Страница 34 из 101
Запись следующего дня:
«Снежная буря. Невозможно выйти на палубу. Что-то поделывает теперь Бострем со своими спутниками среди ледяного поля?
Сегодня утром капитан собрал всех оставшихся на корабле — вместе со мной тринадцать человек, стал говорить нам про создавшееся положение. Если лед будет продвигаться по направлению на запад, как это наблюдается вот уже в течение нескольких дней, мы будем двигаться приблизительно по тому же пути, как и «Фрам» в 1895–1896 годах, и через год или полтора доберемся до открытого моря. Если же, наоборот, ледяное поле будет увлекать нас к северу, придется подумывать о том, чтобы в свою очередь покинуть «Эльвиру».
Покинуть корабль — предприятие, конечно, совершенно неосуществимое. Впрочем, Торнквист знает это лучше, чем кто-либо, и прекрасно отдает себе отчет, что все это, что он говорит, лишь одни пустые слова. Все наиболее сильные и здоровые люди уже отправились вместе с Бостремом. У нас же остались полуинвалиды или, в лучшем случае, ослабевшие люди. Да и сам командир, по-видимому, не набрался еще сил после долгой своей болезни. Сегодня по возвращении на корабль после проводов ушедших с ним снова сделался продолжительный обморок. Цинга, которой он страдал той зимой, сильно потрясла его организм, да и сердце у него не совсем в порядке. К счастью, настроение у него еще сносное. Вечером, едва очнувшись от обморока, он стал дразнить меня и спрашивать, очень ли я жалею нашего милейшего штурмана, который мне так нравился.
Что это — шутка или он действительно ревнует меня? Во всяком случае, надо сознаться, что Бострем вовремя покинул нас . Дай ему Бог избегнуть той судьбы, которая нас ожидает».
Запись от 17 апреля:
«В течение двух дней я находилась в самом подавленном настроении духа из-за сцены ревности, которую устроил мне Торнквист, окончательно открывший свои карты. О, как я ненавижу этого человека! Отчего я не ушла с Бостремом, о чем он так умолял меня! Теперь, впрочем, поздно об этом жалеть. Но есть вещи, которые я никогда не перенесу».
Сцены ревности продолжаются, особенно тяжелой была та, которую устроил Торнквист Ивонне, когда нашел в пустой каюте Бострема его прощальную записку. Уходящий Бострем передает с догнавшими их после пурги с горячей пищей матросами письмо, и «я самым глупым образом покраснела». Она постоянно думает о нем.
«Жизнь на корабле своим унылым однообразием может довести до отчаяния. Когда же наконец прекратится этот ветер, своими дикими завываниями доводящий нервы до последней степени напряжения?» — напишет она через два дня. И снова мысли об ушедших. Целых двадцать три дня после ухода Бострема она не покидала корабля! «Я чувствовала себя совершенно подавленной и разбитой нравственно и физически». «Вчера ночью, к рассвету, у меня была настоящая галлюцинация: в дверях каюты я увидела Бострема, вид у него был совершенно расстроенный, а в глазах его светилась бесконечная грусть».
Кончилось все это болезнью. За ней трогательно ухаживал Торнквист. «Странный он человек! — появляется в ее дневнике новая запись. — В нем много сердечной доброты, но он страшно скрытный. Сегодня, например, он прекрасно понял, что я думаю о Бостреме, но, ничего не спросив меня, поспешно вышел из каюты. Как я ценю его деликатность, особенно после сцен, которые он мне устраивал. В сущности, я чувствую, что уважаю его».
Более десяти суток она была в бреду, и Торнквист по-прежнему трогательно ухаживал за ней. Потом заболел он. В бреду несколько раз повторял ее имя. «Что это? Неужели во мне просыпается чувство любви к Торнквисту?» — запишет она вскоре в своем дневнике.
Время от времени им везет с охотой, по крайней мере после ухода Бострема до 7 июня удалось убить десять тюленей и двух медведей. А 10 июня они убили сразу десять тюленей. «Еще две-три таких охоты, как сегодня, — сказал Торнквист, — и мы можем быть спокойны, что не умрем с голоду в следующую зиму».
13 июня нелепая гибель одного из матросов: в проруби перевернулся каяк. Затем еще одного задавил медведь. Но их не оставляет надежда выбраться на чистую воду. И Торнквист с частью экипажа уходит в разведку. Разведка показала, что нужно готовиться еще к одной зимовке.
