты призывал быть при нем и толковать про земное устройство, и про то, где какие страны и народы жительство имеют.
На глобусе том были означены и страна Китай, и Индия, и страны Европы — само собою. И выходили они такими малыми в сравнении с Россией, что Петр в который раз диву давался.
— Это что же, Голландию еле видать — такая она кроха. А уж повсюду проникла. А Швеция… А Англия… Сколь в них во всех силы и сколь многими землями завладели в других концах света, — дивился царь-отрок. — Как с этим сообразоваться, скажи? Мы аж полсвета заняли, а силы нашей против них вроде бы недостает. Неужто в мореходстве вся ихняя сила?
Спафарий отвечал с улыбкою:
— Нет, государь мой, не только в мореходстве. Главная сила их во множестве ученых людей, в развитии наук и ремесел. Народ с малолетства грамоте обучается, строит повсеместно мануфактуры, верфи, на коих закладываются корабли. Развивают знания и уменья от тех знаний. А тут, в России, ничего этого нету…
— Я заведу! — воскликнул Петр. — Все заведу. И корабли строить зачну. Дай только выйти на простор.
— Так ведь, государь мой, эвон сколько простору у нас. Одна Сибирь чего стоит.
— А моря-то нету, — сокрушенно возразил Петр. — Один Архангельск — порт да и тот зимою льдом, сказывают, окован. Нам теплое море надобно, да где его взять? Разве что у турок отнять, либо у персиян их море Хвалынское. Вот тут реки кое-где означены, ниточками тянутся. А куца ведут — неведомо.
— А потому неведомо, что картографы, кои сей глобус создавали, не все разведали в доподлинности. Мало таких людей, которые в картографии искусны и могут все земные просторы очертить. Надобны опять же знания, постижение науки. Надобно людей этому выучить и разослать во все концы земли, дабы они неоткрытое открыли и на земном чертеже все означили.
Задумался царь-отрок. Сморщил лоб, закатил глаза. Как видно, силился представить себе всю эту затейную сложность. Перевел глаза на глобус, большую часть которого залил голубой цвет — цвет воды, цвет океанов и морей. Потом сказал задумчиво:
— Воды на земле, видать, больше, чем суши. Эвон как океаны-то разлились. Все вода и вода. Конечно, без кораблей не обойтись. Батюшка, царствие ему небесное, сказывали мне, задумал строить корабли, да все отлагал да отлагал за заботами. А еще не было людей умелых, кои большие суда для хождения по морям да океанам умели бы строить.
— Да, государь мой, дело это непростое — судостроение. Тут расчет надобен во всем да, кроме расчета, еще и навык, — подтвердил Спафарий. — Голландцев да англичан зазывать надобно на первых-то порах. Они в этих делах великие мастера.
— Вот вырасту и сам за науками туда обращусь. Наберу команду людей молодых да к сему охочих и выучимся у иноземцев всей корабельной науке. Мне и самому великая охота выучиться на корабела.
— Доброе желание, государь мой, — ответил Спафарий, внутренне радуясь столь зрелому желанию. — Хоть и не царское это дело топором да долотом махать, однако же всякое уменье служит к развитию человека.
— Вот и я так думаю, — солидно ответил Петр. — А покамест хотел бы свершить малое хождение по водам. И большую ладью для сего построить и поплыть в ней по реке либо по озеру, где придется.
— Лучше по озеру.
— И я так думаю. А почему?
— На озере маневр совершать можно. Ибо течения нет, а гладь велика.
— Верно! — обрадованно подхватил Петр. — Учись вертать туда-сюда, яко на море. Вот справимся с делами, — по-взрослому озабоченно произнес он. — Да еще с супротивниками нашими. Тогда и займуся хождением во водам…