Страница 3 из 140
А что, собственно говоря, он теряет, если ответит? Как бы уверенно Сахно ни держался, но хозяином положения является все-таки Андрей. Микрофонов и других подслушивающих устройств в лаборатории не было. В этом майор убедился еще при первоначальном обследовании помещения.
— Координаты этого бункера я вычислил по схемам прокладки кабелей связи, — ответил он на первый из поставленных вопросов, совершенно не собираясь подробно распространяться на эту тему.
— Н-да, наша недоработка, — согласился Александр Юрьевич. — Дальше?
— Раскопал верхний люк аварийного выхода. Кто информирован о моем местонахождении? А никто. Просто оставил подробную докладную на своем компьютере в управлении. Если вовремя не вернусь туда и не сброшу таймер, она автоматически будет разослана сразу по нескольким заинтересованным адресатам, включая директора ФСБ.
Сахно ненадолго задумался, кивнул головой, видимо соглашаясь со своими мыслями, и неожиданно задал еще один вопрос совершенно не по теме разговора:
— Скажите, Андрей, вы любите нашу Родину? Не государство под названием «Российская Федерация», а ту Россию, народ которой все-таки смог когда-то вырваться из-под татаро-монгольского ига? Россию, которая в смутные времена не только осталась независимой, но и значительно окрепла как держава? Россию, которая победила шведов под Полтавой и прорубила «окно в Европу» на берегах Балтийского моря? Россию, которая первой смогла разгромить лучшие в мире на тот момент армии Наполеона, пусть и допустив их сначала до Москвы? Россию, которая выдержала основную тяжесть войны с нацистской Германией и у которой сейчас всеми правдами и неправдами пытаются отнять эту победу в Великой войне, приписывая ее американским и английским войскам? Ту Россию, которая всего через полтора десятилетия после тяжелейшей тотальной войны сумела первой выйти в космос? И, наконец, Россию, которую сейчас, при явном попустительстве нашей новой так называемой демократической власти, пытаются сделать сырьевым придатком их якобы цивилизованного мира? — Слова «нашей новой демократической власти» прозвучали в устах Александра Юрьевича с очень заметной неприязнью, как будто он говорил об обычной гадюке, что притаилась в корнях дерева и сейчас бросится на проходящего мимо ребенка.
— А давайте без демагогии, — ответил майор после короткого раздумья. — Вы, кажется, обещали рассказать все, а вместо этого…
— Все, так все, — спокойно согласился Сахно, — беседа действительно будет долгой. Кофе?
— Нет. Сок, — коротко ответил Андрей.
Александр Юрьевич достал из холодильника упаковку виноградного сока, показал майору и, в ответ на кивок, поставил ее вместе с хрустальным стаканом на стол. Не торопясь приготовил себе кофе, не спрашивая разрешения, достал сигарету из лежащей на столе пачки «Лаки страйк», прикурил, щелкнув громко зашипевшей турбозажигалкой, затянулся, выпустил сизоватую струйку дыма и начал рассказывать.
Глава 1
— Опять? — укоризненно спросил Гена.
Виктор только утвердительно покачал головой, не отрываясь от сгоревшего блока.
— Не опять, а снова, — поправил старшего брата неугомонный Гришка, быстро набиравший что-то на клавиатуре своего ноутбука, с которым он расставался разве что в туалете.
— Тебя забыл спросить, — тут же отреагировал Геннадий.
Разница в одиннадцать лет между братьями всегда заставляла старшего демонстрировать свое главенство. На что младший вот уже, наверное, лет пять отвечал откровенным противодействием. Правда, в этот раз Гришка промолчал, упершись расфокусированным взглядом в экран. Несмотря на свои восемнадцать лет, он уже довольно давно считался неплохим программистом, хотя на самом деле был больше хакером.
— Витя, посмотри, пожалуйста, — позвал пришедший в себя Гриша Гольдштейна, — такой вариант подойдет?
Виктор с некоторым трудом оторвался от разглядывания сгоревших потрохов блока, встал и подошел к молодому дарованию. После пары минут просмотра экрана ноутбука высказался:
— Не пойдет. Дороже получится, чем этот, — кивок в сторону сгоревшего блока. — Геннадий, еще можешь одолжить? — повернулся Гольдштейн к старшему Кононову.