Потом Торнквиста начинает беспокоить настроение экипажа. Часть его во главе с боцманом уверена, что Бострем успешно дошел до земли, нужно уходить, пока не поздно, и остальным, и после долгих споров трое уходят по дрейфующим льдам на юг, явно на смерть. У них ведь нет даже каяка.
Запись от 15 августа:
«Сегодня мы достигли до 85 градусов и 45 минут северной широты и 53 градуса восточной долготы, перейдя таким образом предел, достигнутый «Фрамом»… Из тех мест, где мы находимся, судно Нансена уносило к западу, тогда как мы продвигаемся, правда, медленно, все более и более к северу…»
Пришел сентябрь. У Торнквиста глубокие обмороки сменяются сердечными припадками. 6 октября удалось убить двух медведей. То и дело торошение. Опасность, что шхуну раздавит. Сломало руль и винт. Без винта еще можно плыть — под парусами, если им все же удастся выйти на чистую воду, но без руля?
Начинаются ссоры. Гибель одного за другим.
3 декабря ее день рождения. Ей исполнилось 27 (Ерминии Александровне, когда она уходила в экспедицию, было, кажется, двадцать один. — М.Ч.).
В декабре стали замечать исчезновение продуктов в кладовой. Поимка с поличным одного из матросов. Казнь — повесили на рее. 31 декабря Ивонна Шарпантье записала: «Этот год у нас был особенно несчастным, и после ухода Бострема у нас были только горе и неудачи».
16 января умер Торнквист. Остались втроем. Галлюцинации, бессонница и кошмары. 26 или 27 января с другой койки перестал отвечать на ее вопросы матрос Ольсен. Она осталась одна. По крайней мере в каюте, кроме нее, кажется, нет живых…
Запись от 13 февраля:
«Уже давно я приготовила небольшой кожаный мешок, подбитый грубым холстом и снабженный пробками, в котором прежде были динамитные шашки для взрыва льда. Я решила вложить в него мой дневник и отнести куда-нибудь подальше на лед».
И последняя запись — 26 февраля 1915 года:
«Едва пишу… в глазах туман… Нужно кончать дневник. Положу его в сумку и брошу на лед».
— Случаи литературных мистификаций в истории полярных исследований были, — писал мне С. В. Попов, с которым я поделился своими вопросами. — Взять экспедицию шведского аэронавта инженера Соломона Андрэ. История эта такова. 11 июня 1897 года сорокатрехлетний Соломон Август Андрэ с двумя спутниками вылетел на воздушном шаре «Орел» с острова Датский на Западном Шпицбергене с целью достичь Северного полюса. Через двое суток из голубиной почты стало известно, что «Орел» благополучно, с хорошей скоростью летел на северо-восток. Больше сведений об экспедиции не поступало. Находили, правда, записки в буйках, но все они были выброшены аэронавтами в первый день полета.
Шведский король Оскар II назначил солидную денежную премию тому, кто обнаружит воздушный шар. Русское географическое общество обратилось с призывом искать шар на Севере России.
Откликнулись на эти призывы многие, в том числе люди с далеко не благородными помыслами. Так, красноярский золотопромышленник Яковлев, заранее сговорившись со своим компаньоном, послал ему письмо, что енисейские тунгусы нашли шар и трупы членов его экипажа. Приехавший за останками шведский геолог Мартин скоро убедился, что это чистая выдумка. Также разоблачены были корыстные утверждения золотопромышленника Савиных и купца Лялина, якобы нашедших следы катастрофы. Первый надеялся, что к его прииску немедленно будет проложена железная дорога, а второй намеревался где-либо раскопать три скелета и получить обещанные шведским королем 10 тысяч вознаграждения. Не отставали от русских предпринимателей и иностранные. Канадский миссионер Тюркотилль и представитель одной пароходной компании утверждали, что шар опустился на берегу Гудзонова пролива, а участников экспедиции убили эскимосы.
Но всех превзошел петербургский издатель и книготорговец Л. В. Колотилов, выпустивший в свет в ноябре 1897 года «Дневник Андрэ» с подзаголовком «Путешествие на воздушном шаре к Северному полюсу». Колотилов придумал вполне конкретную правдоподобную историю, как дневник попал к нему.