Страница 42 из 82
— Я вру!? Значит, это я не от него залетела? Еще хорошо, что я не сопротивлялась, а лежала тихо, как мышка. Этот вампир меня наверняка бы прикончил. Смейтесь, смейтесь! Он сказал, что сегодня ночью придет снова. Но уже не ко мне, а к кому-то из вас.
Претендентки — длинноногие, однообразные в своей красоте, тотчас умолкли.
— Девочки, вы как хотите, а я пойду к себе, уже поздно, — шведская красавица Лони Дидрихсон первая направилась к двери.
Через минуту меблированная комната Хуаниты Миньос опустела…
Неотвратимо, как камень, опускающийся во мрак кладбищенского пруда, пансионат «Роза» погружался в тревожную тьму надвигающейся ночи.
Лони Дидрихсон легла на кровать, и ее светлые локоны растворились в белизне подушки, как вода в воде. Лишь смуглое, загорелое девичье тело смутно прорисовывалось на простынях. Некоторое время Лони лежала с закрытыми глазами, пытаясь понять, что означали двусмысленные взгляды Миньос. Страшная догадка заставила ее задрожать — Хуанита знала, к кому придет вампир!..
Лони попыталась встать. Но поздно! В дверях показалась черная фигура. В полуобморочном состоянии девушка опустилась обратно. Кровать качнулась, и к самой щеке прекрасной шведки подкатился упавший флакон шампуня. Схватив его, девушка выплеснула едкую жидкость туда, где под балахоном сверкали глаза вампира…
Услышав душераздирающий крик шведки, Майк первым бросился к пансионату. За ним, тяжело дыша, бежали полицейские. Мгновенно оцепив «Розу», они блокировали все ходы и выходы.
Над крышей здания застрекотал полицейский вертолет с приборами ночного видения — мышеловка захлопнулась! Теперь предстояло лишь вытащить «крысу» из капкана.
— До противного просто, — Майк с некоторым разочарованием наблюдал, как полицейские обшаривали помещение пансионата.
Напряжение, вызванное ожиданием опасной борьбы, постепенно проходило. Сидя в просторном холле первого этажа, Майк ждал, когда к нему приведут пойманного подонка. Время от времени, как бы невзначай, мимо пробегали красотки, с любопытством разглядывая знаменитого сыщика.
По логике вещей, он сам должен был бы жадно их разглядывать. Но ни одна из них не могла сравниться с его женой-инопланетянкой. В каждой из претенденток Майк находил множество недостатков — кривые ноги, редкие волосы или крупный рот… Эти девушки представлялись ему сорной травой, выросшей рядом с розовым кустом совершенств Эолы.
Майк пытался представить себя в постели с какой-то из претенденток и не смог. Что-то, сидящее в его мозгу, не позволяло это сделать.
Между тем, обыск закончился. Растерянные полицейские столпились вокруг Нормана.
— Крыса улизнула, — констатировал Майк.
— Сэр, просят Вас, — сержант Браун протянул детективу трубку радиотелефона.
— Вы все-таки нас не послушали, Норман! — услышал Майк голос, напоминающий рычание гризли. — Делаем последнее предупреждение, — незнакомец повесил трубку.
— Джентльмены, прошу к окну, — обратился Майк к полицейским.
И тотчас на автомобильной стоянке полыхнул взрыв.
— Чтоб я сдох! — ахнул сержант. — Это же моя машина!
— Преступники иногда ошибаются, сержант. — Норман участливо похлопал полицейского по плечу, — они ведь метили в мою. Зато Вы сэкономите на бензине.
Вспенив кроны деревьев, вертолет развернулся, направив свой прожектор на автостоянку, и она засеребрилась в его лучах.
— Постойте, сэр, машина-то все-таки ваша! — просиял сержант.
— Что же, сержант, фортуна переменчива, — вздохнул Норман, — к счастью, я приехал на машине шефа.
— Послушай, дорогой, я хочу кое о чем с тобой поговорить, — выпалила, собравшись с духом, серенькая, как моль, жена флейтиста Блемонтина.
— Как, опять? Ты опять залетела, Бонни? — подскочил с домашнего стула Блемонтин — яркий, бледнолицый шатен. — Может быть, еще скажешь, что от меня?
Ее тонкая фигурка мученически изогнулась над столом.
— Как тебе не стыдно, Блемонтин?..
