Страница 13 из 132
В остальном населении воцарение В. И. Шуйского встречено было сильным неудовольствием. Оно прежде всего проявилось в Москве. В народе обвиняли бояр и Шуйского, что они погубили настоящего царя, горячие головы начинали верить, что и на этот раз Бог спас Дмитрия от руки бояр, что он успел скрыться. Эта молва с первых же дней воцарения В. И, Шуйского все росла и росла. Чтобы рассеять эти слухи и успокоить народное возбуждение, Шуйский распорядился перенести гробницу царевича из Углича в Москву, но и это не помогло, а только усилило подозрения. Как было верить? Шуйский уже не раз выступал с заявлениями о смерти царевича Дмитрия. Первый раз он выступал в царствование Федора. Шуйский вел следственное дело и пустил ту версию, что царевич Дмитрий сам закололся во время игры в свайку. Когда же Лжедмитрий низверг с престола Годунова, Шуйский подготовил и другую версию, что царевич Дмитрий чудом Божьим спасся, что убит был не он, а поповский сын, его сверстник. Два раза Шуйский лгал. Теперь он в третий раз выступал с объявлением о смерти Дмитрия, и оно, конечно, не находило веры, Qui s'excuse, s'accuse[3], решил народ и тысячами собирался на Красной площади в Кремле, так что Кремль пришлось объявить на военном положении и расставить везде стрельцов с пушками, но ничто не помогло. Такое же действие имели грамоты с объявлением произошедшего переворота и с разъяснением некоторых документов, компрометирующих самозванца, по которым он намерен был подчинить государство папе. Но народ не слушал уже ничего. Все видели здесь козни Шуйского, интригу и ложь. Не помогло и открытие мощей нового святого.
Со времени избрания Бориса сложился прецедент избрания царя всей землей, и общество не могло все еще примириться, что при воцарении Шуйского нарушен обычный порядок избрания.
Мятежное движение, начавшееся в Москве, распространилось дальше: сначала поднялись северские города, к ним примкнули Тула и Рязань, присоединились поволжские города, а затем мятежное движение перескочило через Волгу на Вятку и, наконец, восстала и отдаленная Астрахань. Брожение началось и по западной границе — в новгородской и псковской областях. Сильнее всего подеялось восстание в Северской Украине. Это движение носило яркую социальную окраску: оно выступает перед нами как война низших классов общества против высших. «Собрахуся боярские люди, и крестьяне, — говорит летопись о движении Болотникова, — с ними же пристаху».
Лекция пятая
МЫ остановились в прошлый раз на том моменте Смутного времени, когда избран был на русский престол князь Василий Шуйский и когда со всех сторон обнаружилось враждебное к нему отношение московского общества. Избранием Шуйского были недовольны не только низы: движение против него началось, как известно, на Северской Украине, под предводительством Шаховского и Болотникова, — но недовольны им были также дворяне и дети боярские, служилые люди заокских заречных областей, которые тоже стали против него под начальством Ляпунова. Движение перекинулось на восток, в казанские места, так что даже уже к моменту избрания Шуйского Смута была в полном разгаре.
