Страница 129 из 132
После этого на несколько лет Екатерина сосредоточилась на мысли о необходимости для России полного, ничем не ограниченного самодержавия. В секретной инструкции генеральному прокурору князю Вяземскому (в 1764 году) Екатерина писала, что «хотя воспоминание о недавних событиях и приятно честолюбию некоторых сенаторов, но пока я живу, я все оставлю по-старому, как это требуют мои обязанности. Российская империя есть страна столь обширная, что, кроме самодержавного государя, другие формы правления будут ей вредны».
Это же положение, заимствованное из «Духа законов» Монтескье, Екатерина высказывала и в Наказе.
Но хотя Екатерина и решилась поддерживать самодержавную власть, ей, однако, не переставали внушать мысли о необходимости так или иначе ограничить самодержавие, и под влиянием внушений и указаний она делала некоторые порывы в этом направлении.
Такое внушение прежде всего сделал Екатерине Дидро, советовавший ей снова созвать распущенную Комиссию для составления нового Уложения и сделать эту Комиссию постоянной. Дидро исходил из того положения, что хорошие монархи, как Екатерина II или Петр I, — редкие явления, и притом хорошие монархи могут сделаться плохими, так что необходимо принять меры к ограждению нации от их произвола. Недостаточно созвать нацию, чтобы составить законы. Законы есть только записанное право, а за ними стоить физическое существо, которое говорит и действует: этим физическим существом и должна быть Комиссия, если ее созвать и дать право провинциям посылать туда представителей. Дидро полагал, что от самой Екатерины зависит, какую часть прав передать этой Комиссии, «но раз отчужденные ей права необходимо оградить от произвола преемников: пусть Комиссия не вмешивается ни в военные дела, ни в иностранную политику, ни в финансы, но пусть она охраняет законы и имеет право петиций, и пусть те петиции, важность которых будет доказана их повторением, обязательно будут удовлетворены».
Вот что предлагал Екатерине один из ее интимных корреспондентов. Ввести народное представительство в России предлагал Екатерине и профессор Дильтей. Это очень интересный факт. Дильтей не представлял собой истинного гражданина: он был из тех людей, которые всегда говорят то, что нравится начальству. Очевидно, что он высказывал свои предложения в надежде, что они понравятся Екатерине. Собрание народных представителей, по мнению Дильтея, должно охранять основные законы от нарушения их монархом; в случае, если монарх нарушит основные законы, народные представители имеют право низложить его и судить. Это же собрание должно обсуждать и общую политику. Это писалось в начале 1770-Х годов.
В это же время вновь появился на сцене с конституционным проектом Никита Иванович Панин. Проект не дошел до нас в подлиннике, и мы имеем о нем сведения от секретаря Панина Д. И. Фонвизина. Панин предлагал ввести политическую свободу, но только для одних дворян, посредством учреждения Верховного Сената. Часть членов Сената должна быть бессменна, по назначению правительства, но большая часть должна быть выборной от дворянства.
Синод входит в состав этого Сената. Дворянским собраниям, уездным и городским, Панин предлагал дать право совещаться о местных и государственных пользах, подавать Сенату петиции и вносить проекты новых законов. Выборы сенаторов и местных чиновников, по проекту Панина, должны производиться в дворянских собраниях. Сенат должен быть облечен законодательной властью, а император — исполнительной, с правом санкции сенатских определений.
Есть известие, что этот проект явился плодом заговора, составленного Н. И. и П. И. Паниными, княгиней Дашковой, князем Репниным и некоторыми из вельмож и гвардейских офицеров, с целью низложить Екатерину и возвести на престол Павла. Говорят, будто бы сам Павел знал о предстоящем перевороте и о готовящейся конституции, даже подписал ее, причем присягнул никогда не отменять закона, ограничивающего самодержавие. Но все эти известия — отголосок праздных пересудов и сплетен, которые в изобилии ходят при дворах. По всем данным, около того времени Екатерина сама думала об изменении самодержавного строя. Ведь только этим можно объяснить тот факт, что на средства Екатерины в 1773 году была напечатана в русском переводе книга Мабли «Наблюдение над историей Греции», снабженная Радищевым примечаниями. В этих примечаниях Радищев выступает решительным сторонником идеи естественного права и народного суверенитета. Он, например, писал: «Самодержавство есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние. Мы не только не можем дать над собой никому неограниченной власти, но даже законы не имеют другого основания наказывать преступников, кроме нашей собственной сохранности». Радищев далеко шел в своих примечаниях: «Неправосудие государя дает народу, его судии, то же и более над ним право, какое дает ему (то есть народу) закон над преступником». Таким образом, в книге, изданной на средства самой Екатерины, проводилась мысль об ответственности самодержавной власти перед народом и об ограниченности ее полномочий.
Надо полагать, что проект Панина был знаком Екатерине. Мнения, высказанные в нем, отразились на «Учреждении о губерниях» (1775) и на «Жалованной Грамоте дворянству» (1785); особенного внимания заслуживает право петиций монарху, которое было предоставлено дворянским обществам.
Наконец, от 1775 года у нас сохранилось известие о разговоре Екатерины с московским главнокомандующим князем Волконским. Говори ему о своих планах по части преобразования высших государственных учреждений, Екатерина сказала: «Сенат останется, при нем будет Палата, дабы Сенат имел куда отослать людей и дела, которые разбора требуют, В Палату вой дет. Комиссия об Уложении».
И долгое время спустя Екатерина лелеяла мечту о переустройстве высшего управления в России на указанных основаниях. Накануне второй турецкой войны и французского замешательства, в 1787 году ею был заготовлен проект указа о сенатской реформе, очевидно, в исполнении намерения, высказанного князю Волконскому. Текст его неизвестен, но содержание передал нам в записке князь Безбородко. Здесь, после замечаний о совестном и уголовном суде, читаем: «Все собрание депутатов под председательством канцлера юстиции составляет „надзирание прав государственных“. Когда издается новый закон, то проект оного поступает на рассмотрение сего собрания и, наконец, утверждается самодержавной властью».
В 1788 году началась вторая турецкая война, и секретарь Екатерины Храповицкий занес в свой дневник такое замечание Екатерины: «Не время теперь делать реформы». Не время было тем более, что тогда начиналась французская революция, и Екатерину стал волновать вопрос, подпишет ли христианский король Людовик XVI противохристианекую конституцию. Подписание этой конституций, как известно, повело к разрыву России с Францией. Екатерина, которая сама была не прочь дать конституцию, решительно восстала против нее, как скоро конституция требовалась, вырывалась из рук монарха обществом. Вот почему Екатерина разгневалась и на Радищева за его «Путешествие из Петербурга в Москву», где он написал, в сущности говоря, то же, что и раньше, но только в решительном и требовательном тоне.
Такой же каре подвергся драматург Княжнин, который написал в 1789 году трагедию «Вадим Новгородский», в которой восхвалялась политическая свобода, а Рюрик трактовался как узурпатор.
Конституционные идеи, насажденные в русском обществе отчасти самой Екатериной как поклонницей французской просветительной литературы XVIII века, с наибольшей яркостью расцвели в то время, когда во Франции начиналась революция. Священник Самборский, наставник Александра I, писал в конце 1780-х годов: «Вольноглаголание о власти самодержавной стало почти всеобщим, все восхваляют французов, что предвещает кровопролитие». В мемуарах Сегюра сообщается, что падение Бастилии вызвало взрыв радости не только среди иностранцев, но и среди либерального русского общества. Прохожие посредине улицы обнимались и поздравляли друг друга, как с праздником, точно их избавили от тяжелых цепей, сковывавших их самих.