Страница 13 из 26
Едва стемнело, Саша взял винтовку полицая, дробовик Олеси и задами направился к ручью. Пройдя подальше вдоль берега, он закинул оружие в воду. А вернувшись домой, сказал Олесе:
– Помогай!
Вдвоём они едва дотащили мешок с трупом до ручья.
– Всё, – обернувшись к Олесе, сиплым от натуги голосом сказал Саша, – иди домой, дальше я сам.
По земле тащить труп в одиночку тяжело, а вот по воде – в самый раз.
Александр столкнул мешок с трупом воду и увидел, что тот до конца не тонет и хоть немного, самую малость, но из воды выглядывает. Тогда он ухватил мешок за горловину и потащил его вниз по течению. Хорошо хоть туфли не надевал. Они и так размокли, а другой обуви у него нет.
Километра через два‑три – разве определишь расстояние ночью, в кромешной тьме – он наткнулся на корягу. Под неё мешок и затолкал. Глядишь, сожрут раки, они мертвечину любят.
По ручью же он вернулся в Богдановку. Дно у ручья песчаное, мягкое, ногам даже приятно. А про битые бутылки и другой мусор, о который пораниться можно, здесь даже не слыхали.
Заявившись во двор, он повесил брюки сушиться в сарае. В избу зашёл в рубашке и трусах. Олеся всплеснула руками:
– Где штаны оставил?
– Представляешь, дождя нет, а брюки снова сырые. Не везёт мне что‑то. В сарае висят, сушатся. Спать пора. Надоели мне сегодня водные процедуры.
Саша снял рубашку, улегся на постель и ещё раз вспомнил всё происшедшее с полицейским. Вроде всё предусмотрел, следов нигде не оставил. С тем и уснул.
Проснулся он в полночь от чьего‑то прикосновения.
– Саша, это я, Олеся. Уснуть не могу, страшно. Так и кажется, что мёртвый Василий сюда вернётся. Можно я с тобой полежу?
– Ложись, места много.
Кровать и в самом деле была широкой, двуспальной.
– Всё не решался тебя спросить – а где же мама твоя?
– От тифа умерла, ещё за три года до войны.
– Прости, Олеся, не знал.
Саша повернулся к Олесе, приобнял. Девушка запротестовала:
– Только без рук!
– Как знаешь.
Саша засопел, повернулся к ней спиной и уснул.
Проснувшись утром, он обнаружил, что Олеся повернулась во сне к нему лицом, обхватила рукой, да ещё и ногу ему на ногу положила. Ночная рубашонка задралась, обнажив прелестные ноги и попку.
Видно, Саша неосторожно повернулся, и девушка проснулась, смущённо поправила ночнушку.
– Я же говорила – без рук! – попыталась рассердиться Олеся.
– Так это же не я тебя обнимал – ты сама…
Девушка покраснела слегка:
– Отвернись!
Она встала с постели, вышла из комнаты, и вскоре Саша уже услышал звон подойника.
– Коровку подоит сейчас, молочко парное пить будем! – обрадовался Саша.
Только они уселись завтракать, как в окно постучали.
– Это дед Трофим – наш, деревенский! – поспешила успокоить Александра Олеся.
Она вышла на крыльцо, и, поскольку окно было открыто, Саша ясно услышал их разговор.
– Здравствуй, Олеся.
– И вам доброго здоровья, деда.
– Не моё, конечно, дело, Олеся, только ты бы побереглась, дочка. Прошлой ночью аэродром немецкий, что под Дубовкой, наши разгромили, должно – окруженцы. Так немцы злые сейчас, по деревням рыщут, всех молодых парней с собой увозят. Люди говорят – в Пинск. Сегодня в Борках были. А тут ещё полицай из этих Борков, Васька Пасюк, будь он неладен, пропал.
– Деда, я‑то здесь при чём?