— Увы, — развел тот руками, — сам же знаешь, когда могу — всегда пожалуйста. А сейчас — увы.
Виктор со старшим Кононовым дружили еще с института. Абсолютно разные что по внешнему виду — высокий, сильный, любимец девушек Гена и ниже среднего задохлик Витя — классический «ботаник», разве что без очков, что по характеру — Виктор тихий, спокойный, немного скрытный — и Геннадий с его взрывным норовом и душой нараспашку. В то же время они неплохо дополняли друг друга. Витя еще с первого курса тянул тогда еще просто товарища по физике, высшей математике, матстатистике и другим сложным дисциплинам, а Гена… Генка во все времена решал материальные проблемы студентов, и вообще весь быт тогда уже друзей лежал на нем.
— Значит, пока эксперименты придется временно прекратить, — грустно констатировал Гольдштейн.
Гришка состроил недовольную рожу, но промолчал. Собственные ресурсы для жутко интересных опытов Виктора у него отсутствовали.
Эксперименты… Еще в институте Витя, в детстве начитавшийся фантастики и тогда же заболевший мечтой о далеком космосе, очень заинтересовался геометрией Римана. Смесь философии и математики, на которой в результате великий Эйнштейн создал свою общую теорию относительности. А то, что в Римановом пространстве всегда можно соединить две точки третьей…[1] Виктор самостоятельно изучал Бураго с Залгаллером и Рашевского, вгрызался в тензорное исчисление и… мечтал. Мечтал, что когда-нибудь на другие планеты можно будет шагнуть так же просто, как сейчас позвонить по телефону.
— Н-да, щаз! — расхохотался Геннадий, когда однажды после вечеринки по поводу успешного окончания сессии Витя поделился своими мечтами. Они тогда только что закончили уборку комнаты общежития после веселого сабантуя и сидели, потягивая пиво из последней оставшейся бутылки, случайно — и на редкость своевременно! — обнаруженной во время уборки под шкафом.
— А с другой стороны, — глубокомысленно заявил Генка, — тот же телефон когда-то тоже был фантастикой.
После института пути друзей разошлись. Кононов, отработав три года в одном закрытом НИИ, полез в бизнес. Начал с нуля и медленно, но упорно пробивался вверх — широкий круг знакомств и неунывающий характер помогли. А вот Виктор… Сначала он остался в аспирантуре. Жить было непросто, зарплата была, по меркам XXI века, смешная, но досталось маленькое наследство, включая неплохую трехкомнатную квартиру на Васильевском острове. Старый фонд, как привыкли называть петербуржцы такие дома. А тут еще любовь… Что в нем нашла красивая студентка из Выборга, Виктор понял только после развода. Ведь говорили ему, что не надо сразу после загса прописывать жену в квартиру. Так нет, еще и, когда приватизировали, в собственники ее вписал.
— Не умеешь ты жить, Витек, — констатировал Геннадий. Они случайно встретились у метро «Чкаловская», рядом с которым Гольдштейн теперь жил один в маленькой однокомнатной квартирке. Кононов только вышел из своей скромной «Шкоды Октавии», когда опять о чем-то размышлявший Гольдштейн чуть не впилился в него. Обнялись, и бывший аспирант затащил друга к себе. Там-то Виктор и рассказал о своих злоключениях. И о том, что теперь работает в сервисной фирме, ремонтирует разную электронику.
— На жизнь хватает, а вот на… — Гольдштейн замолчал и как-то виновато опустил глаза.
Гена посмотрел на друга:
— Колись, Витька, опять что-то еще изобретаешь?
Тот молча встал и пошел в комнату из кухни, где они сидели уже почти час. Отдернув занавеску, отгораживающую угол, махнул рукой:
— Вот.
Письменный стол, на нем какая-то явно самодельная установка, подключенная к полуразобранному блоку питания стационарного компьютера и интерфейсным кабелем к раскрытому ноутбуку.
— И что это такое? — спросил Кононов, разглядывая странную помесь маленьких самодельных печатных плат, каких-то электронных модулей и опять-таки странной решетки, смонтированную на самодельном шасси из алюминиевых уголков.