— Не стыдно, не стыдно. Хватит! Наслушался. На этот раз ты меня не проведешь. Так вот, дорогая, на этот раз я только притворялся, ты меня понимаешь?..
— Не вполне.
— Какая ты наивная, Бонни! Я только делал вид, что… Понятно? Я проверял тебя. Ты не могла залететь от меня.
— Значит не могла?
— Не могла.
— Ты не веришь мне, мерзавец?
— Ха, ха! Нашла дурака.
— А в это веришь? — увесистая оплеуха обрушилась на правый глаз Блемонтина.
— Теперь верю, — Блемонтин погладил хряснувшие шейные позвонки. — На такой удар способна только оскорбленная добродетель.
— Скотина, знай, я тоже притворялась, когда орала под тобой и царапала тебе грудь. Ты ни разу не дал мне удовлетворения. Ты только и годишься на эти бесконечные залеты. Хватит, я ухожу от тебя, Блемонтин.
— Бонни, учти, через неделю я забуду твой телефон, а через две — и твое имя…
— Это — тебе для укрепления памяти! — вторая оплеуха отпечаталась на щеке музыканта.
— Попутного ветра, птичка.
— Будь счастлив, Блемонтин.
«До чего же я ненавижу эту бабу! — размышлял Блемонтин, оставшись один. — Удовольствия на полчаса, а головная боль на всю оставшуюся жизнь! Мышеловка проклятая! Сунь туда… р…раз! — и готово. Хомут на шее. Нет, меня не проведешь! Не на того нарвалась!»
Блемонтин достал флейту и заиграл одну из тех мелодий, после прослушивания которых мыши с его кухни перебегали к соседям.
— Прощай, Бонни, — шептал флейтист с тихой радостью раскрепощения.
Больше он не принадлежал одной женщине. И это было как нельзя кстати. С недавних пор он обнаружил в себе непреодолимое влечение ко всем женщинам сразу. Они интересовали его как коллектив, как популяция. Не выделяя из них какую-то одну, он любовался ими со стороны. Именно так мы любуемся лазурным морем, забывая, что оно состоит из множества шаловливых волн.
Любование многими красавицами приводило его в больший экстаз, чем физическое обладание одной. Платоническая страсть Блемонтина была, в то же время, весьма практичной, поскольку не требовала ни ухаживаний, ни согласия девушек. Даже самые строптивые из них не могли ему запретить любоваться собой.
Блемонтин вспомнил о девчонках из пансионата «Роза», предстоящем Конкурсе Красоты, и с кончика его «дудочки» потекли звуки, которым с энтузиазмом подвывали соседские кобели.
Наутро, после полицейской облавы, Лони Дидрихсон подняла с пола черный блесткий предмет — это были кастаньеты Хуаниты Миньос!
— Так вот кто прикидывается вампиром! Противная, низкая, подлая лесбиянка! Теперь понятно, почему она советовала тихой мышкой отдаваться вампиру!
Лицо шведки залила краска стыда и негодования:
— Ну, хорошо же, ты об этом пожалеешь, Хуанита!
План мести созрел быстрее, чем кровь отхлынула от лица прекрасной шведки. Как ни в чем не бывало, она проскользнула в комнату Миньос.
— Привет, малышка! — приветствовала она ставосьмидесятисантиметровую пуэрториканку. — Ты напрасно удрала вчера, мы могли бы договориться, — рассмеялась Лони, восхищаясь собственным артистизмом.
— О чем это ты? — жгучие черные глаза Миньос беспокойно забегали.
— В другой раз не теряй, подружка, — шведка швырнула на стол кастаньеты.
Пуэрториканка вспыхнула. Казалось, сейчас она бросится на блондинку.
— Я не прочь позабавиться, — Лони уселась в кресло, — но меня не устраивают условия игры. Я тоже хочу быть вампиром. Два вампира — это уже что-то! До встречи, Хуанита, сегодня в полночь! И не забудь занести костюмчик.
Оставив взъерепененную пуэрториканку в номере, шведка отправилась в конюшню пансионата «Роза», где содержались лошади для верховой езды.
Лони остановилась у яслей, наблюдая за тем, как здоровенный конюх по кличке Ковбой Джо начищает рыжего жеребца. Впрочем, и сам ковбой — рыжий, с крупным приплюснутым носом, был под стать жеребцу.