Статья Пятая (ЛП)

Чейз нерешительно взял сэндвичи, когда я подтолкнула к нему три штуки.

- Я на них не плевала, - сказала я ему, чувствуя легкую обиду. Его брови, до этого изумленно вдернутые, теперь опустились и вновь вернули ему хмурый вид. Может, раньше о нем никто не заботился, но я чувствовала себя обязанной; приготовление ужина было моей обычной домашней обязанностью. Воспоминание, острое, как нож, вызвало новую волну отчаяния.

- Мне нужно тебе кое-что показать, - сказал Чейз, будто бы желая отплатить мне за приготовленную еду. Он вышел из грузовика, и в кабину ворвался поток холодного воздуха; я неохотно последовала за ним, захватив с собой фонарик.

Мое дыхание зашлось, когда я увидела, как он достал из-за пояса серебристый ствол пистолета.

Было слишком темно, а лес был насквозь пропитан запахом опавшей листвы и земли. Всепоглощающий ужас очистил мой разум, препятствуя восприятию действительности, и перехватил контроль над моими чувствами. Я заново услышала роковой металлический щелчок, азартный тон Рэндольфа, обвиняющий меня в попытке к бегству.

- Эй, - тихо сказал Чейз, и я вздрогнула, когда поняла, что он ближе, чем я думала. Я отпрянула от него и стала судорожно глотать ртом холодный воздух.

- Я это уже видела, - сказала я ему. Мое сердце билось так, будто я только что пробежала целую милю, но стояла я прямо, надеясь, что он не заметил моего испуга.

"Соберись с мыслями, - говорила я себе. - Чейз больше не солдат, а я - не в школе реформации". Плохо, что мне постоянно приходилось напоминать себе об этом.

Он нахмурил брови, как если бы ему было больно. На мгновение я готова была поклясться, что он прочитал мои мысли, но затем его лицо снова ожесточилось.

- Ты умеешь обращаться с оружием? - Он говорил низким голосом. Я понимала, что он думал о недавней встрече с патрульными на шоссе.

Я бросила в его сторону кислый взгляд.

- Тебе действительно надо задавать мне этот вопрос?

Он протянул мне пистолет, держа его за ствол.

- Я... я не люблю оружие, - произнесла я.

- В этом мы с тобой похожи.

Это меня удивило. Будучи солдатом, он, должно быть, привык носить с собой пушку. Когда он не опустил руки с пистолетом, я взяла протянутое мне оружие так, будто бы это была дохлая крыса; меня удивила его тяжесть, и я едва не уронила его.

- Смотри, куда целишься, - резко бросил он.

Я вздрогнула и опустила дуло пистолета к земле.

- Он тяжелый.

- Это пистолет браунинг High-Power*, калибр девять миллиметров.

Чейз сглотнул и вытер ладони о штаны. Затем он осторожно положил свои пальцы поверх моих, заставляя меня крепко схватиться за рукоять, но стараясь не причинить боли моим израненным кистям. Когда я почувствовала его прикосновение, по моей коже прокатилась волна жара, в то время как мой разум изо всей мочи хотел презирать его. После всего, что он сделал, эти ощущения были не такими уж противоречивыми.

- Смотри. Эта штука сбоку - предохранитель. Когда пистолет на предохранителе - он не выстрелит. Понимаешь?

- Ммм, ага.

Он направлял мои руки, показывая, как вытащить обойму.

- В магазине 13 патронов. Пистолет полуавтоматический, после первого выстрела он будет перезаряжаться сам. Сначала нужно взвести затвор. Это досылает первый патрон. После этого все, что остается, - жать на курок.

- Как удобно.

- В этом все и дело. Сейчас мы этим заниматься не будем, но вот, что надо делать, если ты попала в неприятности: сними с предохранителя. Взведи затвор. Прицелься. Нажми на курок. Держи двумя руками. Понятно?

- Да, сэр.

- Повтори.

- Снять с предохранителя. Взвести затвор. Прицелиться. Нажать на курок. - Запретное ощущение силы, казалось, вибрировало в руках, пока я говорила.

Он забрал пистолет, и ко мне вернулась способность дышать. Но следом он вытащил нож.

Следующие десять минут я провела, согнувшись над своими коленями, а Чейз целыми прядями кромсал мои волосы. И хотя я понимала, что нам следует сделать все возможное, чтобы нас не опознали, я не могла отделаться от грызущего меня беспокойства, что вскоре меня родная мама не узнает, не говоря уже о Бет и остальных друзьях. Все это были старые частички меня, частички, которые я знала, и которые сейчас покидали меня, как эти волосы, оставляя вместо себя искореженную пустоту. Но все это, конечно, было глупо. Я оставалась собой. Менялось все остальное.

