Заговор королевы

Лоренцо де Медичи

Заговор королевы

Бьянке Бертолини и Розолино Карре с бесконечной любовью

1

Бескрайний белый покров окутал Францию. Уже много дней снег шел не переставая, и дороги, ведущие в города через опустошенные поля, стали почти непроходимыми, что затруднило сообщение с остальным королевством. И, словно этого было мало, лютый мороз сковал дома, деревья и людей.

В сердце Франции, замке Блуа, пришлось укрыться королю Генриху III вместе со всей королевской семьей и двором. Они вынуждены были покинуть Париж, охваченный беспорядками и находившийся в руках мятежников. Эти чрезвычайные обстоятельства служили причиной скверного настроения последнего из Валуа. У Генриха III моменты душевного подъема чередовались с глубоким унынием. Несколько недель назад, воодушевленный намерением положить конец восстанию, он, не колеблясь, решился на убийство своего злейшего врага, герцога Гиза. Однако вскоре короля замучили сомнения. Он уже не был уверен, что, уничтожив герцога, выбрал наименьшее из возможных зол. Другим источником беспокойства была тяжелая болезнь его матери Екатерины Медичи, предвещавшая близкую кончину главной советницы монарха и истинной опоры королевства.

Ледяное дыхание зимы проникло во внутренние покои замка. Целая армия слуг непрестанно подбрасывала дрова в огромные камины, но в помещениях не становилось теплее.

Второй этаж замка был занят покоями королевы-матери. В этот четверг, 5 января, в ее опочивальню ранним утром одна за другой вошли камер-фрейлины. Одна из них несла куриный бульон, который доктора, просовещавшись всю ночь, посоветовали пить королеве. В опочивальне было светло, словно в разгар дня, — десятки свечей освещали роскошную залу, как бывало только в самые торжественные моменты. Уже на рассвете многие придворные собрались вокруг ложа государыни. Все стояли в строгом молчании, сознавая свою причастность к великому и печальному событию — уходу из жизни той, что была самой могущественной и грозной королевой Франции.

Придворные, фрейлины, камергеры, доктора, слуги — все желали быть тут, увидеть своими глазами, как умирает та, что в течение почти полувека была их полновластной госпожой. Благородные дамы всхлипывали в тишине, тут же утирая слезы большими платками. Столько лет они верой и правдой служили своей госпоже, и таить боль неминуемой утраты становилось все труднее.

На широкой кровати под балдахином, украшенным французским гербом, скрытая тяжелыми занавесями из дамасской ткани, возлежала Екатерина Медичи, мать короля Франции. Казалось, она крепко спит. Ее лоб был влажен от пота из-за лихорадки, уже много дней не оставлявшей ее обессилевшее тело, измученное перенапряжением, чревоугодием, бесконечными путешествиями по Франции и подагрой. А также недугом, побороть который она уже была не в силах, — годами. Оставалось всего несколько месяцев до ее семидесятилетия. Весьма почтенный возраст для тех времен.

Вокруг ложа суетились приближенные фрейлины, они поочередно ухаживали за госпожой, следя за малейшими изменениями в ее лице. Королева провела большую часть ночи, сотрясаясь от кашля, вызванного сильным бронхитом, которым она страдала последние две недели. Жар не снижался, и это было дурным признаком. Все знали, что старой монархине осталось совсем немного времени. Несмотря на ранний час, в ее приемной уже толпились иностранные послы и гости в ожидании прискорбного известия. Некоторые из них провели здесь всю ночь, поскольку в случае внезапной смерти королевы им следовало как можно скорее известить своих суверенов.

Одна из фрейлин, герцогиня де Ретц, наклонилась к больной и ласково позвала ее:

— Ваше величество, ваше величество.

