Страница 34 из 307
Пнула похитительницу пяткой. Та не обратила внимания. Попасть по лодыжке не получилось. Не к месту вспомнился анекдот про ежика. Который сильный, крутой – но легкий. Немайн, конечно не ежик – и для своего роста весила удивительно много. Так что через несколько шагов Эйлет начала задыхаться, а захват – слабеть. В результате выглянувшая на шум Глэдис обнаружила тузящихся дочерей. Приемная – на лице истаивает дурацкая улыбка – брыкается, родная ее куда‑то тащит с крайне целеустремленным видом. Несолидно для взрослых девушек. Но сколько его, того детства, осталось? Старшенькая уже замужем, Эйлет следующая. А сида, похоже, всерьез ощущает себя ее младшей сестрой. И хорошо. Меньше проблем. А то у Гвен что‑то разболелось горло…
– Мне некогда разбираться с ребяческими глупостями, – мать строго погрозила пальцем дочерям, – но вы двигались в зал к отцу? Так посмотрите на себя, и соизвольте принять вид, подобающий леди! Особенно Немайн…
И захлопнула дверь.
– Ладно, – сказала Немайн, – возвращаемся, наряжаемся, успокаиваемся… Особенно я. Учти, сестренка: камнями нас теперь забьют вместе. Я‑то собиралась подождать епископа Теодора. И суд пережить.
Эйлет вместо ответа полезла обниматься. На этот раз хоть в воздух не подняла. Первый удар сердца Клирик был возмущен нежностями. Которые сам же и развел, как сидовский обычай. Слышал от своих девушек, что при объятиях у них возникает ощущение общности. Решил, что так быстрее впишется в семейку. Не учел одного: его собственный организм теперь реагировал почти так же. Только, видимо, сильнее. Иначе в родном веке бытовые мудрецы не записывали женскую дружбу в небылицы. Уже на втором ударе сердца Немайн была готова вместе с Эйлет – хоть под булыжники.
Готовились долго и серьезно.
В зале было еще людно. Дэффид сразу заметил решимость на лице Эйлет и искусственное бесстрастие Немайн, зачем‑то прихватившей свой посох с крестом.
– Вы знаете, кто моя сестра! – крикнула Эйлет. – И вот, сейчас я застала ее записывающей для какого‑то Феофила собственное Евангелие. На нашем языке! И я решила, что мы должны слышать все, от первого и до последнего слова! Пусть она говорит, а записать могу и я, я пишу быстро…
Лорн ап Данхэм кивнул сам себе. Чего‑то в этом роде он и ждал. То, что для людей века – для сидов не более, чем годы. Но это должен знать Гулидиен!
– Я схожу за королем. Пятое евангелие… Это слишком важно. – как всегда, рассудителен. Остальные сидят, разинув рты, и даже кружки с пивом позакрывать забыли.
– Лорн, погоди! Это будет НЕ Евангелие от Немайн, – сообщила сида. – Сестра не все правильно поняла. Это будет Благая Весть от апостола Луки, изложенная нашим языком. Скажу больше – это будет то, что сейчас принято называть Благовествованием от Луки, но это – не безусловная истина, и я хочу, чтобы вы сразу поняли и признали это. То, что я сейчас начну рассказывать, а моя сестра записывать, доносит до нас голос святого мудреца, в преклонные годы вспоминающего былое. Апостола – но всего лишь человека, который мог не все вспомнить совершенно точно. И который совершил труд записи Благой Вести именно оттого, что увидел неточности в рассказах других евангелистов. Более того, слова апостола Луки донесутся к вам не напрямую, но через мои уста, и через руки десятков переписчиков, снимавших копии с копий священного текста. Голос этот потому будет хриплым и не всегда внятным, но я, вслед за святым Лукой, полагаю, что добрым христианам должно знать историю, которая и составляет суть нашей веры. Теперь я умолкаю, и далее будет раздаваться голос евангелиста, – Немайн опустила голову, речь стала ровной, медленной, как равнинная река, и неожиданно низкой, словно и впрямь говорил другой человек. – Потому как многие начали уже составлять повествования о совершенно известных среди нас событиях…
К себе в комнату сводные сестры вернулись за полночь.
Немайн сразу уткнулась лицом в подушки.
Эйлет присела рядом, руки принялась искать у Немайн в голове, растерли шею, принялись массировать между плечами… Немайн довольно замурлыкала. Это было именно то, что надо: после нескольких часов монотонного говорения с прижатым к груди подбородком.
