Страница 281 из 307
– Но ты ведь и есть августа! Помазание на царство вторым крещением не смывается. А удочерение вообще процедура светская…
Немайн пожала плечами – и поморщилась. Неприятно!
– Ты лучше меня знаешь, что я по римским меркам не гожусь в августы. Уши, глаза… А кроме этого…
Пирр аргумент не принял. Раскрыл ладонь, собрал лодочкой.
– Тебе дано, – сказал жестко. – Царем Ираклием, Сенатом и Народом – но попущением свыше. Подходишь ты под суеверие толпы, не подходишь, неважно. Ты назначена. Тебе в руку хлеб положен, не камень – так ешь, а не бросай наземь…
‑ Я не знаю, к чему я назначена, – пожаловалась Немайн. – Я не знаю, кто и что я есть. Меня видят по–разному, меня видят с трех разных сторон… Можно сказать, что римляне, камбрийцы и все остальные видят трех разных Немайн. Живущий на равнине видит, что мир – плоский, как этот стол, а удаляющийся всадник просто становится меньше, пока не исчезнет в ковыле…
‑ Так видит аварин, – улыбнулся Пирр, – или перс. А камбриец?
‑ Камбриец – и, кстати, армянин – живет меж гор и холмов, и мир его напоминает дно вогнутой чаши – до тех пор, пока не доведется взойти на вершину. Почему я пускаю всех к себе на башню? Чтобы видели – мир не замыкается их двором, их семьей, их кланом. Говорят, с горы Сноудон видна вся Камбрия – так, как Глентуи с верхушки моей башни. И я буду говорить, петь, проповедовать – до тех пор, пока не возникнет обычай, по которому каждому камбрийцу нужно хотя бы раз в жизни взойти на Сноудон. В ясный день, когда под ним раскроется мир… Лучше всего – в самой ранней юности, когда он – или она, тут никаких послаблений! – сумеет понять единство Родины сердцем, и когда все дела и свершения будут еще впереди.
На вопрос о римлянах у святой и вечной тоже ответ нашелся.
‑ Рим, – сказала она, – это земли, собранные вокруг моря – Нашего моря, римского! Грек – всегда немного мореплаватель. Потому среди греков всегда найдется желающий спорить с Аристотелем и доказывать, что мир выпукл. Иные мудрецы уверяют, что Земля вообще шарообразна – всего лишь из–за того, что уходящие за горизонт корабли скрываются постепенно. Сначала корпус, потом паруса, потом верхушки мачт. Третьи умеют налить вино в кубок так, чтобы держалось в нем выпуклым холмом, и говорят, что мы точно узнаем, что земля плоская, лишь когда кто–то вернется от края – и расскажет. А что круглая – если будет плыть все время в одну сторону и вернется с другой… Надо бы такой поход собрать, но денег не хватает. А кроме того, мне куда важней знать какой формы я сама! И доказать остальным.
Пирр кивнул. Медленно. Когда поднял голову – перед сидой оказался не политик, а священник. Не патриарх, а исповедник – не императрицы. Странной девчушки с острыми ушами и глазами–плошками.
– Ты изменилась, – сказал он, – не только внешне. Но и сестра тебя узнала не только по внешности. Я не могу и не буду спрашивать тебя о том, что было до признания – грехи, если были, вода крещения унесла, а остальное ты вправе хранить в тайне. И тебе самой придется соизмерять то, что тебе даровано – с даром иных людей, и догадываться, насколько тяжел будет с тебя спрос. Я только помочь смогу – если попросишь, когда расскажешь. А сегодня – утешу. В песне своей ты ошиблась. Пасха всегда и для всех, и для убитых в той же мере, что для живых. Именно потому, что воскресением Господним смерть побеждена! Так что, дочь моя, не все так плохо, как ты пела.
Ушел, осторожно прикрыл дверь – и до ночного сна страждущая пребывала в покое. Последней, уже под вечер, заглянула Сиан. Посмотрела исподлобья. Сказала:
– Сегодня ты мельтешила даже больше, чем обычно.
И убежала раньше, чем Немайн успела рот открыть.