Екатерина не ответила, но медленно открыла глаза. Немного рассеянно осмотрелась, потом попыталась вглядеться в лица присутствующих. Нет, сознание ее не покинуло. Несмотря на жар и болезнь, ее грозный взор, десятилетиями заставлявший трепетать всю страну, остался прежним. Она не удивилась, увидев ранним утром стольких людей в своей опочивальне. Екатерина знала, что все они собрались здесь в ожидании ее конца. И подумала про себя: «Так пусть еще подождут, я не тороплюсь умирать». В глубине души она была убеждена, что ее час еще не пробил, и благословляла тот день, когда астрологи сообщили ей о роковом предзнаменовании. Они предсказали ей смерть возле Сен-Жермена. Она истолковала полученное предсказание как намек на замок Сен-Жермен-ан-Лэ, одну из самых любимых ее резиденций. На всякий случай с того дня она тщательно избегала проезжать через его окрестности. Сен-Жермен находился очень далеко от Блуа, поэтому королева верила, что не умрет сегодня. Не однажды ей случалось быть на волоске от смерти. Сколько раз во время многочисленных болезней она видела, как ее опочивальня наполняется вытянутыми и печальными лицами придворных, словно уже провожающих ее в последний путь. И всегда ей удавалось преодолеть болезнь и полностью восстановить силы, удивляя всех железной волей и упорным сопротивлением недугу. Справится ли она и на этот раз?

Королева слегка качнула головой, и фрейлины тут же принялись поправлять ей подушки, чтобы она могла расположиться удобнее и взирать на подчиненных, не утомляя себя.

— Вам принесли куриный бульон, ваше величество, — продолжила герцогиня. — Доктора говорят, что он смягчит кашель.

Екатерина едва заметно улыбнулась. Она всегда любила куриный бульон, но сейчас у нее не было аппетита. Слишком одолела ее слабость. Заметив стольких людей вокруг себя, она с трудом шевельнула рукой, словно давая понять этим жестом, что находит их присутствие неуместным. Герцогиня на лету уловила желание госпожи и подала знак фрейлинам, которые немедленно покинули опочивальню — так же бесшумно, как и вошли. Остались только самые знатные придворные дамы, герцогини и принцессы, лично преданные королеве.

— Как погода, госпожа де Ретц? — спросила королева слабым голосом.

— Все еще идет снег, ваше величество. Очень холодно, как и все последние дни.

— Я замерзла. Распорядитесь, чтобы подбросили дров в камины, — приказала она неожиданно твердо. — Скажите им, что королеве холодно.

Герцогиня низко поклонилась и, не отворачиваясь от государыни, едва заметно кивнула маркизе де Отей, стоявшей у нее за спиной. Маркиза поняла значение этого жеста и подала знак первому камердинеру, который тут же послал пажа за истопником, чтобы тот добавил дров в камин королевской опочивальни. Во всем, что касалось августейших особ, двор придерживался чрезвычайно сложного церемониала, в котором каждый выполнял строго определенные обязанности. Эти маленькие личные привилегии ревностно охранялись, так что никто никогда и подумать не смел о том, чтобы выполнить работу другого, даже если речь шла о таком простом поручении, как подбросить дров в камин.

Неизбежная близкая кончина государыни омрачала настроение придворных. В замке воцарилась атмосфера торжественного траура. Все сознавали тяжесть положения. Уже несколько дней назад стало ясно, что королева не оправится от этой ужасной лихорадки. Не было сомнений, что дни ее сочтены. Впервые за все время мнения ее двадцати трех докторов совпали. Надежды уже не было. Только невероятная сила воли позволяла ей до сих пор сопротивляться. Это был исключительно вопрос времени, возможно — нескольких часов.

Екатерина утопала в подушках из ее любимого тонкого фламандского льна. У нее почти не осталось сил, и она чувствовала — хотя и не могла с этим смириться, — что ее последний час недалек. На этот раз она не справится. Она слишком слаба, чтобы бороться. Ясно, что пришло время держать ответ, что настал час, когда уже незачем притворяться и лгать. Королева подумала, что давать отчет она будет одному Господу. Перед собственными придворными ей не в чем оправдываться. За свои ошибки, промахи, неудачи, за свои грехи она ответит только перед Богом. Учтет ли Господь также и ее успехи? Ее старания, добрую волю и, главное, веру? Должен учесть. Хотя под гнетом мучительных тревог ей доводилось порой испытывать неподобающие сомнения, Он не может не знать, что она всегда умела овладеть собой и снова твердо уверовать в Него, ибо Он был единственной ее надеждой.