Страница 1 из 4
Пол Андерсон
Последние из могикан
Дядюшка Джим жил в Городе когда мне было десять лет. Сам он был невероятно стар, я думаю, сто лет ему наверняка стукнуло. У него не осталось родственников, и он жил один, в те времена еще встречались люди, жившие вне семей.
Несмотря на то, что у него явно были не все дома, Д. Д. вел себя тихо-мирно, сапожничая для Города. Мы, соседские дети любили ходить к нему в мастерскую, расположенную в передней дома. В ней всегда царил образцовый порядок и вкусно пахло кожей и маслом. Иногда, через открытую дверь, нам удавалось заглянуть в следующую комнату, в которой на книжных полках лежали длинные яркие связки, обернутые прозрачным пластиком. Дядюшка Джим называл их «мои журналы». Если мы не баловались, он разрешал нам рассматривать картинки, только просил листать осторожно, потому что журналы выглядели такими же старыми, как он сам, а страницы обтрепались и пожелтели от груза прошедших лет.
Уже после смерти Д.Д. мне выпал случай познакомиться с текстами в этих журналах. Полнейшая бессмыслица! Ни одни человек — ни сейчас, ни тогда, — не стал бы переживать из-за всей этой ерунды, вокруг которой суетились люди из журналов.
А еще у Дядюшки Джима стоял старинный телевизионный приемник. Никто не понимал, зачем он ему нужен, ведь для приема официальных сообщений у Города имелся отличный аппарат. Но не забывайте — Д.Д. был чокнутым.
Каждое утро он выходил прогуляться, и мы провожали взглядами высокую костлявую фигуру, бредущую вниз по Мейн-стрит.
Одевался Дядюшка Джим потешно, не обращая никакого внимания на жару, а уж жара в Огайо бывает совершенно несносной. Он носил старомодные заношенные белые рубашки с шершавыми удушающими воротничками, длинные брюки и грубо связанную куртку. Хуже всего выглядели узконосые ботинки, которые ему явно жали, но Д.Д. с мучительной настойчивостью надевал их каждый день, начищая до блеска.
Мы никогда не видели Д.Д. раздетым, и поэтому заподозрили, что под одеждой он прячет жуткое уродство. Мы были малы, а значит, жестоки, и мы принялись дразнить старика, но замолкли, когда Джон — брат моей тетки — устроил нам промывание мозгов.
Д.Д. оказался не злопамятным, наоборот — несколько раз он угощал нас леденцами, которые сам же и варил. Но о леденцах узнал Дантист, и нам всем попало от своих отцов, потому что сахар разрушает зубы.
В конце концов, мы порешили, что Дядюшка Джим (все называли его только так, хотя дядей он никому не приходился) носит свою дурацкую одежду как фон для значка, на котором было написано «Победил вместе с Уиллардом». Однажды я спросил старика кто такой этот Уиллард, и он мне рассказал, что Уиллард — последний Президент Соединенных Штатов от Республиканцев — великий человек, пытавшийся в свое время предотвратить беду, но он опоздал, потому что люди слишком далеко зашли в своей лености и тупости. Для головы девятилетнего мальчишки эдакое заявление оказалось непосильной нагрузкой. Хотя, если честно, я и сейчас не вполне понимаю смысл…
В частности, по словам Д.Д. выходило, что во времена Уилларда в городах не было самоуправления, а страну делили между собой две большие группы людей, которые боролись друг с другом за право выдвинуть Президента. Группы эти не были кланами, а Президент не был третейским судьей в спорах городов или Штатов. Он просто ими УПРАВЛЯЛ.
Д.Д. обычно спускался по Мейн-стрит мимо Таунхолла и Накопителя солнечной энергии к фонтану, сворачивал к дому папиного дяди Конрада и шел аж до самого края Города, где кончаются Деревья и начинаются поля. У аэропорта он поворачивал, заглядывал к Джозефу Аракельяну и там, стоя рядом с ручными ткацкими станками и презрительно усмехаясь, разглагольствовал об автоматических механизмах… Что он имел против наших станков, я не понимал, потому что ткани Джозефа хвалили все.
