Страница 278 из 307
Голос вновь вырос – под крышей тесно. Немайн подняла взгляд – выше глаз, выше голов. Через нее идет сила, сила выше ее самой. На глазах у всей Британии, иначе и не сказать.
Печальные, отчаянные, неукротимые слова льются сквозь грудь, сквозь горло. Печаль и ликование разом. Сида оплакивает себя, мечту о спокойной жизни, ликует – от пения, от того, что лица вокруг вновь стали хорошими, хоть и бледными малость. Слов не понимают? Почувствуют душу. Поймут грусть, вызов, спокойное принятие долга и судьбы. Нет иного пути – значит, этот!
– Не для меня журчат ручьи,
Текут алмазными струями,
Там дева с черными бровями,
Она растет не для меня.
Ни Луковка. Ни Настя.
Сами пришли, да поздненько – так, что придется отдать, выпустить, как птичку с руки. Замужняя – останется другом, будет верна, да будет сначала мужнина, потом немайнина – а там и дети сиду подвинут. Это правильно, но больно.
– Не для меня цветут сады,
В долине роща расцветает,
Там соловей весну встречает,
Он будет петь не для меня.
Немайн раньше приходилось петь эту песню, но не чувствовать. Не так…
– Не для меня весной родня,
В кругу домашнем соберется,
«Христос воскрес!» – из уст польется,
В пасхальный день не для меня.
Люди – шевельнулись, узнали имя Господне. Узнала бы сида – в чужом языке, в песне? Веры той нет, наивной, наполовину языческой, но истовой. Да и война будет – между христианами. Враги–язычники на островах закончились, те староверы, что остались – будут драться в одном строю с камбрийцами, даже если на другом направлении.
– Не для меня споют друзья
И вся казачия краина…
И на коня однажды сына
Другой подсадит, но не я…
Сида ослепла – от слез. Сын у нее есть – ее радость, ее сокровище. А что еще может сделать смерть за Отечество не только почетной, но и сладкой – как не сознание того, что враг не посмеет и не сможет обидеть твою кровинку?
Она не видит, как принц Катен внимательно вглядывается в замершие лица гостей, что Мерсиец давно отпустил серебряный молот, что у аварского посла рука на сабле, и слезы в уголках глаз. Язык он узнал – отчасти, по знакомым славянским корням, но он узнал и степную волю, и слова, похожие на тюркские. Гадать будет – потом. Теперь ему попросту хочется – чтобы не стало непорядка в каганате, да чтобы авары перестали жить данью, а вместо того развернули коней на восток и вновь, как в былые времена, зачерпнули в шлемы воды великих Дона и Идела…
А для меня кусок свинца –
Он в тело белое вопьётся,
И кровь горячая прольется –
Вот это, братцы, для меня!
Немайн смолкла – словно хребет вытащили. Согнулась, оперлась о край стола – не пошатнулся. Вытерла подбородок. Недоуменно уставилась на окрашенную кармином ладонь.
– Кажется, – сказала, – я испортила праздник. Простите, если можете. Если больше не позовете – не обижусь, а позовете – вина мне не наливать! Но назад – ни единого слова не беру. Точка.
Покаянно–мятежная речь споткнулась о смеющиеся глаза светловолосой сестры.
– А Луковка–то права, – сказала Эйра.
– В чем?
– Когда говорит, что она – это ты. Сама же велела ей не наливать!
Что творится с Луковкой, если ей поднести наперсток ягодного вина, все слышали. Тогда ее устами говорит Немайн. Но, оказывается, и самой сиде не стоит наливать лишнего. Пела – не как всегда. Песня знакомая, в песенном подземелье не раз слышанная, сегодня звучала страшно. Вдруг сбудется? Ничего в ней хорошего нет!
О своем беспокойстве Эйра молчит. Зачем слова, когда есть разум и острая сталь? Нужно поговорить с Эмилием, с рыцарями. Чтобы поняли: сиду нужно беречь пуще глаза. В конце концов, нехорошо жить рыцарю, потерявшему вождя. Неправильно! А у большинства – жены, дети. Умирать не захотят. Будут во все глаза за ней присматривать.
– Что ты испортила? – удивляется Мерсиец, – Мы теперь знаем главное: трусов здесь нет. Это стоит беспорядка на столе!
Те, кто был бледен, те, кто только что собирался дождаться, пока сида выйдет, да громко выдохнуть – смеются. Искренне, залихватски. Прав мерсиец – теперь то, что случилось на двойной свадьбе, само превратится в песню. Барды будут поименно перечислять всех, кто уж точно – не трус. И королю Клидогу Кередигионскому теперь куда как легче будет унять желающих добычи с соседских земель.
«Принц Рис и брат его Катен со мной сиду слушали…»
Артуис Гвентский развернул плечи, словно с них вериги спали. Так и есть – зимой он не решился встать с малой дружиной против саксонских полчищ, лечь костьми, покупая для соседей дни ценой жизни своего народа. Укрыл людей за стенами городов и холмовых фортов. Переждал.
Сколькие были бы рады бросить первому рыцарю Камбрии обвинение в трусости – не в лицо, в спину. Не громким голосом – шепотком. Теперь навет встретит лишь недоверчивый смешок. «Ты что, считаешь трусом короля, что Немайн слушал? Шутник. Да ты б не то, что штаны перепачкал – ноги бы протянул!»
Благодарность – чувство короткое. Короли и принцы Камбрии, увы, политики, но – и рыцари. А потому обдумывать последствия король Артуис будет потом. Сейчас он спокойно заявляет:
– Я полагаю, нам и правда следует назначить кого–то одного, чтобы проследил за должным соблюдением договоренностей. Чтобы нам воевать без оглядки, знать, что спина прикрыта. И я думаю, что хранительница Республики Глентуи для этого подойдет лучше всех. У нее войско самое маленькое, зато самое быстрое. А значит – не только проследит, но и к битве успеет. Верно я говорю?
– Решать будем не на пиру, – буркнул Клидог, – но лучше сида, чем ирландец или сакс! Хотя я предпочел бы тебя, Артуис ап Мейриг…
Гульба закончилась. Начинался новый торг меж союзников. Пожалуй, чуточку более доверительный – даже в том, чтобы, пользуясь статусом пиршественной залы, выдержать взгляд соседа и открыто заявить:
– Я тебе не верю!
Утром выглянули молодожены. К удивлению своему, застали всех гостей за столом – трезвыми и задумчивыми. Немайн, которую никто никуда не прогнал, мило беседует с женой Пенды – тот сидит между, но сам только улыбается в усы и изредка подбрасывает дров в очаг беседы… Увидев сына с молодой женой, король сообщил:
– Вы самое интересное пропустили. Жаль вас разочаровывать, но это так…
Риваллон, встретив взглядом дочь, которую все–таки успел передать в руки достойного мужа, такого, что смягчит неуемный норов и позволит достойной соправительнице отца стать хорошей правящей королевой, поманил пальцем. Когда подбежала и склонилась, прошептал в ухо: