Страница 22 из 138
Пьяный сатир огляделся и, не увидев соглядатаев, повалился на Кику, задрав платье распутной жёнки на её голову и прихватив ляжки руками. Кика застонала, Фавн-человек что-то зашептал, стал целовать соски, щекоча нежные розовые кружки колючей щетиной. Вскоре ложе заскрипело в ритме любовного соития. Кика дышала всё громче, потом стала стонать, и вскоре несвязные женские крики огласили притихшее селение.
Коттин шёл по деревне, выхватывая острым взглядом картину разложения и гибели. Вот под покосившимся забором в собственной луже лежит пьяный мужик — одежда рваная, воняет, рожа опухла, зубов нет. Бывший Кот пнул его — мужик замычал, потом затих, не открывая глаз. Коттин зашёл во двор — калитка валялась на земле, овчарня была пуста, на крыше сарая во все стороны торчали сгнившие жердины, крыша зияла тёмными провалами. Даже собака не залаяла — видать, сбежала от такой жизни в лес.
Нахмурившись, древний странник прошёл в дом, чуть не провалившись сквозь прогнившие доски крыльца. Дверей не было, на притолоке висела грязная дерюга, закрывавшая вход. За кособоким столом полулежала старуха, опустив голову на грязный кулак, перед ней стояла глиняная кружка с мутной жидкостью, поодаль другая — пустая. Старуха подняла голову, увидела незнакомого человека, долго пялилась на него бессмысленным пьяным взором, потом вдруг озаботилась:
— Чего это ты в дом прокрался? Сейчас хозяин нагрянет, выкинет тебя! Воровать припёрся, драная кикимора?
— Молчи, старая мочалка, — отмахнулся Коттин. Потом оглядел голые стены, пустую клеть для кур, поломанную печь, спросил, — И давно у вас так?
— Как так? — залебезила старуха, узрев начальственную фигуру, и неожиданно залилась пьяным смехом. — Мы прекрасно живём, всей дерёвней брагу пьём. Садись, милок, сейчас я тебе налью, сейчас…
Ругаясь, старая ведьма полезла под стол, достала кувшин, налила пойло в кружку. Видя, что мужчина не торопится хватать сосуд, обиделась:
— Ишь, ты, какой нашёлся. Брезгует простым народом. Не господа тут живут, драная кикимора. Вино-то есть только у господина Фавна, в волшебной бочке. А мы, простой народ…
Внезапно её мутные глазки зажглись, она осмотрела древнего странника с головы до ног:
— Милок, прости старую лоханку. Пойдём-ка, покажу, что у меня есть, — старуха, сладострастно улыбаясь, похлопала себя по животу.
Она схватила белобрысого за руку, потянула в чулан. Коттина охватила смесь брезгливости и любопытства.
В чулане сидела девочка лет четырнадцати, на её голое тело был накинут мешок. Грязные волосы секлись и лезли в глаза — на удивление синие, беззащитные. Губы ярко алели на бледном лице девочки.
— Милок, вот, погляди, какая красавица, — зашептала старуха на ухо Коттину, воняя застарелым перегаром. — У такого молодца, как ты, наверняка припрятана пара серебряных ногат… Девка чистая, девочка-ярочка. Эй, встань! — гнусно захихикала ведьма, распахивая мешок. Та испуганно прижала руку к маленькой, уже сформировавшейся груди, с розовым нежным сосочком, другой рукой натянула мешок на колени, прикрывая девичий стыд.
Коттин схватил старуху за шкирку, поднял неожиданно лёгкое пропитое тельце, ощутимо стукнул его о стенку, — Собери сегодня всю деревню у Фавна. Он в доме пама засел? Пить будем, гулять будем. Пир! Господин Коттин, властелин чуди прибыл!
Бывшего Кота, сбежавшего с крыльца во тьму, провожало мерзкое хихиканье старухи.
Коттин влетел в дом пама, выбив ногой толстую, надёжную дверь. Наподдав по рёбрам пьянице, валявшемуся в сенях, древний странник ворвался в горницу. Окинув взором комнату, бывший Кот заметил спящего на лавке Стефана, пустую братину и чаши на грязном столе, широкое ложе. На нём под одеялом возились и стонали две фигуры. Коттин чуть не захохотал — он явился в момент наивысшего блаженства любовников, при котором люди не замечают и падения небес.