На первых порах правительство Шуйского справилось с мятежным движением. И это не удивительно. В возникшем движении соединились собственно социальные враги, которые расходились в самых существенных своих интересах. По словам патриарха Гермогена, Ляпунов и другие вожди движения стали рассылать грамоты по городам, в которых «велят боярским холопам побивать своих бояр, и жены их, и вотчины, и поместья им сулят; и шпыням, и безымянникам ворам велят гостей и всех торговых людей побивати, животы их грабити; и призывают их, воров, к себе и хотят им давати боярство и воеводство, и окольничество, и дьячество». Таким образом, низы общества поднялись, собственно, по поводу Шуйского, а не против Шуйского: движение направлялось, собственно, против состоятельных классов — бояр, то есть землевладельцев, если употреблять этот термин в его экономическом, а не политическом значении, и против высших слоев торгово-промышленного люда — гостей и купцов. Естественно, что служилые люди, которые соединились с «ворами» для низвержения правительства Шуйского, знали, что торжество «воров» угрожает и им. Тогда дворяне Северской Украины всей корпорацией во главе с Ляпуновым «отъехали» от «воров» и явились с повинной к Шуйскому. Казалось бы, при таких условиях правительство его должно было бы восторжествовать. И действительно, 2 декабря 1606 года войска Шуйского разгромили полчища Болотникова у села Коломенского. Много «воров» было побито, еще больше было захвачено в плен, и тогда была произведена жестокая расправа с «ворами»: Шуйский распорядился «посадить в воду» захваченных «воров», то есть отдал приказ утопить их. Топили «воров» тысячами, и не только в Москве, но и в Новгороде (в реке Волхов), так как там тоже обнаружилось враждебное движение. Все-таки значительная часть войска Болотникова спаслась бегством, и с этими остатками воровских шаек правительству Шуйского пришлось бороться еще около года. Эти «воры», которым удалось бежать из-под Коломенского, засели в Туле. В октябре 1607 года Шуйский взял Тулу хитростью окружив город со всех сторон водой. И на этот раз много мятежников было «посажено в воду», но далеко не все, многим царь оказал милость: тех из них, у которых отыскивались прежние господа, отдавали назад по старым крепостям, а заключенных в тюрьмы предоставлено было брать на поруки. Этим широко воспользовались многие корыстолюбивые люди из служилых. Взяв «воров» из тюрьмы на поруки, они брали с них служилые кабалы, то есть закрепощали за собой в качестве холопов. Таким образом, восставшие на крепостной порядок «воры» снова становились жертвами этого порядка. Само собой разумеется, что они оставались недолго в этом положении и снова бежали при первом удобном случае туда, откуда их привалили целые полчища, то есть на Северскую Украину. Лучшая участь постигла тех «воров», которые сами пришли с повинной, их приводили к присяге и отпускали по домам.
Теперь, следовательно, снова собирались разбойничьи шайки на Украине и ждали только нового предводителя. Этот новый предводитель скоро появился. Он принял в истории имя Лжедмитрия II или «Тушинского вора», как его тогда называли. Характерно само появление этого лица, указывающее на странное психическое состояние русского общества в начале XVII века. Когда был убит Лжедмитрий I, многие никак не хотели с этим мириться, не хотели верить. На этой почве среди недовольных элементов общества и распространился слух о том, что Дмитрий и на этот раз спасся каким-то чудом и явится рано или поздно добывать себе отеческий стол. Из уст в уста эта молва передавалась, росла, увеличивалась конкретными подробностями, так как в этом деле был полный простор фантазии. Появились даже лица, которые рассказывали, что видели Дмитрия. И вот случилось однажды в Путивле, один из таких очевидцев, подьячий, сидя в кабаке и порядочно подвыпив, разболтался (имя царя ведь тогда было у всех на языке). Подьячий говорил, что царь жив, не убит, что о нем появились слухи в Литве и что он скоро появится и в этих местах. Шпионы, которые подслушали эти рассказы, донесли кому следует, тогда подьячего схватили и начали пытать, спрашивая, где царь и от кого подьячий слышал о нем. Когда подьячего начали пытать, хмель с него уже сбежал: он начал говорить, что ничего не знает, что все наболтал сдуру и спьяну, но ему уже не поверили, продолжали держать в заключении и