Страница 10 из 22
Наконец под ногами была «оконечность самой северной земли», но для большинства из них как раз она стала могилой.
28 июня случайно наткнулись на беглецов. Те с плачем бросились в ноги. Альбанов простил их, хотя до этого, сразу же после побега, обещал своим спутникам собственноручно пристрелить их.
Путь от острова к острову оказался еще более трудным, чем путь по плавучим льдам. В проливах на каяки нападали моржи, отряд все больше смертельными тисками сдавливало отчаяние, с каждым днем Альбанову все труднее становилось заставлять своих спутников идти. Четверо налегке шли берегом (из-за беглецов в свое время пришлось бросить один из каяков, и это поставило отряд перед новыми проблемами), четверо с грузом в каяках — морем. Но однажды на условленное для встречи место береговой отряд не пришел. А через день хоронили матроса Нильсена.
В один из межостровных переходов внезапно налетевшим ветром унесло каяк с Луняевым и Шпаковским, и они остались только двое: Альбанов и матрос Конрад. На пропавшем каяке была последняя винтовка. Но даже тут Альбанов не пал духом. «Доберемся до мыса Флора — сделаем лук», — успокаивал он Конрада.
А вдруг на мысе Флора ничего нет? Чем ближе двое были к заветной цели, тем больше эта мысль точила мозг.
Но база Джексона сохранилась, и они нашли в ней продовольствие и оружие.
Это была победа!
Но после последнего ледяного купания и нервного перенапряжения Альбанов тяжело заболел, и Конрад, боясь остаться один, пошел на каяке к мысу Гранта в надежде отыскать потерявшийся береговой отряд. Эти дни одиночества были, наверно, самыми тяжелыми для Альбанова за все время похода. Его посещали кошмары, он то и дело слышал за дверью голоса. А когда вернулся Конрад, у него не хватило сил сказать ему и слова, а Конрад… Конрад не выдержал, заплакал.
Стали готовиться к зимовке — и эта неожиданная встреча с седовцами. И горечь: «Пришлось мне узнать при этом такую новость, которую не мешало бы мне знать несколько ранее, когда я был на острове Белль.
Оказывается, что на северо-западном берегу острова, очень недалеко от того места, куда ходили мы искать гнезда гаг и смотреть, что такое представляет собой „гавань Эйра“, стоит и сейчас дом, построенный лет сорок тому назад Ли Смитом. Дом этот хорошо сохранился, годен для жилья, и там даже имеется небольшой склад провизии. Недалеко от дома лежит хороший бот, в полном порядке.
Когда мы ходили на северный берег острова, то не дошли до этого домика, может быть, каких-нибудь 200 или 300 шагов.
Тяжело осознать, что сделай мы тогда эти лишние 200 или 300 шагов и, возможно, что сейчас сидели бы на „Фоке“ не двое с Конрадом, а все четверо. Не спас бы, конечно, этот домик Нильсена, который в то время слишком уже был плох, но Луняев и Шпаковский, пожалуй, были еще живы. Уже одна находка домика с провизией и ботом сильно подняла бы дух у ослабевших людей».
В этой — земной — жизни В. И. Альбанов так и не узнал, что его переживания до самых последних дней своих по поводу этого домика были напрасны: домик был холодный, дощатый и никакого запаса продовольствия в нем давно не было…
Но Николай Чудотворец, видимо, все-таки вел и спасал Альбанова. Он на мысе Флора «до прихода судна не вскрыл банок с почтой, которые были привязаны проволокой над большим домом… Я уверен, что всякий на моем месте первым делом открыл бы эти банки. Теперь, когда я оглядываюсь назад, мне самому кажется странной моя уверенность в ожидаемом приходе судна. Мне странно и самому теперь, почему я не открыл эти банки с почтой, которые для того и повешены, чтобы их открыли и прочли письма? Но тогда я спокойно проходил мимо них десятки раз в день и даже не обращал на них внимания. И очень, может быть, хорошо сделал, что не прочел содержимого банок. Многое узнал бы я из этих писем неожиданного для себя, что дало бы совершенно другое направление нашим планам и деятельности, и кто знает, может быть, мы сделали бы такой шаг, который мог быть для нас опасным… Из писем я узнал бы, что „Фока“ зимует у острова Гукера в 45 милях от мыса Флора. Что бы я сделал тогда? Конечно, мы отправились бы с Конрадом туда, так как побоялись бы, что „Фока“ оттуда пойдет прямо в море, без захода на мыс Флора. Пошли бы мы на каяке, так как бот, который мы нашли на мысе Флора, был слишком тяжел для двух человек в особенности там, где можно было ожидать встречи со льдом; пошли бы мы не ранее 18 или 19 июля, то есть тогда, когда я оправился от своей болезни настолько, что мог плыть на каяке. Путь мы выбрали бы, конечно, по западную сторону острова Нортбрук, то есть проливом Мирса (на современных картах пишется: „пролив Майерса“. — М.Ч.), так как здесь мы видели свободную воду, а восточный проход был для нас незнаком и, кроме того, он казался слишком открытым для плавания на каяке.
