Мышеловка на Эвересте

Совершенство адских коллизий самоубийства трезвого ощущения реальности гипнотически гнало желание мотыльков в пламя огненной лавы маяка невозможности.

Ничто не может быть прекрасней чистого, неприкрытого, совершенного Зла, кидающего свои равнодушные блики на безликое Добро, притаившееся в глубине уголка уютности теплого дома света. Добро всегда Есть.

Но абсолютное совершенство - это Зло! Магия полета этой Принцессы тьмы заставляет множество душ творить немыслимые сопоставления и немыслимые совокупления во имя немыслимой бессмысленности самой Принцессы, нисколько не умаляющей её торжества и величия.

Лазурь голубизны темной истомы сумрака желания сковывает коконом Любви Зла мотыльков, летящих на мираж, который всегда на расстоянии взгляда, и всегда рядом. Стоит лишь спрессовать желания роботов в таблетки невозможности ощущения плоти, которой не быть, и ты уже там, во тьме неистовости Кошки Сатаны.

Вампиризм подиума втягивает внимание со сладострастием любовницы, горящей в пламени безумия ночи страсти вне времени и вне разума. Вампиризм подиума сакрален не менее молитвы преклонения перед Смертью. Вампиризм подиума - молитва, воспевающая Жизнь, и столь же отличен от обрядов мирской суеты страха церковного колокола рабства, сколь принят и постижим только душами, отрицающими и Сатану и Создателя, считая себя и тем и другим в одном лице. Вампиризм подиума воспевает священный Гламур как элитное счастье бабочки, горящей в пламени Жизни, и смеющейся Смерти в лицо, как истинной служительнице Добра, вопреки неуемной страсти Зла, несущего свой сумеречный свет готическим облаком счастья одиночества, соединенного с самим собой.

18

— Условность действительности, при понимании этого, делает смысл всего бесконечным, вот в этом и заключается вся прелесть этого понимания, - добавил блондин, кутаясь в ауру кубинских мулаток и прищурившись, рассматривая представителя, снова направившего действие в сторону своей крошечной рюмочки.

— В таком случае и я условен, - сказал представитель, прицелившись в водку и вникая в релаксацию безмятежности.

— Конечно! - усмехнулся небритый. - Как, впрочем, и я. Ну и что? Это что-то меняет для вас?

— Для меня - нет.

— Тогда какая разница?

— Ммм... - прицельно направил водку, поставил рюмку и закончил: - Да... Наверное, никакой.

«Венецианская любовница»

— Я не знаю, но каким-то образом мне видно, когда ты говоришь неправду.

— Милая, я тебе никогда не вру.

— Но, может быть, неправда сама как-то проходит сквозь тебя и начинает действовать самостоятельно?

— Господи, что это ты такое говоришь? Какая ещё неправда? И как это - действовать?

— Нууу... Вот, например, ты мне сказал, что любишь меня. Да? Но как ты можешь любить меня, если не любишь себя. Ты мне сам говорил, что не любишь. В одном из двух своих этих слов, ты сказал неправду. Если ты в самом деле любишь меня, то в первую очередь любишь себя через мой образ...

— Господи...

— ... и поэтому неправда в том, что у тебя нет любви к себе, или в том, что у тебя есть любовь ко мне...

— ... ты опять чего-то начиталась, или...

— ... Но в обоих случаях любовь или есть, или...

— ... что-то пишешь. Да?

— ... нет.

— Нисколько не удивлюсь, если ты ведешь дневник и записываешь там всё что нужно и не нужно. Для тебя важнее как смотрится в тексте то, что произошло в действительности, а не то... А не то... А не то, что...

— Ну... Ну скажи же!

— А не то, что просто было - и точка.

— Я всегда думала, что то, что было - всегда есть. Ведь верно? Ведь наше с тобой ночное путешествие на лодке вместе с теми дельфинами, при полной Луне, и при звёздах, ведь это есть? Это теперь вечно, правда?

— Ммм... Конечно...

— И я всегда могу вернуться туда - всегда, когда захочу. Или при помощи памяти, или при помощи авторучки.

— Ты и правда всё записываешь?

— Ну конечно нет! Но всегда могу, если захочу. И даже если я ничего не записываю, можно подумать, что то, что не записано, не существует...

— ...?

— ... в памяти. Это единственное настоящее хранилище - память. Даже независимо от того, помнишь ты, или нет.

— Возможно, ты и права. То, что есть в памяти уже не исправить, не отретушировать, и не изменить ничем, кроме твоей фантазии. Что ты, порой, успешно делаешь.

— Но чем фантазия отличается от памяти, кроме того, что она не окаменевший кинофильм, а постоянно меняющий режиссера и артистов сериал, который снимается вечно во все времена теми, кто это может делать?

— Господи, ты снова про свои сказки...

— Это не сказки! В противном случае и Библия и Всемирная История тоже сказка.

— Значит, по-твоему, Библия это фантазия?

— Милый... Ну конечно! Конечно это сочинение. Но сочинение на необходимую тему.

— Кому? Кому необходимую?

— Тому, кто это всё организовал.

— А кто это всё организовал? Ещё скажи, что Бог.

— Это организовала такая штука, которая... Которая... Которая зовется, скажем, калейдоскопом Времени. Он долго вращался, проматывая изображения троглодитов, динозавров, пещерных львов, мамонтов, птеродактилей, Атлантиду и прочие элементы, которые в трубе этого калейдоскопа. А затем выдал Библию.

— Старая песня о главном. О воображении. Ты возвела головоломку своего учителя по истории в ранг личной религии. Баллада о безграничном воображении Той Что Любит Себя.