Страница 38 из 78
— Клянусь богом!
— И получается?
— У меня — нет. Я из тех, кто крадется сквозь тропический лес и швыряет камни в уютно устроившихся у костра.
— Вы хотите, чтобы я пригласил вас с собой, а?
— Тогда я смог бы сказать нет.
— У вас серьезные трудности, юноша.
— Пожалуй, я поплаваю.
— Очень полезно для здоровья. Давай-ка встретимся перед обедом, около семи.
— В баре?
— Отлично.
В отеле Шартелль поднялся в свой номер, а я узнал у клерка-ливанца, что микроавтобус возит гостей отеля на пляж и обратно. Душа на пляже не было, из удобств предлагалась лишь кабинка для переодевания. В номере я взял плавки, надел белую шляпу с мягкими полями, самое большое полотенце из висящих в ванной и успел к отходу микроавтобуса. И оказался единственным пассажиром.
На пляже в полуразвалившемся киоске продавали «Пепси-Колу» и баварское пиво. Я купил высокую зеленую бутылку пива, зашел с ней в другую лачугу, предназначенную для переодевания, разделся, натянул плавки и понес пиво и одежду к воде. Пляж был пуст, если не считать трех или четырех юных альбертийцев, гонявшихся за маленькой коричневой собачкой с длиннющим хвостом. Поймать собаку им никак не удавалось, да они особенно и не стремились к этому. Я поставил ботинки на песок, аккуратно положил на них брюки, рубашку, белье. Расстелил полотенце, надвинул шляпу на лоб, глотнул пива, сел, закурил и оглядел океан.
Как и у большинства уроженцев Дакоты, у меня водное пространство площадью более двух акров будоражило кровь. А необъятный океан обещал просто фантастические приключения. Я затушил сигарету, вдавил бутылку в песок, чтобы она не упала, и бросился в воду. Волна подхватила меня и потащила в океан. Но я решил, что до Америки мне не доплыть, и скоро повернул назад.
Сигареты, мартини и английская пища серьезно подорвали мое здоровье, поэтому из воды я выбрался, тяжело дыша, нетвердой походкой доплелся до стопки одежды, стряхнул песок с полотенца, обтерся.
Подкатил синий джип, девушка-водитель спрыгнула на землю и направилась к раздевалке с дорожной сумкой в руке. Постучала в дверь, не получила ответа, вошла. На капоте джипа белела какая-то надпись, но стоял он далеко, и я не мог разглядеть букв.
Я закурил новую сигарету, взял бутылку, глотнул пива. Теплого, но мокрого. Искоса я поглядывал на раздевалку. Несколько минут спустя дверь открылась. Девушка, уже в белом отдельном купальнике, почти бикини, решила составить мне компанию. Несла она ту же сумку и большое, в черную и красную полоску, полотенце.
Светлые, выгоревшие чуть ли не до бела длинные волосы, загорелое лицо, не привыкшее скрывать чувства. Широкий рот, ослепительно белая улыбка на фоне сильного загара. Добрые темно-карие глаза, которым нельзя не доверять.
А фигура! Грудь загорелыми полусферами дыбилась над чашечками купальника. Плоский живот, округлые бедра. Длинные ноги, рост не меньше пяти футов семи дюймов на каблуках. Нас разделяли двадцать футов, когда улыбка стала еще шире.
— Привет.
— Привет, — улыбнулся я в ответ.
— Не смогли бы вы посмотреть за моими вещами, пока я искупаюсь? В прошлый раз их утащили какие-то мальчишки, и мне пришлось возвращаться в купальном костюме, — она расстелила на песке красно-черное полотенце и поставила рядом сумку.
— Я Анна Кидд, — она протянула руку, которую я с удовольствием пожал.
— Питер Апшоу.
— Вы американец?
— Да.
— По произношению этого не скажешь, хотя я не дала вам вымолвить и пары слов, не так ли? Но шляпа выдает вас с головой. Я не видела такой с тех пор, как уехала из Дейтона.
— Это семейная реликвия.
Она вновь улыбнулась.
— Я быстро. Пожалуйста, не уходите.
— Не сдвинусь с места.
По песку она бежала красиво, прыгнула в воду, легко поплыла кролем. Плавала она превосходно. Пятнадцать минут спустя девушка вновь стояла рядом со мной. Выбеленные солнцем волосы намокли и висели отдельными прядями. Очарование Анны от этого нисколько не пострадало.