А ночью ударили колокола – так, что мертвый вскочит и бросится на порог – в одной рубашке, зато с шашкой наголо. Просто так набат не бьют!
Триада четвертая
1
Над портом колышется зарево, жар бьет в лицо.
– Эйра, назад! Вивиан, Кей, прикройте ее! Остальные – за мной!
Доля наследницы – если сида рискует, самой на рожон не лезть. Из–за рыцарских щитов смотреть, как гибнет республика… Стоп. А как же Рождественский бой? Тогда на кону было все. А теперь, значит, только многое! Есть для чего беречь сестру.
Кажется, только что Эйра была в постели – за окном ласковый, теплый без духоты вечер, речные тинные запахи, рутинная перекличка стражи. Мысли – свадьбу отгуляли, пора возвращаться в Кер–Сиди, к делам, среди которых интересных больше, чем скучных. Там хорошо, но привычно, оттого чуть скучно. И не хватает мамы. И Сиан, и других сестер, хотя как же от них устаешь!
Злой голос колокола, реакция тела опередила мысль – проснулась уже в штанах, сапогах и стеганой куртке. Поживешь у сиды в башне, приучишься одеваться по тревоге. Осталось затянуть пояс с оружием – и вперед! Хорошо, у «Головы грифона» есть охрана. Не придется выскакивать биться в рубахе и мече наголо, но торопиться нужно. Иногда не хватает шага, чтобы успеть спасти своего и убить врага.
Во дворе – голос, который не узнать нельзя, звон пожарных упряжек. Пожар не война, но бывает хуже войны! Здесь не Кер–Сиди, здесь в предместьях на крышах – солома. Если полыхнет…
Что именно горит, Эйра поняла, уже когда ее отвели в сторону. Рядом возник Эмилий.
– Святая и вечная пусть гасит пламя. У нас иная забота…
Проверить – нет ли злого умысла. Оторвать от неотложного дела, допросить – с оглядкой через плечо. Там – гул огня, крученый полог дыма прячет от звезд разверзшееся на земле пекло. В пекле место чертям – и чертей в избытке! И во главе – демон! Пламя и зола превратили белые одежды в наряд обитательницы ада, по лицу, наискось – черная полоса, видно, рукой пот смахнула, волосы – присыпанная пеплом лава, уши торчат, как рога.
Белого осталось – клыкастая ухмылка.
– Ничего, наша берет! А ну, навались, ребята. Еще воды!
Ребята – вигилы славного города Кер–Мирддин. Этим что враг под стенами, что пожар в ночи, все едино. Насос готов угостить любого неприятеля, багры – развалить высокий костер, растащить и добить головни поодиночке. Тут и народ поможет – ведра идут по цепочке, вода плещет не в огонь – на все, что нужно защитить от летящих с дымом искр. На земле побеждают люди. На воде торжествует огонь.
От носа до кормы, от борта до борта, от волн до верхушек мачт пылает водоходная расшива. К небу взлетают искры – уже почти безопасные. Ее оттолкнули от причала, направили к другому берегу. Предместья в безопасности, убытки горожан – бессонная ночь да испуг.
Убытки Немайн… Считать ей, не пересчитать! Вот и плечи опустила. А ведь сам пожар – не худшая новость!
Искать и спрашивать не пришлось. Римлянин ждал сложностей… он их и дальше ищет, проверяет. Пусть. Эйре достаточно того, что в толстую чушку, за которую корабли причаливают, по самую рукоять вогнан нож. Особый, со значком на рукояти. Такой клинок готовят специально, месяцами носят на поясе – чтоб все знали – не подделан. Им не убивают врагов, не едят, не точат перья. Он только и годится, чтобы всадить его в дерево – по рукоять.
Оставить знак.
«Это сделал я!»
Тогда – клан не виноват и не платит виру. Кровной мести это не отменяет… но крови как раз и не пролилось! Поджог тоже карается смертью, но законом, а не обычаем. Зато преступника можно ловить – и нельзя прятать. Значит, нельзя терять ни мгновения, ни удара сердца!