Страница 72 из 96
У Алферова отвалилась нижняя губа.
— За телеграмму мы ответим, — продолжал Саша. — И оправдаемся большим делом, честью института. Пошли, Палька!
Палька не поднялся. Уйти вот так, ничего не решив? Маркуша ждет их, надеется на помощь, а помощи не будет. «Защищать троцкиста…» Черт знает что! Алферов затеет нудное дело, измотает всех — и это в то время, когда идет решающий опыт… Ведь газ получен! Газ! А помеха-беда подошла с совсем неожиданной стороны… Что тут придумать? И куда делся Липатов? Не мог Липатушка просто уйти, когда такое заварилось. Значит, он что-то придумывает, как-то выручит?..
И Липатушка выручил.
Грохот шагов по лестнице, потом по коридору заставил всех насторожиться. Наверху, в лаборатории, явно что-то произошло.
— Товарищи! Товарищи! — издали закричал Степа Сверчков. — Товарищи, газ пылает факелом! Приехал профессор Русаковский! Поздравляет с победой!
Все заспешили наверх. Из газоотводной трубки вырывался сильный и ровный язык пламени — голубой с желтовато-розовыми прослойками.
Профессор Русаковский читал протокол испытаний. Он приветствовал вошедших:
— Знаете, интереснейший получился опыт!
Троицкий подошел с протянутыми руками к Саше и Пальке.
— Поздравляю с успехом, талантливые вы ребята! И все по очереди пожимали руки Мордвинову, Светову, Липатову и друг другу. И Сонин пожимал. И Алферов.
— Надо позвонить в горком партии, вот Чубак обрадуется! — напомнил Липатов, невинно улыбаясь Алферову.
— Немедленно сам позвоню! — подхватил Сонин. — Покажите-ка мне анализы. И протокол. Где протокол? Попросим Олега Владимировича поставить и свою подпись.
— Подпишут все присутствующие, — добавил Алферов. Кто-то вспомнил:
— А Китаев? Где Китаев?
Студенты уже зубоскалили: сбежал, думал — взорвемся! А голубой факел горел и горел, отбрасывая на лица людей нежные отсветы.
Палька присел на подоконник, чувствуя себя и бесконечно усталым, и счастливым, и совершенно выбитым из привычной колеи. Этого часа он нетерпеливо ждал. Каким он оказался трудным, этот час!
По лаборатории прокатился смешок. Сперва тихий, приглушенный. Потом прорвался уже несдерживаемый смех. Хохотал Липатов. Заливисто, со вкусом смеялся Сонин. Смущенно хихикал Алферов…
Прижмурив глаза, профессор Китаев осторожно заглядывал в лабораторию — не взлетела ли она на воздух.
Теперь — в Москву! Скорей, скорей в Москву!
Оформляли проект. Попутно проводили опыт за опытом, отрабатывая отдельные проблемы — метод розжига, дутье, регулирование процесса. Так уж вышло, что главным советчиком оказался профессор Троицкий. Китаев как будто не обижался, частенько заходил поглядеть, что делает молодежь, был ласков и нотаций не читал. Друзья подозревали, что в минуту растерянности после взрыва Иван Иванович нажаловался в парткоме насчет телеграммы — и теперь ему стыдно. К счастью, Алферов и Сонин о злосчастной телеграмме не вспоминали. Протянув дней пять, Алферов даже согласился заверить показания, и, хотя показания не поспели к заседанию горкома, где подтвердили исключение Маркуши из партии, — Маркуша подал апелляцию и приложил к ней три важных свидетельства. Стоило ли поминать прошлое, когда нужно поскорее оформить проект и отвезти его в Москву?!
Первый тревожный сигнал подал профессор Троицкий:
— Я хочу сказать вам… э-э-э… до меня дошло, что есть намерение послать с проектом… э-э-э… так сказать, старшее поколение и кого-либо одного из вас. Я польщен уважением к моей персоне, но считаю это… э-э-э… принципиально неверным.
Друзья ошеломленно молчали. Нм даже в голову не приходило, что вместо них может поехать кто-то другой.
— Так вот, молодые люди, действуйте! — сказал Троицкий. — Что касается меня, то я… э-э-э… категорически отказался.
Друзья поспешили к Сонину.
— Как будет оформляться наша поездка и чем поможет институт?
