Страница 5 из 68
Но время сейчас такое, что любое событие крупного масштаба видится в непривычном ракурсе. Речь идет об аспекте криминальном.
Профессиональный клуб кинематографистов закрыли из-за — не скажу криминогенной — но… неприятной сложившейся в нем атмосферы. По этой же причине в разгар фестиваля был закрыт пресс-бар.
Ошалелые иностранцы метались вечером по гостинице, пытаясь найти место, где можно выпить, перекусить или спокойно поговорить — ради последнего большинство деловых людей и ездят на фестивали. Около полуночи в квартире режиссера Сергея Соловьева (я как раз был там) раздался телефонный звонок. Звонил министр кинематографии одной не очень к нам в тот период дружественной страны:
— Серьежа, будь другом, привьези хотья бы бутилка воды!
С булькающей авоськой в руках мы поехали в «Россию».
Пресс-бар закрыли по причине драки, которую устроили наши актеры. Актерская компания вела себя отвратительно. Однако драка стала только поводом для решительных действий соответствующих служб. Настоящая причина — создавшаяся в зале взрывоопасная обстановка.
Я бывал в пресс-баре и на предыдущих фестивалях. Всегда туда известными только им путями пробирались посторонние люди, любители потереться в кругу богемы. Но не в таком количестве!
Мы с нашими деловыми партнерами, немцами, появились в пресс-баре «России» на второй день его работы. По длинной, душной, словно сауна, кишке плохо освещенного зала бродили, как неприкаянные, иностранные гости. За столами сидели хозяева. И в основном не кинематографисты, не актеры, не критики, не люди театра — непонятно кто. Как они просочились через двойной кордон — неизвестно. Хотя… Если верить сообщению «Московского комсомольца», аккредитационная карточка стоила на черном рынке от 500 до 1000 рублей ($ 50–100). Впрочем, цены корреспондент явно преувеличил.
Мы с немцами огляделись: стулья, подоконники, места у стойки — все занято. И тут меня узнали за одним из столов (спасибо Соловьеву и его «Ассе» за подаренную мне репутацию «крестного отца»). Молодой, полноватый крепыш с тяжелой золотой цепью на шее протянул руку, представился:
— Август.
Я тоже назвался.
— Вас мы знаем. А эти кто? — кивнул он на моих спутников.
— Немцы. С Запада.
— А-а, фашисты! Зелени у них нет? Берем за любую цену.
Я поморщился, он с ходу врубился и переменил тон.
— Все! Понял. Вас понял. О делах ни слова. Садитесь.
— А куда садиться-то? — поинтересовался я.
— Пока на наши стульчики, сейчас мы принесем другие, — и Август с двумя приятелями бодро направились куда-то в глубь зала.
Я недоверчиво посмотрел им вслед: ну где тут взять стулья, если даже подоконники заняты? Но Август с лучезарной улыбкой на лице уже двигался обратно, держа в вытянутой вверх руке стул. Позади тащились два его соратника, держа по два стула каждый.
Потом, когда мы выпили, я спросил Августа:
— Слушай, а где ты достал стулья?
Он подмигнул и загадочно произнес:
— Ленин с нами!
Позже смысл этой фразы мне объяснил один мой опытный товарищ. Оказывается, стул в пресс-баре стоил червонец ($1). Нынче ведь торгуют всем: телом, аккредитационными карточками. Отчего же не торговать и стульями? Стал мне понятен и смысл фразы «Ленин с нами» — на десятирублевой ассигнации помещен портрет Ленина. И этих красненьких «портретов» в карманах моего нового приятеля было более чем достаточно.
Август с компаньонами, скорее всего, не законченно криминальные типы, наоборот — подобные им современные нэпманы, нувориши находятся «под колпаком» у уголовщины. Так называемый виктимный тип. (Wictime по-французски — жертва). Но если есть жертва, значит, где-то рядом есть и бродит преступник.
Не ходите, девки, в ПРОК. Ой, не надо, не ходите!
Вот Ирина Алферова пошла. И что получилось?
Мужской и женский туалеты в Киноцентре имеют общий холл. Стоит Ира у зеркала, причесывается. Входят два парня.
— Смотри, мля, Алферова!
— Иди ты! А я, мля, не узнал.
— Богатая буду, — нашлась Ира.
