После прочтения уничтожить

Рецептура освоена сегодня почти всеми воюющими странами. По мнению кембриджского медиолога Рафала Рогозинского, «Хезболла» выиграла у Израиля последнюю войну в Ливане лишь потому, что сперва выиграла медиавойну. Исламская версия событий использовалась мировыми СМИ почти в два разе чаще израильской, потому что оказалась образнее и «лучше соответствовала ожиданиям прессы». Похожего успеха не раз добивался и «Хамас» с помощью «информационной группы», созданной на базе Исламского университета в Газе.

В России первая чеченская военная операция не поддерживалась половиной медиа и воспринималась как позор. Во второй войне медиа вели себя иначе, и это сработало. Пораженческий комплекс первой войны остался в фильме «Кавказский пленник», а новый военный сюжет появился в мужской и милитаристской «Войне» с Чадовым и Бодровым. Первый фильм не показывали по центральным каналам уже несколько лет, зато второй демонстрируют не реже, чем раз в год.

Средства массовой информации не просто доносят до нас новости — именно они их и производят. При этом сама проблема еще глобальнее. Важно не только, ЧТО сообщает нам телевидение, но и то, КАКИМ ЯЗЫКОМ нам это рассказывают.

Политическому пиару почти сто лет. Политкорректности еще не исполнилось и сорока. Сначала этот термин употребляли в шутку, описывая китайскую и советскую действительность, в которой, чтобы выжить, нужно быть «политически правильным». Но в 1970-х появилось и вполне серьезное значение. В США главными лоббистами политкорректности стали выпускники университетов Беркли и Стенфорда, а также феминистки во главе с Карен Депроу, которых не устраивало, например, совпадение в английском слов «мужчина» и «человек».

Политкорректность на Западе стала компромиссом между левыми интеллектуалами-шестидесятниками и капитализмом. Интеллектуалы надеялись, что будущее за ними. Они считали, что вслед за политкорректными речевыми нормами возникнет и соответствующая, более справедливая реальность. Их подвела вера во власть языка — реальность покатилась совсем в другую сторону. Очень быстро политкорректность превратилась просто в фарисейство. А как иначе? Попробуйте подобрать политкорректные синонимы к словам «раб» и «жертва»!

Чем глубже вчерашние бунтари-леваки проникали в культурную индустрию и медиа, тем сильнее там были позиции политкорректности. Массовую версию распространял Голливуд, бывший тогда «главной американской левой партией». Сегодня «Си-эн-эн» выдает своим журналистам словарики запрещенных слов и проводит ежедневные пятиминутки по «опасным темам». Опасным признается все, что касается упоминаний национальности, расы, религии, классовой принадлежности, имущественной состоятельности, непрестижной работы, пола, сексуальной ориентации или здоровья.

В Европе родиной политкорректности стала Франция. Она всегда претендовала на роль страны с самым левым культурным климатом в мире. Легендарные авторы из газеты «Либерасьен» — Серж Жюли, Андре Глюксманн, Ален Жейсмар и Бернар-Анри Леви (все — воспитанники философа Сартра) — разработали европейскую модель. Сущность ее была все та же: жить при капитализме, но говорить, писать-читать, вести себя так, будто все проблемы капитализма давно решены. Давайте не будем называть женщину товаром, и она, наверное, перестанет им быть. Давайте не будем называть жителя гетто изгоем и ему, наверное, станет лучше. Если мы не можем остановить эксплуатацию и войну, давайте найдем в университетском лексиконе менее обидные слова для этих явлений. «Война», например, запросто превращается в «миротворчество».

Во Франции в те годы к власти шел Миттеран и влиятельное издательство «Грассе» поставило перед собой задачу: перетащить всех модных радикалов на сторону этого кандидата. После этого на политкорректный язык перешла респектабельная газета «Монд», а вслед за ней британская «Гардиан» и немецкий «Шпигель». Завоевав более справедливые правила в языке (утверждали вчерашние студенческие вожаки), можно будет требовать их воплощения в реальности. И даже надеяться, что новый язык будет понемногу менять тех, кто говорит, и тех, кто слушает.

Западные интеллектуалы 1960-х носили бороды, как Че Гевара, и грезили о мировой революции. Капитализм мог бы вообще не реагировать на их претензии, но интеллектуал — ключевой работник информационного рынка. Он незаменим в создании-оформлении-распространении настроений-предпочтений-мнений. То есть просто закрыть глаза на претензии интеллектуала тоже не получалось. Со всеми этими разговорами про революцию нужно было что-то делать. И с ними действительно было что-то сделано.

Перво-наперво были раздуты истеричные мифы о том, что революция это обязательно океаны крови и миллионы сломанных судеб. На роль «коммунистического пугала» идеально подходил сталинизм, и вот появились сотни книг и десятки фильмов о кровавом кремлевском тиране. Часть вольнодумцев постарались купить и пересадили в кресла университетских профессоров или модных обозревателей. Ну а те, кто все равно чересчур упорно стремился к революции, рано или поздно оказались в тюрьме.

О том, как правильно нужно прощаться со своей радикальной молодостью был фильм «Год Оружия» с Шэрон Стоун. Бывший бунтарь становится честным американским журналистом, но находит в Италии тех, кто сделал из такой же молодости неправильные выводы – это боевики «Красных бригад», похищающие премьер-министра Альдо Моро.

Система одержала победу. И убедившись, что великих потрясений не будет, буржуа согласились на пару терапевтических пощечин. Формула перемирия была такой: давайте делать вид. Богатые будут делать вид, будто они не богатые, а бедные, будто они не бедные

Интеллектуалы описывали, каким мог бы быть мир, и медиа стали послушно имитировать язык этого будущего. Это и называется «политкорректностью». Давайте слушать этническую музыку, ценить свои национальные отличия, уважать женские права и гордиться бисексуальными свободами. И давайте не будем обращать внимание, что все это происходит на фоне голода в третьем мире, потери нациями суверенности, зависимости женщин и массовой гомофобии. Пока феминистки спорят о последних трех буквах в слове «конгрессмен» и решают, чем заменить корень his в слове history, за их окнами происходят массовые аресты «возможных террористов».

А что касается России, то у нас западной дуэли между интеллектуалом и капитализмом просто никогда не было. И потому политкорректность для нас не адекватна и не актуальна. Если у себя на родине правила возникали, чтобы хоть как-то защитить слабого, то за ее пределами правила используются строго наоборот. Политкорректность у нас применяется тем, кто сильнее, чтобы обезопасить себя от возможных конкурентов.

В России ведь бороды издавна стригли не для того, чтобы походить на европейцев, а просто чтобы поставить бородачей на место и показать, кто в стране хозяин.

Буржуазия

Было время, когда аристократия жила за счет труда крестьян. Освобожденные от грубой стороны жизни аристократы могли позволить себе тонкий вкус и парадоксальные идеи. Население и потребление практически не росли. Потом появились люди (расторопные приезжие… пассионарии из обслуги… плюс лишенные наследства из самих аристократов…), которые задумались: раз уж земли и холопов нам не досталось, то нельзя ли тоже жить за счет других, но иным способом? Этим новым способом оказалась торговля.

Так появилась буржуазия.