— Вы напоминаете мне одну знакомую рыбку.
Она рассмеялась, подняла полотенце, стряхнула песок, начала вытираться. Я не отрывал от нее глаз.
— В трехлетнем возрасте дома меня бросили в бассейн. На вечеринке. Родители решили, что это всех позабавит. Меня научил плавать инстинкт самосохранения.
— Вы не испугались?
— Наверное, не успела. Папа прыгнул следом, затем мама. В вечерних туалетах. Потом все гости и они передавали меня друг другу, как надувной шар. Все славно повеселились. Но я этого не помню.
Когда Анна расстелила полотенце и села на него, подтянув колени к подбородку, я предложил ей сигарету. Она отказалась.
— Позвольте мне глотнуть пива. Ужасно хочется пить.
— Оно теплое. Хотите, я принесу вам бутылку?
— К теплому я привыкла. Мне хватит одного глотка.
Я протянул ей бутылку, она выпила, отдала бутылку назад.
— Где вы привыкли к теплому пиву?
— В Убондо.
— Вы там живете?
— Учу студентов. Я из Корпуса мира.
— Никогда не встречался с Корпусом мира. Вам там нравится?
— По прошествии какого-то времени уже не задумываешься, нравится тебе или нет. Просто выполняешь порученную работу.
— И давно вы здесь?
— В Альберти?
— Да.
— Пятнадцать месяцев. Я приехала в Барканду, чтобы проверить зубы. У здешних баптистов хорошая стоматологическая клиника. А как ваши зубы?
— Пока обхожусь без вставных.
— Кто-то сказал мне, что о себе нельзя думать больше, чем о собственных зубах. С тех пор у меня на уме одни зубы. Вы часто думаете о своих?
— Каждое утро. И каждый вечер.
— Я люблю мои зубы. Похоже, они единственное, что во мне не меняется.
— Какова численность Корпуса мира в Альбертии?
— Человек семьдесят. Несколько на севере, двадцать в Убондо, примерно сорок пять на востоке. Вы тут недавно? Это сразу видно по вашей светлой коже.
— Только прилетел.
— Из Штатов?
— Из Лондона.
— В консульство? Вы не похожи на миссионера.
— Я, конечно, не проповедник. Хотя приехал сюда, чтобы пробудить интерес к предвыборной кампании.
— О. Так вы один из тех американцев? Вас двое, да?
— Совершенно верно.
— О вас говорили в университете Убондо. Студенты.
— Надеюсь, только хорошее?
— Не совсем.
— Тогда что?
— Видите ли, насчет методов Мэдисон-Авеню…
— Этого следовало ожидать.
— Американский империализм, рядящийся в наряд политического советника. Прошел слух, что вы связаны с ЦРУ. Это правда?
— Нет.
— Я рада. Честное слово. Это странно?
— Не знаю.
— Так почему вы здесь?
— Это моя работа. Я получаю жалованье за организацию таких кампаний.
— Разве вас это не смущает?
— А вас?
— При чем тут я?
— Вы же вступили в Корпус мира. Вас это не смущает?
— Я одна из тех, кто считает, что мы делаем нужное дело. А если что-то идет не так, пусть все люди знают об этом. Нет, меня не смущает то, чем я занимаюсь.
— Почему вы вступили в Корпус мира?
— Из-за Кеннеди.
— Вы имеете в виду его мысль о том, что «не нужно ждать, пока страна что-нибудь сделает для тебя»?
— Отчасти. Я была в Вашингтоне, когда его приводили к присяге. Папу пригласили, потому что он пожертвовал крупную сумму.
— Тот же папа, что бросил вас в бассейн?
— Тот самый.
— Кеннеди произнес тогда прекрасную речь.
— Поэтому я и присоединилась к Корпусу мира. Подумала, что могу помочь.
— Помогли?
Она посмотрела на меня, потом на океан. Подул легкий ветерок, холодя потную кожу.
— Не знаю. Во всяком случае, я увлеклась, впервые в жизни. Возможно, я хотела помочь себе. Возможно, с этого следовало начать.
— Но потом что-то изменилось?
— Да, после смерти Кеннеди. Я вступила в Корпус мира через два года после того, как его убили, чтобы доказать, что он выражал и мои чувства. Но теперь все по-другому.
— Он был молодым президентом. В этом вся разница.