„Фока“ же пришел именно этим восточным проходом 20 июля, так что мы с ним разошлись бы дорогой…»
Взяв на борт в качестве топлива разобранный домик Джексона, «Св. Фока» по просьбе Альбанова вернулся на мыс Гранта, но на корабельные гудки никто не ответил, а подойти к берегу не смогли из-за тесно сплоченных льдов. Тогда «Св. Фока» развернулся и, слабо коптя, тронулся на юг. Снова зажали льды, сгорел в топке и домик Джексона, уже стали поговаривать о пешем походе к Новой Земле, но пришедший неожиданно ветер растолкал льды, может, это был Николай Чудотворец? — в топку полетели последние переборки и верхние части мачт, и к концу августа 1914 года с «Фоки» наконец увидели берег. Появился первый пароход. Стали ему сигналить, но пароход, погасив огни, торопливо развернулся и скрылся в тумане. Что такое? На другой день встретились рыбаки. Сначала осторожно маячили вдали, потом подошли; в обтрепанном, с укороченными мачтами судне они с трудом узнали «Фоку».
Первый вопрос, который задали с него:
— Что, войны-то никакой нет?
— Как нет. Большая война идет: немцы, австрийцы, французы, англичане, сербы, почитай, что все воюют. Из-за Сербии-то и началось.
— Ну, а Россия-то воюет ли?
— А как же! Известно, и Россия воюет.
— Так это же Европейская война! — вырвалось у кого-то восклицание.
— Вот-вот. Так ее и называют: Европейская война.
Но седовцы, а вместе с ними Альбанов и Конрад, еще не знали, что самое горькое было впереди. Прошло еще немало времени, пока «Фока» медленно и устало подполз к дождливому и пустынному архангельскому причалу. На телеграмму, посланную в комитет по организации полярной экспедиции Седова, пришел удручающий ответ: «Денег нет, обходитесь своими средствами». И целый месяц, убитые равнодушием и даже неприязнью властей, седовцы жили на положении нищих на полузатопленном, без палубы и кают, «Св. Фоке».
«Самым богатым из нас был Кушаков, обладавший несколькими сотнями рублей. Вторым был Конрад, имевший один фунт стерлингов, который нашел на „Св. Анне“ в прошлом году, ломая переборки и койки в кубрике на топливо. У остальных же, кажется, ни у кого не было ни копейки. По крайней мере, за мои телеграммы заплатил П. Г. Кушаков», — писал В. И. Альбанов.
Как сложилась дальнейшая его судьба? Ни на Черное, ни на Каспийское море он не поехал. Как писал Владимир Юльевич Визе в коротком сообщении в «Летописи Севера» за 1949 год, с 1914 по 1918 год он плавал старшим помощником на ледорезе «Канада» (позже «Литке»), Конрад был с ним. (Как потом выяснилось, как и в случае с со временем и местом рождения В. И. Альбанова, Владимир Юльевич был, мягко говоря, неточен).
В 1918 году перебрался на реку своей юности — Енисей, плавал на пароходе «Север» в составе Обь-Енисейского гидрографического отряда. Снова не раз лицом к лицу встречался со смертью, но, благодаря своему мужеству, каждый раз выходил победителем. Существует две версии обстоятельств его смерти: по одной — после окончания навигации 1919 года Альбанов был вызван в Омск в гидрографическое управление, на обратном пути заболел тифом и в дороге умер. Святитель Николай, покровитель плавающих и путешествующих, видимо, больше уже не оберегал его. По другим сведениям, на станции Ачинск рядом с поездом, в котором он ехал, взорвался эшелон с боеприпасами. По третьим — он погиб при взрыве и пуске под откос поезда красными партизанами где-то вблизи Ачинска.