Страница 65 из 65
Оливия и леди Ридланд тоже тряслись над нею, но Тернер попытался свести их вмешательство к минимуму, желая получить жену только для себя. Как-то, проснувшись после дневного сна, она увидела Тернера, сидящего рядом с ней.
— Добрый вечер, — пробормотал он.
— Вечер? Уже вечер? — она сладко зевнула.
— По крайней мере, полдень уже далеко позади.
— Замечательно. Я никогда не чувствовала себя такой ленивой.
— Ты заслужила это, — уверил он ее, его синие глаза светились теплотой и любовью. — Каждую минуту.
— Как малышка?
Тернер улыбнулся. Ей удавалось задать этот вопрос в течение первой минуты любой их беседы.
— Очень хорошо. Должен признаться, она получила пару отличных легких.
— Она такая милая, правда?
Он кивнул.
— Такая же, как и ее мать.
— О, я не настолько мила.
Он наклонился, чтобы чмокнуть ее в нос.
— Там, под ершистым характером, ты очень мила. Верь мне. Я проверял.
Она покраснела.
— Ты неисправим.
— Я счастлив, — он поправился. — Очень, очень, счастлив.
— Тернер?
Он пристально посмотрел на нее, слыша сомнение в ее голосе.
— Что, любимая?
— Что случилось?
— Я не уверен, что понимаю, что ты имеешь в виду.
Она открыла рот, потом закрыла его, очевидно пытаясь найти правильные слова.
— Почему ты вдруг…внезапно все понял…
— То, что я люблю тебя?
Она молча кивнула.
— Я не знаю. Я думаю, что это было во мне все время. Только я был слишком слеп, чтобы это разглядеть.
Она нервно сглотнула.
— Это случилось, когда я чуть не умерла?
Она не знала почему, но мысль о том, что он не смог распознать свою любовь, пока не понял, что может навсегда потерять ее, ей не слишком понравилась. Он покачал головой.
— Это случилось, когда родилась Кэролайн. Я слышал ее крик, и это звук был так…так…, я не могу описать это, но я немедленно понял, что люблю ее. О, Миранда, отцовство — удивительная вещь. Когда я держу ее в своих руках…. Мне так жаль, что ты не знала этого, то на что это походило.
— Полагаю, это походило на материнство, — сказала она насмешливо.
Он коснулся указательным пальцем ее губ.
— Помолчи. Позволь мне закончить свою историю. У меня есть друзья, у которых дети, и они говорили мне, как это замечательно, когда на свет появляется новая жизнь, которая является частью тебя самого, твоей плотью и кровью. Но я, — он откашлялся, — я понял, что люблю ее не потому, что она часть меня, я люблю ее потому, что она часть тебя.
Глаза Миранды наполнились слезами.
— О, Тернер.
— Нет, дай я закончу. Я не знаю, что я сделал или сказал, чтобы заслужить тебя, Миранда, но теперь, когда у меня есть ты, я не отпущу тебя. Я очень тебя люблю, — он сглотнул, задохнувшись от эмоций. — Вот так.
— О, Тернер, и я люблю тебя. Ты ведь знаешь это, правда?
Он кивнул.
— И я благодарю тебя за это. Это самый драгоценный подарок, который я когда-либо получал.
— Мы будем счастливы, правда ведь? — она робко улыбнулась ему.
— Без сомненья, любимая, без сомненья.
— И у нас будут еще дети?
Выражение его лица стало строгим.
— Только при условии, что ты не будешь меня так пугать. Кроме того, лучший способ избежать появления детей — воздержание, а я не думаю, что буду в состоянии это выдержать.
Она покраснела, но все же сказала:
— Хорошо.
Он склонился к ней и поцеловал ее таким страстным поцелуем, на какой только мог решиться.
— Тебе нужно еще отдыхать, — сказал он, с трудом отрываясь от нее.
— Нет, нет. Пожалуйста, не уходи. Я совсем не устала.
— Ты уверена?
Какое счастье было знать, что кто-то о ней так заботится.
— Да, уверена. Но я хочу, чтобы ты принес мне кое-что. Ты не возражаешь?
— Конечно, нет. Что это?
Она показала рукой:
— Там, на моем столе в гостиной лежит обитая зеленым шелком шкатулка. В ней ключ.
Тернер вопросительно приподнял брови, но вышел в гостиную.
— Зеленая шкатулка, — уточнил он.
— Да.
—Вот он, — он вернулся в спальню, держа ключ.
— Хорошо. Теперь, если ты вернешься к моему столу, то найдешь там большую деревянную коробку в ящике с приданым.
Тернер вышел обратно в гостиную.
— Боже, какой тяжелый. Что здесь у тебя? Камни?
— Книги.
— Книги? Что за книги могут быть настолько драгоценны, что должны быть заперты на ключ?
— Это мои дневники.
Он вновь вошел в спальню, обеими руками держа деревянную коробку.
— Ты ведешь дневник? Не знал об этом.
— Ты сам мне это посоветовал.
Он обернулся.
— Не было такого.
— Было. В тот день, когда мы встретились в первый раз. Я рассказала тебе о Фионе Беннет и о том, какой гадкой она была, и ты подсказал мне завести дневник.
— Я это сделал?
— Угу. И я точно помню, что ты сказал мне. Я спросила тебя, зачем мне нужен дневник, а ты ответил: «Поскольку, когда ты превратишься в себя, и станешь столь же красива, как уже умна, то сможешь в любой момент заглянуть в свой дневник и понять, как глупы такие девочки, как Фиона Беннет. И посмеешься, когда вспомнишь, что мама говорила, что твои ноги выросли из плеч. И, может быть, с улыбкой вспомнишь обо мне и сегодняшнем, таком интересном, разговоре».
Он потрясенно уставился на нее, смутно припоминая тот день.
— И ты сказала, что всегда будешь вспоминать обо мне с улыбкой.
Она кивнула.
— Я запомнила то, что ты сказал дословно. Это была самая хорошая вещь, которую кто-либо мне говорил.
— Бог мой, Миранда, — сказал он с благоговением. — Ты действительно любишь меня, правда?
Она кивнула.
— С того самого дня. Принеси мне коробку.
Он поставил ящик на кровать и вручил ей ключ. Она открыла ее и вытащила несколько книжиц. Некоторые были в кожаном переплете, некоторые обтянуты девичьей цветастой тканью, наконец, она достала самый простой блокнот, вроде тех, что были у него, когда он еще учился.
— Этот был первым, — сказала она, осторожно открывая дневник, — Я действительно любила тебя все это время. Вот смотри.
Он глянул вниз на первую страницу.
2 Марта 1810
Сегодня я влюбилась.
Слезы брызнули у него из глаз.
— Я тоже, моя любовь. Я тоже.