Страница 4 из 84
— Вот чем люблю выход, — с набитым ртом, пробурчал Калаш, сухопарый тридцатилетний мужчина, поверх камуфляжа натянувший на себя шуршун, — так это за сухпаек. Баночку тушенки умял, и вроде бы сыт. Не то что в лагере, с выхода придешь, а тебе словно собаке, макароны с червячками и просроченными рыбными консервами дают. Интендант — шкура, на пару с комбатом мутит, а мы отдуваемся.
— Это точно, — поддержал его Дубок, который сидел к нам спиной, возле пулемета, и всматривался в темноту. — Я перед выходом к торговке за сигаретами ходил, и у нее видел колбасу, фрукты и печенье, которое в отряд Краснодарский край как гуманитарную помощь прислал. Нам с вами на троих один апельсин, а остальное местному населению продают. Курвы! Мало комбату морду били. Надо будет этого козла еще кумарнуть. Вернемся домой, узнаем, где он живет, контракт разорвем, как собирались, и выцепим гаденыша ночкой темной.
— Делать нечего, — проворчал Калаш. — Он же нас застучит и при его бабках, которые этот полкан на нас нажил, мы точно сядем.
Старшие камрады замолчали, и я поинтересовался у бывшего мента:
— А ты к кому за покупками ходил?
— К тете Розе. А чего спрашиваешь?
— Я машину зампотыла в Асиновской видел, когда с водовозами в охранение ездил, так что подтверждаю свои подозрения.
— Понятно.
Говорить больше было не о чем. За полгода мы обсудили между собой все, что только возможно. Так что, обтерев травой и листвой свою тарелку, я завалился спать. Завтра поиск и к реке за водой сходить придется, а это минимум четыре километра вниз и еще столько же вверх, и значит, силы понадобятся.
Сон пришел сразу, так же как и пробуждение спустя четыре часа. Я сменил на пулемете Дубка, и плотнее закутавшись в камуфляжную куртку, стал всматриваться и вслушиваться в густое туманное марево перед собой. С деревьев падает конденсат, а более вокруг ни звука, ни шороха. Левее и правее нас еще по одной тройке, а позади командир группы с радистом. Сколько уже таких ночей было за этот год? Больше восьмидесяти, и хотя можно расслабиться, делать этого нельзя. Лесная тишина бывает обманчива, и духи могут бродить где и когда угодно, в этом я еще на первом выходе убедился, когда один из наших парней не выключил прибор ночного видения, а он дал отблеск, и тут же над его головой, в граб вонзилось несколько пуль. Поэтому внимание и никаких лишних движений.
Проходит час, второй. И вдруг, метрах в четырех от меня, раздвинув туман, на тропе появилась световая сфера, шар, метра три в диаметре. Что за хрень? Неужели памороки? Вроде бы плана не курил и не бухал, а тут такое. Странно. Руки тем временем хватают приклад пулемета, снимают оружие с предохранителя и, не оборачиваясь, я шепчу:
— Подъем!
Однако мои напарники спят, как ни в чем не бывало, хотя раньше, от малейшего намека на тревогу просыпались. Быстрые взгляды по сторонам, все спокойно, на нас никто не наступает, вокруг по-прежнему тишина, и соседние тройки не шумят. Ну, и ладно. Вместо пулемета, я беру АКС и, обойдя баррикаду, выхожу на тропу. Осторожно приближаюсь к странной сфере, протягиваю в нее ствол автомата, и ничего не происходит.
Что это может быть? Непонятно и, по-хорошему, надо бы отойти в сторону от этой непонятной сферы. Но почему-то, я становлюсь смелее и, уже не опасаясь этого странного феномена, вхожу в призрачный поток света. Сначала, ничего не происходит. Но как только я хочу выйти из светового шара, меня бьет током, тело мое содрогается в жестких конвульсиях, и я теряю сознание. И крайняя моя мысль была проста и незатейлива: "И зачем я в этот круг вошел!? Млять!"
Очнулся я через десять минут. Вокруг все по-прежнему, ночь, туман, крупные капли влаги, падающие на меня с деревьев, и никакой световой сферы.
"Видимо, мне все померещилось, и надо поскорее выкинуть этот необъяснимый случай из головы, и вернуться к пулемету". — Так думал я, пытаясь себя успокоить. И мне это удалось. Спустя час я разбудил Калаша и, не забивая себе голову ночным происшествием, вновь спокойно заснул, так как с утра опять начнется движение.