– Ты уж прости, дочка, меня, старого, только жилец‑то твой – уж не знаю, кем он тебе приходится, мужик молодой и, похоже, из военных. Ушёл бы он от греха подальше. У нас в деревне мужиков‑то окромя него и нет, одни бабы с детишками да старики остались.
– Хорошо, деда, спасибо вам, что предупредили. Родственник это наш дальний. Только о нём немцам – ни слова.
– Понимаю, дело молодое, а всё же поберегись.
Олеся вошла в избу бледная, видимо, спокойствие во время разговора далось ей нелегко.
– Я слышал разговор. Олеся, – опередил её Александр, поднимаясь из‑за стола. – Сейчас доем и уйду.
– Куда же ты пойдёшь?
– А к фронту и пойду. Нагрянут немцы – из‑за меня вся деревня пострадать может. Тем более что у меня ранение свежее. Немцы не дураки, быстро сообразят, что к чему.
– Так аэродром – твоих рук дело?
– Моих, – не стал больше скрывать Саша. Всё равно уходить, так чего дальше темнить.
– И эшелон на станции ты сжёг?
– Было дело.
– Вот я дура!
– Это ты о чём?
– Думала о тебе плохо. Да ты сядь, доешь. А я пока узелок тебе соберу.
Саша допил молоко, доел хлеб. Олеся же металась по дому, собирая узелок – яичек варёных, несколько картофелин, половину каравая ржаного хлеба, огурцов и немного соли в спичечном коробке.
Александр успел сбегать в сарай и надеть высохшие штаны и рубашку.
– Ну, Олеся, давай прощаться. Девушка ты хорошая, береги себя. Даст Бог, свидимся ещё.
Олеся обняла Сашу, всплакнула. Ну да слёзы девичьи – что роса под лучами летнего солнца, высыхают быстро.
– Ты ведь с немцами боролся – один! А я вместо помощи…
– Ну‑ну, – погладил её по плечу Саша, – успокойся. С кем не бывает!
Он повернулся, взял узелок со стола и вышел. Уходил задами, через огороды, чтобы меньше любопытных глаз его видело.
Глава 3
ПОЛИТРУК
Александр уходил на восток, по направлению к Чёрному и Белому озёрам. Правда, с Мыколой и Михасем нехорошо получилось. Сегодня они встретиться должны, а его не будет. Но и немцев дожидаться тоже не стоит. Когда ещё рана подживёт?
Он шёл себе и шёл, помахивая узелком. По крайней мере, о пропитании на сегодняшний день беспокоиться не стоит. Какое же сегодня число? Александр начал считать. Выходило – пятое, а кажется, он здесь так давно, столько событий произошло! И каких событий – не соскучишься! Но главное – сам пока жив и немцам урон нанёс немалый, внёс свою лепту в победу над врагом.
Теперь вопрос в другом – куда идти и что делать? Нынче он изгой: ни родни, ни дома, ни документов. Одним словом, выражаясь милицейским языком – бомж.
Во‑первых, узнать бы – где линия фронта и как далеко придётся пробираться? Общественного транспорта, вроде автобусов или электричек, нет, потому на своих двоих придётся топать. Насколько он помнил из истории, немцы должны быть у Березины, но где эта река, Саша не помнил точно. Вроде бы наши предки французов при этой реке били сильно, но сколько до неё добираться – сто, двести, триста километров?
Немцы наступают, фронт нестабилен, и сплошной линии, как это бывает при позиционной войне, то есть траншей, блиндажей, дзотов и прочих сооружений, нет. Просочиться вполне можно. Он бы прошёл через линию фронта в любом случае – их этому учили.
Ночью траншеи и окопы охраняют часовые, и между ними можно проползти. Пожалуй, наихудшее – только мины. Из‑за них сильно падает скорость передвижения, так как приходится присматриваться к каждой подозрительной кочке или лунке.
К полудню он подошёл к Лунинцу, только севернее, и залёг перед шоссе, ведущем на Бардковичи.