Древний странник несколько раз глубоко вздохнул, успокоился. На ложе заорали, задёргались, после долгих конвульсий замерли. Коттин подошёл, стянул одеяло, похлопал по голой заднице. Принадлежность сей части человеческого тела была установлена довольно быстро. Мужчина в постели подскочил, открыв вид на обнажённую раскрасневшуюся жёнку, потом перевернулся, сел на ложе. Медленно и надменно надел на голову золотой лавровый венок, поправил рваную тогу, и только собрался открыть рот, не иначе как для приветственной речи, как вдруг поплыл, помутнел, как туман, и превратился в сатира.
— Ба, это опять Котик явился? — заблажил Фавн, игнорируя свою боевую подругу под одеялом. — Я сейчас выпью винца, снова стану Вакхом…
— Стоять, бояться, — свирепо произнёс Коттин, чувствуя волны волшебства, идущие из помещения, находящегося за дверцей в стене. — А угостить гостя золотым фалернским вином старая козлоногая скотина не догадается?
— Ах, ах, старость не радость, все мозги пропил, — залебезил козлоногий, хватая огромную братину с ручкой в виде головы утки и скрываясь в вышеозначенном чулане. Там что-то загремело, видимо, сатир в темноте налетел на мебель. Наконец, Фавн появился, неся на руках тяжёлую посудину, полную вина, издающего изумительный пряный запах. Козлоногий подставил две чаши, разлил в них золотую волшебную жидкость, одну подал Коттину. Сам сатир отпил несколько глотков, ожил, возбуждённо заговорил, — Тут ведь какое дело — выпьешь пару лишних глотков — опьянеешь, недопьёшь — человеческий облик не сможешь принять. Так и балансирую на острие ножа. Приходится временами жить без магии вовсе.
— И стареть, и спиваться, — поддакнул Коттин, оглядывая жалкую внешность старого сатира.
— Пей, давай, — обиделся Фавн, — Сам знаю, не надо мне указывать, как жить.
— Указывать? — притворно ласково произнёс бывший Кот, поднося к губам чашу с вином. Раскалённым металлом хлынула золотая жидкость в горло Коттина, наполняя его человеческое тело волшебной силой.
— Чего это? Ась? — забеспокоился Фавн, его глазки забегали, стали искать путь возможного бегства.
— Как жить? — раздражённо продолжил древний странник, допивая чашу до половины, и, наблюдая, как она пополняется новым, неизвестно откуда взявшимся напитком. Он сказал на древнем, давно забытом языке Слово, прислушался, удовлетворённо улыбнулся.
— Ты чего? Я их пить не заставлял, в горло вино не лил. Они сами, — запаниковал сатир, отступая от белобрысого.
Древний странник свирепо посмотрел на Фавна, что-то громко мурлыкнул, поплыл на секунду, и превратился в волшебного Кота. Даже без вспышки. В памяти изумлённого сатира надолго застрял образ когтей, прорастающих сквозь прорези в красных сапогах.
Кот Баюн протянул длинную лапу, больно схватил Фавна за козлиное ухо, прищемив когтями кожу головы, и вырвав приличный клок бурой шерсти.
— Ты же знал, проклятое козлиное отродье, что этим людям пить вино нельзя, — пропел Кот высоким вибрирующим голосом, — Это северная раса, они вина не знают.
— Убивают! — заорал Фавн, дребезжащим тенором. — Спасите, бешеный Кот снимает шкуру! Ничего не знал, клянусь Громовержцем!
— Ты же их споил, обобрал и опустил, — бушевал Кот. — Это же мой народ! Что ты тут забыл, в этом лесу?
Кика дрожала под одеялом. Выглянув на минутку, увидела страшного зверя с горящими зелёными глазами, в кожаной рыжей куртке, в клетчатых штанах, забралась от ужаса под матрац. Там, голая, пьяная и порочная, она свернулась в клубочек, лежала-боялась, однако довольно быстро в голове зародилась циничная мыслишка — новый-то хозяин, что старого душит — красавец писаный, когда находится в человечьем обличье! Не пора ли сменить любовника? А то этот козлик уже так надоел, так надоел…
Услышав вопли, проснулся и Стефан, оглядел комнату диким взглядом, увидел Кота и сатира. Затем протёр глаза, от изумления рухнул, захрапел снова.
— А меньше отдельным Котам спать надо! — вякнул, было, Фавн.
— Да я тебя, старый козёл, сейчас отправлю в Нифльхейм! Насовсем, без возврата! — Кот Баюн потянулся к горлу Фавна уже двумя лапами.