Страница 14 из 16
Москва — толстая калмычка: «твоя моя понимает», хитрая торговка, а Санкт-Петербург — без сомнения — заморский фрукт. У каждого — свои преимущества. Там, где заморский фрукт чихает, хлюпает и кашляет, у толстой калмычки только разгораются щеки. Москва носит под верхней одеждой байковые большие советские трусы на толстой заднице и ляжках. Санкт-Петербург финтит в легоньких модных итальянских, по чреслам жиденько растянутых. Распутин глубоко московский тип, хотя и родила его Россия, Санкт-Петербург очень хотел убить его и убил. Большевики с Лениным во главе были иностранцы, эмигранты, как Санкт-Петербург. Сталин был по духу продукт московской государственности, Кремль был ему впору, как в юности стены семинарии, потому чуждый питерскому духу Сталин вырезал питерцев. Курехин и Тимур Новиков могли быть произведены только в Петербурге. А вот Егор Летов, так же как и Распутин, рожден был в Сибири, но по духу своих музыкальных истерик и конвульсий был легко узнаваемый москвич.
Что интересно, что за Санкт-Петербургом никого более нет. Потому он такой одинокий, обидчивый и взбалмошный. А за калмычкой Москвой вся Россия.
В Санкт-Петербурге есть Нева и Финский залив, то есть — море. Там есть холодный неласковый порт, где зимуют обледенелые корабли. Ветра безжалостно атакуют город, выдувая из него нужное тепло и ненужную заразу. В Санкт-Петербурге есть единственная в России площадь, где я чувствую (стоя у Александрийского столпа лицом к зданию Генерального штаба и спиной к вульгарному Зимнему зелененькому дворцу), что Россия — империя. Это Дворцовая площадь. В Москве такого имперского места нет. Стоя на косогоре Васильевского спуска под шатрами храма Василия Блаженного, можно лишь представить, что живешь в Татарии. А стоя на Красной площади, зажатой между Мавзолеем и Главным универмагом Москвы, не понимаешь, почему так мало места. Нет ни перспективы, ни дали, ни величия. Щель, а не площадь. Снесли бы ГУМ!
Москва — сборище бараков, воздвигнутых в разное время разными самодурами, не обладающими даже сильным желанием созидать, ленивых самодуров. Санкт-Петербург создан одним сильным мечтателем, постоянным усилием, напряжением и воображением экстраординарным. Амстердам, с которого якобы «срисовал» Санкт-Петербург Петр наш Великий — жалок, я там был четыре раза, в сравнении с Санкт-Петербургом.
В Москве настроили все кому не лень всего, что в голову взбрело. Хочется похвалить архитектора Сталина. Без его высоток Москва была бы скучнее, а сталинские дома с высокими потолками до сих пор являются инкубаторами для российской элиты. Моя любимая сталинская высотка — здание МИДа. Так и кажется, что сверху сидит могучий каменный бог Гор (Horus), а на всех карнизах присели демоны. При взгляде на высотку МИДа у меня возникает, как пишут в интернете, настроение: фильм Ридли Скотта «Blade Ru
Всего, что в голову взбрело, настроили. Хочется изругать градоначальника Лужкова, воздвигшего на месте Манежной площади смехотворную базарную композицию с бронзовыми «скульптурами», «Рыбак и рыбка» и более мелкие персонажи пушкинских сказок в воде якобы реки Неглинной там торчат. А рядом подземный, о трех этажах, магазин редкой вульгарности. Кто запузырил этот проект в священном месте в сотне метров от Священного Огня и Могилы Неизвестного Солдата? Чье пошлейшее сердце придумало? Расстрелять, расстрелять бы, если бы за пошлость и отсутствие вкуса расстреливали, то архитектора расстрелять…
Архитектора, без сомнения, воспитывает вкус. Пошлая архитектура — базарный вкус. Лас-Вегас, например, — это базарный вкус. Граждане ходят мимо благородных очертаний архитектуры Санкт-Петербурга и облагораживаются. Ходят мимо лас-вегасовских отелей или «Рыбака и рыбки» и пошлеют до степени пиццы или вареного хот-дога.
Санкт-Петербург обижен на Россию. Я же говорю, за ним никто не идет, ему никто не следует. Он обречен оставаться таким одиноким, городом-музеем. Можно оттуда выселить жителей и наладить индустрию медового месяца. То есть туда станут приезжать ровно на месяц молодожены. Со всего мира. Прекрасные виды. Красивые прогулки. Пустынные улицы. Интриги. Плащи и кинжалы. Пустить по Неве гондолы… И призраков, призраков выпустить. Всех!
Нет-нет, Путин — это не Петербург, это тверская лимита. Поэтому о каких «питерских» вы говорите? Питерские — это Раскольников, Курехин, Тимур Новиков, прогуливающиеся в компании Бориса Савинкова и «Вани» Каляева. Это город благородных заговорщиков — декабристов. А Павел I! Русская коронованная белая роза этот Павел I. На его саркофаге в Петропавловской крепости уместно, одиноко и чарующе лежали, помню, мистические белые розы. Самый загадочный император русской истории, едва не осуществивший вечную русскую мечту, он послал атамана Платова в поход на Индию! За что англичане и организовали его убийство. Павел I по сути был немецким романтиком. Он и погиб, если не ошибаюсь, в один год с лейтенантом Клейстом. (Кстати, Адольф Гитлер был последним немецким романтиком. Пусть вам не будет скушно, подумайте!)
В Санкт-Петербурге мы смыкаемся с европейскими легендами. В Москве — с азиатским базаром. Базар даже более мощное явление, чем клубок таинственных европейских легенд. Разные сны снятся в Санкт-Петербурге и в калмыцкой Москве. Я не раз указывал на то, что даже стены у Кремля имеют цвет конины, куска конского мяса, извлеченного из-под седла татарского всадника к концу дня. «Стейк-тартар». Собор Василия Блаженного замаскировали якобы под Казань, архитекторы, мол, в память взятия воздвигли храм в стиле казанской архитектуры. На самом деле стыдливо прятали факт, что Восточная Русь, а с нею и Москва была просто и откровенно татарской, это был собственный татарский наш стиль, а вот Кремль построили итальянцы в стиле итальянцев, а вокруг была татарщина, татарщина, татарщина, родная и непостижимая. И даже Кремль с возрастом приобрел татарский цвет. Вот Псков у нас истинно был норманнский город…
Не отказываю себе в удовольствии процитировать здесь свои стихи о них, о Санкт-Петербурге и о Москве.