Мы вернулись в грузовик и сидели на разных концах сиденья в тяжелой напряженной тишине, глядя прямо перед собой. С каждой новой минутой я все острее ощущала его дыхание - ровное и спокойное - и вскоре обнаружила, что дышу в том же темпе. То, как он смог успокоить меня в такое время, не прикладывая усилий, то, как мы соединились на этой простой частоте, сделало мою душевную боль невыносимой. Мне пришлось отвернуться, чтобы он не увидел, как это больно, - снова находиться рядом с ним.

Сейчас мне недоставало его даже больше, чем когда он уехал.

Только когда ночь стала такой темной, что я перестала различать его силуэт, я позволила себе посмотреть в его сторону.

- Ты бы ушел из МН, если бы мама не попросила тебя?

Мой голос прозвучал тихо, едва громче вздоха.

- Я не знаю, - честно ответил он.

Я соскользнула в сон, прижимая колени к груди, втайне желая, чтобы его ответ был более определенным. Тогда, по крайней мере, я бы знала, что чувствует хотя бы один из нас.

* * *

- Доброе утро.

Он положил локти на подоконник. На голове все та же старая кепка с изогнутым дугой козырьком. Увидев его улыбку, я поняла, что больше не смогу уснуть, несмотря на усталость.

Я толкнула раму вверх, чтобы окно полностью открылось. В одной ночной сорочке я стояла на коленях поверх смятого одела. Небо было таким же темным, как когда я ложилась спать.

- Почему ты не спишь? - Я кивком указала на его спальню, в сторону его дома. Он оглянулся, затем пожал плечами.

- Не хочется. Мы с твоей мамой мило поговорили. Она попросила меня сказать тебе, чтобы ты сегодня хорошо себя вела. И не делала того, что сделала бы она. - Он театрально подмигнул мне, передразнивая то, как, я знала, подмигнула бы моя мама.

Я закатила глаза, но мое сердце смягчилось. Мне нравилось, что Чейз проводил ее к бесплатной столовой. В городе больше не было так безопасно, как раньше, особенно в утренние часы сразу после окончания комендантского часа. Мама никогда не была должным образом бдительна, когда выходила из дома одна.

- Спасибо, - сказала я, - что присмотрел за ней.

Он как-то странно не меня посмотрел, как будто бы ничего другого я и не должна была ожидать.

* * *

Я покрепче вжалась щекой в подушку и... она шевельнулась.

Мои глаза распахнулись.

Я была в кабине грузовика. Не дома. Не в школе реформации. Я лежала, свернувшись на сидении, положив голову на бедро Чейза. Но между нами все было не так, как раньше.

Я рывком села.

Сквозь запотевшее окно виднелась серая предрассветная дымка. Наступил четверг, день, когда мы должны были встретиться с перевозчиком... день, когда я увижу маму.

День, когда о Чейзе доложат как об ушедшем с самоволку.

Я отложила в сторону форменную куртку МН, которая накрывала меня вместо одеяла, и попыталась вспомнить, каким образом она на мне оказалась...

Чейз провел руками по своим заросшим щетиной щекам. Его глаза расширились, когда их взгляд упал на меня. Я пропустила пальцы через свою короткую неровную стрижку и прикрыла ладонью рот.

- Зубную пасту, - потребовала я. Щетки у меня не было, придется обойтись пальцем. Но, когда я потянулась к сумке, он выхватил ее прямо у меня из-под носа и достал пасту сам. Я не знала почему: пистолет я уже видела.

Когда я открыла дверцу, в меня ударил поток неожиданно холодного воздуха. Ежась, я отошла от грузовика достаточно далеко, чтобы стряхнуть сон, но я не хотела терять машину из вида.

В убежище на юге будет теплее. Может быть, мама уже там, сидит, положив голову на предплечья, и ворчит, что нет такого крепкого кофе, как в старые дни. Может быть, там есть и другие матери: они поддержат ее, чтобы она не волновалась слишком сильно, и успокоят, когда она неизбежно попытается выкинуть что-нибудь безумно-мятежное. Я могла представить ее ведущей толпу, держа в поднятом кулаке свернутый трубочкой контрабандный журнал, а рядом с ней в мусорном ведре горели бы издания Статута. От этих мыслей я улыбнулась - эту улыбку я никогда не позволю ей увидеть, чтобы она не приняла ее за поощряющий знак.