— Ну как — чем? — жизнерадостно откликнулся Сонин. — Всем! Всем, чем можно! Институт верит в проект и считает его своей гордостью! Вот только… — он на секунду замялся. — Взвесить надо, милые мои, кого послать. Чтоб авторитетней было. — Лицо его кротко сияло, голос источал дружелюбие. — Я даже подумывал, не поехать ли самому. Знаете, в разных инстанциях имя и звание действуют этак… магически.
Он подмигнул и рассмеялся.
— Наибольшие основания ехать с нами у профессора Троицкого, — сказал Липатов строго. — Все дело в том, сколько человек может послать институт. Три автора — вне сомнений. Кто сумеет лучше нас обосновать и защитить проект? А если вы располагаете средствами послать большую группу…
— Бухгалтерия! Бухгалтерия! — воскликнул Сонин. — Я раб своей бухгалтерии и сметы! А в общем — обсудим.
Приближался срок отъезда, а решения все не было. В субботу праздновалась свадьба Саши и Любы. Как и было сговорено, у Кузьменок собрались ближайшие друзья и Любины подружки. Кузьма Иванович достал из погреба две бутылки вишневой настойки, припасенные для этого случая. И он, и Кузьминишна держались молодцами, но вечером накануне свадьбы оба старика долго сидели в заветном месте — на скамейке под сиренью. Сидели рука в руке, молча. Глядя на них, заплакала Люба, а Кузька засопел носом и перемахнул через забор — подальше от переживаний.
Посторонних никого не приглашали. Сонин сам надумал поздравить молодых. Его машина прокатила по поселку, привлекая общее внимание, и осталась ждать у калитки Кузьменок. Появление такого важного гостя смутило Кузьминишну, но Сонин быстро освоился, и вместе с ним ворвалось в дом веселье, — он один то ли не слыхал, то ли забыл о недавнем несчастье, и потому держался так непринужденно, как не могли держаться другие: любезничал с Любиными подружками, произносил красноречивые тосты и пел под гитару неаполитанские песни.
Часов в десять хлопнула калитка, и Кузьминишна увидела на дорожке маленького старичка в шляпе и с большим букетом. Чудится ей, что ли? Она слегка захмелела от вишневки, от незнакомых песен Сонина, от тоскливого предчувствия, что после веселья дом опустеет.
— Гляди-ко, гости повалили! — воскликнула она и распахнула дверь.
Иван Иванович церемонно поздравил жениха и невесту, вручил покрасневшей Любе букет и флакон духов, а Саше немецкий справочник, о котором тот давно мечтал.
— Незваный гость легок. Что есть, то и ладно! — закричал Липатов, придвигая к профессору уцелевшие закуски. — Ну, Иван Иванович, дернули по первой за молодоженов!
Иван Иванович «дернул» и даже рассказал — слишком длинно и обстоятельно — анекдот про попа, который всегда пил «по первой». И тут же начал объяснять, что именно смешно и почему. Потом выпил «по второй», раскраснелся и азартно закричал: «Горько!»
— Ох и получит он трепку от Дуси, когда приползет на карачках! — посмеивался Палька.
В час ночи Сонин собрался уезжать. Решили, что в его машине поедут и Китаев с Липатовым. Перед отъездом Иван Иванович как-то сразу протрезвел и отвел в сторону Сашу.
— Вот ты и муж, Александр Васильевич! Я произношу это слово не только применительно к сегодняшнему событию, по в его старинном значении — взрослый мужчина. Еще Пушкин говорил… Вернее, Марина Мнишек… — Китаев слегка запинался и горячо дышал в лицо Саше. — Помнишь? «…я слышу речь не мальчика, но мужа». Ты не мальчик, но муж, Сашенька, и я горжусь тобой, ты — мой ученик, и я передал тебе все, что мог. Горжусь, и люблю, и надеюсь на тебя.
В приподнятом и блаженном настроении свадебного вечера Саша сделал то, что не сделал бы в другое время, — он обнял и поцеловал Китаева. Его умилили сухонькие стариковские плечи, дряблые, морщинистые щеки с колючей щетинкой — он навсегда прощался со своим первым учителем и ясно ощутил, что в эту минуту от него отходит завершенный, очень светлый период жизни и этого периода жаль, несмотря на то, что новый день сулит только счастье. Он думал — родной город, институт, профессор Китаев, приятели студенческих лет… А это отходила юность.
— Я вам очень благодарен за все, Иван Иванович. За все!