подвергать пыткам. Рассказанный случай имел место в Путивле, а в это же время по соседству, в Литве, схватили праздношатающегося человека, который вызывал против себя подозрения. Это был «беглый мастер», то есть странствующий учитель, промышлявший тем, что ходил из села в село и учил ребят. Человек он был бедный, ходил весь год в нагольном тулупе и также, по-видимому, любил выпить. Он показался почему-то подозрительным литовскому старосте, поэтому, по приказанию последнего, его схватили и начали пытать, а так как он был человек без роду и племени, не помнящий родства, то и не мог удовлетворительно сказать, кто он такой. Когда его начали пытать, он сказал, что он — родственник царя Дмитрия, один из служилых людей московских, что он бежал, спасаясь от правительства Шуйского. Тогда литовский староста, желая избежать неприятностей с этим царским родственником, выдал его новгород-северскому воеводе. В Москве этого неизвестного допрашивали снова, и там он по-прежнему давал сбивчивые указания. Тогда решили поставить его на очную ставку с подьячим из Путивля. Очевидно, население Украины ждало появления царя, искало узнать, где находится желанный государь. Когда устроили очную ставку между мнимым родственником царя и подьячим, то на первых порах из этого ничего не вышло. Родственник по-прежнему не говорил ничего определенного, по-прежнему от него нельзя было добиться откровенных и прямых указаний; тогда подьячего начали истязать на его глазах, и тот, не терпя мук, бросился к ногам мнимого царского родственника и заявил: «Вот — батюшка царь. Он не узнал меня и смотрит, как вы тут надо мной издеваетесь». Тот сначала смешался, не знал, что ему делать, а потом оправился, принял важный вид, схватил палку и закричал: «Что же вы меня не узнаете? Я — царь. Вот я вам задам». Мнимого царя ввели с торжеством в город, отвели ему лучшую избу, изготовили царское одеяние. Весть о царе быстро распространилась и проникла в Украину. Скоро к нему потянулись отряды приверженцев. В Польше в это время были люди, жившие военным ремеслом, записываясь в так называемые жолнеры. Эти люди были мелкие безземельные шляхтичи. Естественно, что это был народ отпетый, отчаянный, военное ремесло интересовало их постольку, поскольку давало возможность весело, шумно, беззаботно жить. В это время им уже надоело бездействие в Западной Украине, где они стояли гарнизонами в городах для защиты от татар. Теперь весь этот люд под начальством нескольких удальцов, подступил к Москве. Предводители были по большей части люди с большим прошлым, люди, которые дома у себя были в опале за всякие грабежи и разбои. Итак, толпы военных гулящих людей явились из Польши разорять Московское государство под начальством Рожинского, Сапеги и Лисовского. Под знаменем вора сгруппировались такие же, как и он сам, воры, которые, конечно, совершенно не интересовались его правом на московский престол, а просто искали удобного случая пограбить и поживиться на его счет. Это была, в сущности, колоссальная разбойничья организация, которая только прикрывалась политическими целями. Основной контингент этой разбойничьей шайки составляли польские жолнеры, а затем к ним примкнули и свои русские воры. В права мнимого Дмитрия они, конечно, нисколько не верили, но они хорошо понимали его значение, они величали его не царем, а «цариком», обращались с ним, как с игрушкой, он нужен был им лишь как предлог для смуты и, следовательно, как залог их успеха. Демократическое движение шло на Руси так далеко, что всякий атаман разбойничьей шайки спешил выдать себя если не за царя, то за царского родственника или приближенного к царю человека. Много тогда появилось у нас таких царьков и царевичей, сыновей и внуков Грозного и царя Федора Ивановича. Донцы привели к Лжедмитрию II его племянника, царевича Федьку, мнимого сына царя Федора. Дядя очень нелюбезно принял своего племянника, приказав его повесить. В Астрахани появился царевич Август, который выдавал себя за сына Ивана Грозного от Анны Колтовской. Там же появился и Лаврентий, мнимый внук Грозного от царевича Ивана. В степных городах появились еще царевичи Клементий, Савелий, Симеон и Василий, а дальше пошли просто Ерошка, Мартынка и другие — все сыновья Федора Ивановича, и вокруг каждого из этих царевичей собирались разбойничьи шайки.
3
Кто извиняется, тот сам себя обвиняет (фр.). — Примеч. ред.