– Мне начинает казаться, что я вышла замуж! – прошипела ей в ухо Эйлет. – Причем заполучила разом мужа и ребенка.
– Хороший опыт, – отозвалась Немайн, – в жизни пригодится.
– Угу. Не понимаю, как я тебя терплю? И как я без тебя жила все эти годы?
– Не знаю. Но отомщу! О, хоть что‑то на месте, – в руках у Немайн оказался массивный роговой гребень. – Трепещи, липа золота, твою листву я буду расчесывать. Или тебе тоже сперва размять шейку?
Это было ее сестринской обязанностью – каждый вечер и каждое утро расчесывать метровую гриву Эйлет. Впрочем, необременительной и приятной.
– Обязательно. Думаешь, писать вдогонку за тобой легко? Нет‑нет, говорила ты медленно и важно, молодец. Но ни разу не повторила сказанного! И еще: ты мне должна два позвонка!
– Это как?
– У тебя же в шее на два больше!
– Уже посчитала… Ну и сестренка у меня.
– Твоя школа!
Чья же еще. Эйлет не забыла припомнить новообретенной сестре обещание сделать из нее настоящую стерву. Клирик подошел к делу серьезно. Даже "Устав стервы" сочинил. Когда Эйлет начала пересказывать его содержание сестрам и матери, те пришли в ужас. Дэффид – пришел в восторг, и посоветовал соблюдать до буквы! Эйлет заранее предупредила сестер и подружек, что пару недель будет сущей свинюшкой…
Ничего такого Клирик – как ему казалось – не сделал. Научил Эйлет на примере кеннингов использовать логику. Формальную. И доказательства… Потребовал не обращать внимание на намеки, жесты, тон, реагировать только на содержимое собственно речи – "Представь те же слова написанными, обычными чернилами на обычной бумаге, правильным незнакомым почерком" – слушать, не перебивая, пять минут. Потом – затыкать. Напрямую. «Помолчи», "Я тебя слушала – послушай и ты…", "Хватит переливать из пустого в порожнее", "Нечего сказать – не трать слов". Говорить коротко, напрямки… Техническая культура речи оказалась Эйлет по плечу, хотя давалась и с трудом. К исходу месяца ее подружки хором заявили, что если так пойдет и дальше, то они враги на всю жизнь. Немайн, услышав такую новость, немедленно откомментировала как типичное преувеличение, но обещала подумать.
Взъерошила рыжую шевелюру здоровой рукой. Уставила глаза в ведомую только ей точку. И наконец выдала совет:
– А ты спрашивай, как с ними говорить: всерьез или по‑девчачьи. Ну и веди себя соответственно. А «стерву» оставь для разговоров с солидными людьми. У огонька‑то тебя приняли.
– А с тобой?
– А я пойму и так и так. Только предупреждай, как тебя слушать. Как младшей сестренке, или как сиде.
А "у огонька" Эйлет и правда приняли. Условно. Впрочем, в том же статусе пребывал и Кейр, и все правильные ребята, не попробовавшие настоящей крови и настоящей войны. Немайн, разумеется, числилась в ветеранах. Странная победа над норманнами – "у огонька" судили по результату – окончательно утвердила ее статус "той самой", превратив в центральную фигуру клуба отставников. Правда, молчаливую и не торопящуюся пользоваться привилегиями. Так что теперь Эйлет жила в мире со всеми, и пыталась разорваться натрое – надвое для дел, и еще кусочек оставить проследить, когда Немайн начнет организовывать веселье.
Беспокоилась Эйлет напрасно. Она как раз вышла с кухни с новыми заказами, когда грянула увертюра объявленной комедии, и в трактир заглянул первый персонаж: королевский рыцарь, уходящий в дальний патруль на границы. Новоиспеченный сэр, с пылу с жару. На охоту, финалом которой стал бой с норманнами, он уходил оруженосцем, впервые покинувшим родную ферму. Положил троих викингов стрелами в неприкрытые броней лица, сам схлопотал стрелу в бедро, и весь последующий месяц провел в восторженных шорах спасителя столицы, и даже пиво пить к Дэффиду не захаживал, предпочитая рыцарский зал в королевском дворце. То, что серьезные люди сами платят за свое пиво, молодые рыцари понимают не сразу после обретения золоченых шпор.