Глава 2
Империя Оствер. Замок Ройхо.
16–30.12.1400.
Я очнулся оттого, что рядом разговаривали два человека, мужчины. Язык, явно, был не русский, но и гортанное чеченское наречение он не напоминал, а больше всего походил на смесь из нескольких европейских и славянских языков, по крайней мере, мне так показалось. Глаза я пока не открывал, мало ли что, а попытался сориентироваться. Тело как деревянное и слушалось меня плохо, а общее ощущение такое, что меня били палками, и я весь ужался и сморщился. Руки и ноги были свободны, из одежды только длинная рубаха до колен, нижнего белья нет, и я лежал на шерстяном одеяле, под которым дерево, наверняка, топчан. Больше ничего определить было нельзя, да и некогда, потому что один из мужчин в комнате приблизился вплотную к моему ложу и, похлопав меня мозолистой рукой по щеке, что-то произнес. Угрозы в голосе не было, но я решил выждать. Чего? Не знаю, просто хотелось потянуть время. Однако нависший надо мной мужик понял, что я пришел в себя, и отставать от меня не хотел. Он встряхнул мое слабое тело, приподняв его за рубаху, и снова что-то сказал. Как ни странно, я его понял:
— Эй, паренек, открывай глаза, говорить будем. Все равно ведь уже пришел в себя.
Выпендриваться смысла не было, мои веки приподнялись, и я огляделся. Вокруг меня была просторная комната с одним окном слева, рядом массивный деревянный стол, заваленный каким-то хламом, стеклом, обтянутыми кожей под старину фолиантами, шар, вроде бы хрустальный, пара кусков горного хрусталя и меч в ножнах. Необычный набор. Рядом стояли два стула и пара табуретов. Справа камин, а рядом, на стене, еще два меча и небольшой круглый щит. К антикварам, что ли попал? Хм, не факт. Вдруг, маньяки какие? Очень может быть, морды у мужиков в комнате суровые, и одеты они так, словно в театральной гардеробной покопались, дабы в спектакле на историческую тему роль сыграть, что-то вроде "Сирано де Бержерака" или "Сезара де Базана".
— Вы кто? — просипел я, еле ворочая непослушным языком.
Человек рядом со мной усмехнулся, оскалил крупные, слегка желтые зубы и, повернувшись ко второму своему товарищу, стройному горбоносому брюнету, сказал:
— Вот видишь, Квентин, все в порядке. Паренек соображает, и язык, при пересадке, как надо усвоил.
Горбоносый молча кивнул, и смерил меня каким-то нехорошим недобрым взглядом, а я повторил свой вопрос:
— Вы кто?
— Меня зовут барон Ангус Койн, и я твой дядя, — мужик подтянул к топчану табурет, сел на него, вновь сосредоточил внимание на мне и кивнул себе за спину, — а этот человек, с благородной осанкой, и сединой в волосах, отныне твой отец граф Квентин Ройхо.
— Чушь! — вновь просипел я. — Дяди у меня отродясь не было, а своего отца я знаю. Может быть, скажете, что у меня и мама новая?
— Скажем, паренек, скажем. Но ее ты увидишь попозже, если мы с тобой договоримся.
Возражать я не решился, да и трудно было это сделать, так как язык слушался плохо, а шею свело, словно меня продуло. Поэтому я заткнулся и просто внимал тому, что говорил, назвавшийся магом, барон Ангус Койн. И чем больше я вникал в смысл его речей, тем больше охреневал и понимал, что попал в лапы каких-то сектантов или же в дурку, что в принципе, практически одно и тоже.
Оказывается, с меня сняли копию и вселили мой разум и душу в тело почти мертвого сына графа Ройхо, которого звали Уркварт. Мне в этот момент вспомнился старый кинофильм "Секретный фарватер" и имя немецкого подводника, которого звали Уркварт фон Цвишен, вроде бы, как-то так. И вот, я нахожусь в чужом теле, которое стало моим, и теперь обязан во всем слушаться графа, того горбоносого человека в допотопном сером камзоле, за спиной мага, и самого Койна, а иначе, мне сделают больно, а возможно, что и убьют. Что тут скажешь? Имелись бы силы, я бы попробовал накостылять этим мужичкам и вырваться к нормальным людям. Но сил не было даже на то, чтобы лишний раз пошевелиться. И поэтому мне приходилось слушать бред этого самого Ангуса и соглашаться с его словами.