Тут один из парней взял ее грязными пальцами за подбородок и прошипел:
— Богатая ты будешь, когда я тебе, мля, мешок денег принесу! А потом поставлю тебя…
Далее все сплошь непечатное.
Появилась другая артистка, попыталась заступиться:
— Как вы смеете так разговаривать с актрисой!
Ишь ты, какая цыпочка! С ней уж вообще не стали церемониться, взяли за горло, потащили в туалет:
— Сейчас мы тебя мордой в унитаз!
Но, видимо, замешкались на секунду, пока решали, в какой туалет приличнее тащить — в мужской или в женский.
В общем, кое-как отбились девки.
А хозяева жизни направились в зал — развлекаться.
Но надо знать Иру Алферову, бесстрашную и мужественную женщину. Она под пулями в Афганистане не дрогнула, а уж в такую там переделку попала… Ну и тут ей, вишь, недостаточно показалось, что ее не убили, не прирезали у входа в туалет. Ей еще фамилии обидчиков подавай! Пошла выяснять. Подняла на ноги милицию, руководство клуба. Тут к ней подошел человек и тихо сказал:
— Я вам очень советую, оставьте ваше занятие.
— Я требую сказать, кто они такие! — закричала на него Ира.
Человек еще больше понизил голос и произнес со значением:
— Это очень уважаемые люди!
Все это происходило в ПРОКе — профессиональном клубе кинематографистов на Красной Пресне. Но сам по себе клуб и его программа однозначного приговора не заслужили. Если и было на фестивале что-нибудь действительно интересное и талантливое, то это ПРОК. Придумал его (еще на прошлом фестивале) и осуществил Юлий Гусман — (фантазер, режиссер, остроумец, шоумен и блестящий организатор.
На этот раз Гусману удалось многое. У гостя глаза разбегались от разнообразной программы. Хотелось увидеть и то, и другое, и третье. Надо сказать, дневной клуб шибко отличался от вечернего. Днем — деловая часть, рабочая, полезно-информативная. Вечером — развлечения. Поэтому и публика клуба днем была одна, а вечером… Впрочем, и вечером должна бы быть та же.
Но поскольку в те дни в Москве самое интересное происходило на Пресне, сюда стремился попасть весь город. Стремились-то все, но попадали только те, кто попадает всюду, куда хочет (думаю, что были они и на приеме в Георгиевском зале Кремля, а почему нет?). И не спасли ни железная загородка, выставленная за сто метров от входа, ни кордоны милиции, ни аккредитационные карточки на груди. Вечером в клубе, обтекая редких участников фестиваля, тусовались московская шушера, хозяева жизни — «уважаемые люди». Кинематографисты, поначалу толпой валившие в клуб, недоуменно озирали обтекавшую их толпу, потом с каждым днем чувствовали себя все неувереннее, словно на чужом пиру, и постепенно потеряли интерес к вечернему клубу. А руководители клуба приняли разумное, по-моему, решение — закрыть его. Так было сорвано интересно задуманное дело.
Впрочем, и в самой задумке крылись многие просчеты. Кинорежиссер Роман Балаян, вскоре после открытия клуба, не вынеся духоты и децибелов, в страхе бежавший из него, набросился потом на меня с упреками. А надо сказать, что это я уговорил его прийти на открытие:
— Приходи, Ромочка, обязательно, будет что-то крайне интересное!
— Эти ваши одесские шутки!.. — с нарочитым акцентом и жестикуляцией стал выговаривать мне Балаян. — То, что проходит в Одессе, в Москве не пройдет!
Тот, кто, подобно Балаяну, не присутствовал на «Золотом Дюке» и поэтому может предположить, что московский ПРОК по форме своей, по атмосфере, а главное, по сути, в чем-то схож с одесским, глубоко ошибается. Хотя и тем, и другим руководил тот же Гусман.
Я повидал его, поговорил:
— Но ты же опытный человек, должен был предвидеть нечто подобное. Хотя… Ситуация так быстро развивается в худшую сторону.
— Это — во-первых. А во-вторых… Сто человек милиции ежедневно, этого тебе мало? И все равно просачивались.
— Говорят, аккредитации продавались.
— Не знаю. Наши, «проковские», уверен, на сторону не ушли ни одна. Но «Гость», «Служба фестиваля» — эти карточки висели на ком угодно. Мы с милицией конфисковали больше сотни фальшивок — их напечатал Совинтерфест (с надписью «ПРОК») без нашего ведома. Кому они раздавались?