Кстати, старик постоянно ругал наш аэропорт с полудюжиной городских перелеток. Ругань была несправедливой, аэропорт был хоть и мал, но хорош — с бетонным покрытием, блоки для него выдирали из старого шоссе. Перелеток тоже хватало на всех. В Городе никогда не могло случиться так, чтобы шесть групп людей одновременно захотели бы отправиться в путешествие.
Но я хочу рассказать вам о Коммунисте.
Произошло это весной, снег уже стаял, земля просохла и фермеры отправились на пахоту. Остальной народ в Городе вовсю готовился к Празднику — все варили, жарили, выпекали — и воздух полнился восхитительными запахами. Женщины переговаривались через улицу, обменивались рецептами блюд; ремесленники ковали, чеканили, пилили, вырезали; на вымытых тротуарах пестрели нарядные одежды, извлеченные на свет из сундуков после долгой зимы; влюбленные — рука в руке — перешептывались в предвкушении празднества.
Рэд, Боб, Стинки и я играли в стеклянные шарики за аэропортом. Раньше, бывало, мы играли в ножички, но когда взрослые узнали, что кое-кто из парней бросает ими в Деревья, они установили правило, что ребенок не имеет права носить нож, если рядом нет взрослого.
С юга дул легкий ветерок, пыль поднималась фонтанчиками там, где падали наши шарики; небо было чистым и голубым… Мы уже наигрались и собирались достать ружья, чтобы поохотиться на кроликов, как вдруг на нас упала тень: позади стояли Дядюшка Джим и Энди — кузен моей матери. На Д.Д. поверх обычного костюма было длинное пальто, но, казалось, он все равно дрожит от холода.
Наш Энди — Инженер Города. Когда-то, в доисторические времена, он был космонавтом и побывал на Марсе, и это делало его героем в наших детских глазах. Но к тому дню ему уже стукнуло сорок, он носил свою любимую шотландскую юбку со множеством карманов и грубые сандалии. Мы никак не могли понять, почему Энди не стал шикарным пиратом. Дома у него хранились три тысячи книг — вдвое больше, чем у всех остальных жителей Города вместе взятых. Но что совершенно не укладывалось в голове: зачем Энди проводит чертову уйму времени с Д.Д?
Теперь я понимаю, что он хотел как можно больше узнать о прошлом. Его интересовали не мумифицированные книжные истории, а живые рассказы о живых людях, которые когда-то ходили по нашей земле.
Старик взглянул на нас сверху вниз и произнес тонким, но еще вполне твердым голосом:
— Да вы ж почти голые, дети. Так вы умрете от холода.
— Чепуха, — сказал Энди. — На солнце сейчас не меньше шестидесяти.
— Мы собирались идти за кроликами, — важно сообщил я. — Я принесу свою добычу к вам домой и ваша жена приготовит жаркое.
Я, как все ребята, проводил у родственников примерно столько же времени, сколько бывал дома. Но Энди я отдавал предпочтение. Его жена потрясающе готовила, старший сын лучше всех играл на гитаре, а дочка играла в шахматы примерно на моем уровне. Я отдал ребятам выигранные шары.
— Когда я был маленький, мы забирали их насовсем, — сказал Д.Д.
— А если лучший игрок в Городе выиграет их все? — спросил Стинки. — Чтобы сделать хороший шар, надо приложить много сил. Я бы никогда не смог возместить проигранные шары.
— Зато ты мог их купить, — ответил старик. — В магазинах продавалось все, что угодно.
— А кто их делал?.. Столько шаров… И где?
— На фабриках.
Нет, представить только! Взрослые мужчины тратят жизнь на изготовление разноцветных стеклянных шаров!
И когда мы совсем было собрались уйти за кроликами, появился Коммунист. Он шел по Миддлтонской дороге, и пыль поднималась из-под его босых ног.
Незнакомец в городе — редкость. Мы кинулись было ему навстречу, но Энди резко крикнул, и мы остановились, потому что Энди, кроме всего, имел поручение следить за соблюдением порядка. Мы стояли, в молчании тараща глаза, пока незнакомец не дотопал до нас.
Он был так же мрачен, худ и высок, как Д.Д. Накидка с капюшоном висела лохмотьями на впалой груди, сквозь дыры можно было запросто пересчитать ребра, а от самого лысого черепа до пояса вилась грязная седая бородища. Старик шел тяжело, опираясь на толстую палку, и от него веяло одиночеством, придавившем тяжким грузом узкие плечи.