Страница 59 из 89
Слушая все это, Кромвель все больше мрачнел. Его мировоззрение оставалось елизаветинским. Он считал, что подобные притязания приведут к анархии. Когда ораторы заявили о том, что наступит день, когда не будет ни короля, ни лордов, ни собственности и эти слова вызвали одобрение собравшихся, Кромвель мыслями вернулся к своему поместью. Ему было ясно, что все эти идеи опасны. Аргументы Айртона, направленные на успокоение солдатских масс, могли привести только к бунтам в армии и к новым политическим потрясениям. Но, помимо политики, Кромвелю приходилось думать о дисциплине. Все еще располагая властью, он воспользовался ею без промедления. Восьмого ноября Кромвель провел резолюцию о возвращении представителей офицеров и «агитаторов» в свои полки. Он распустил Совет армии и заменил его Советом своих офицеров. Дебаты в Пэтни закончились.
Политические концепции, которые предлагали представители армии, были реализованы только в наше время.
Поздней осенью 1647 г. Кромвель и Айртон пришли к выводу, что, даже если удастся урегулировать вопросы о выплате солдатам жалованья и добиться официального решения о том, что они не будут преследоваться за деяния, совершенные во время войны, союз короля и армии невозможен: они не смогли склонить к этому войска. Религиозные идеи, вызвавшие бы отвращение у Пима и Гемпдена, социализм и коммунизм (как бы мы сегодня сказали, хотя эти термины были тогда неизвестны), республиканизм, от которого упорно стремился отмежеваться Долгий парламент, требование всеобщего избирательного права для мужчин — все это стало обычным для солдатских сходок. Королю оставалось только найти повод, чтобы порвать со ставшей опасной армией. Это не составило особого труда. Роялисты, разбитые на поле боя, лишенные поместий, все еще ждали своего часа. Парламент продолжал отстаивать свои политические цели. Шотландцы, обуреваемые религиозным пылом и одновременно находившиеся в плену собственной алчности, стояли у границы. Карл, хорошо осознававший ситуацию, начал искать нового союзника. В этих условиях соглашение, которое заключили между собой потерпевший поражение король и одержавшие победу генералы, не выдержало испытания временем. Один полковник из числа «железнобоких», получив прямое указание от своих командиров, намекнул Карлу, что его жизнь в опасности, что на солдатских собраниях открыто обсуждается вопрос о его убийстве в интересах общего блага. В то же время на передвижения монарха не было наложено никаких ограничений.
В ноябре король, убежденный в том, что офицеры больше не в состоянии удерживать своих людей и солдаты вот-вот решатся убить его, покинул ночью расположение армии и без труда добрался до замка Карисбрук на острове Уайт. Здесь, на этом небольшом островке, оторванность которого от мира словно подчеркивал осел, безостановочно крутивший водяное колесо, Карл прожил почти год — беззащитный, но и никем не тревожимый. Он не обладал реальной властью, но был властителем дум многих людей; он вызывал к себе всеобщий интерес хотя бы потому, что им жаждали завладеть различные политические силы. Пока оставался жив король, жила и идея королевской власти, которая должна была быть либо реализована, либо уничтожена; но Карл уже не имел сил, чтобы бороться с англичанами. Оставались шотландцы. С ними он и подписал тайное соглашение, предусматривавшее союз между королевской властью и пресвитерианством. Из-за этого в скором времени и началась вторая гражданская война.
Между тем стало известно о том, насколько далеко были готовы пойти Карл и Кромвель в своих попытках достичь согласия. Армия оказалась на грани бунта. Солдаты уже говорили об аресте и убийстве генералов. Полковники обсуждали возможность предания суду Кромвеля.
Пятнадцатого декабря состоялся смотр армии. Большинство полков подчинилось генералам сразу, но находившиеся под командованием Роберта Лильберна и Томаса Гаррисона взбунтовались. Историк Гардинер так описал эту сцену: «Они появились на поле с копиями «Народного соглашения», приколотыми к шляпам, выкрикивая девиз "Свобода Англии! Права солдат!". Несколько укоризненных слов, сказанных Ферфаксом, вскоре привели полк Гаррисона к подчинению, но полк Лильберна пребывал не в столь уступчивом настроении.
Кромвель, видя, что одни убеждения здесь не помогут, проехал верхом вдоль шеренг, резко приказав солдатам снять бумажки с головных уборов, и, не обнаружив ни малейшего признака подчинения, ворвался в ряды мятежников с обнаженной саблей. В его строгом лице и решительных действиях было нечто такое, что вынуждало к послушанию. Военная привычка к повиновению ожила, и солдаты, еще секунду назад столь дерзкие, сорвали бумажки и сдались на милость победителя. Нескольких вожаков арестовали, и трое из них были приговорены к смерти импровизированным военным трибуналом. Всем троим, однако, предложили бросить жребий, и проигравшего, чье имя было Арнольд, расстреляли на месте в присутствии его товарищей. Так, ценой одной жизни, была восстановлена дисциплина, без которой армия погрузилась бы в хаос».
Вторая гражданская война во многом отличалась от первой. Многие из ее участников играли иные роли, чем во время первого противостояния короны и парламента, а некоторые даже оказались в противоположном лагере. Король и прерогативы королевской власти уже не рассматривались как препятствия на пути осуществления прав парламента, а считались многими символами английских свобод. Значительная часть членов Долгого парламента и почти все члены палаты лордов выразили бы это мнение, — если бы им было позволено собраться. Шотландцы, прежде выступавшие против короля, были теперь твердо убеждены, что опасность угрожает им со стороны армии. Уэльс оставался тверд в своем роялизме. Лондон, бывший ранее главной опорой Пима и Гемпдена, теперь в большой степени склонялся к восстановлению королевской власти. Подмастерья, изгнавшие Карла из столицы, все еще бунтовали, но теперь, желая задеть солдат, кричали: «Да здравствует король!». Половина флота, доселе смертельного оружия парламента, восстала в пользу короля. Большая часть вовлеченных в мятеж кораблей ушла в Голландию, где обратилась к принцу Уэльскому с просьбой стать их адмиралом. Все пострадавшие, оскорбленные и униженные роялисты были готовы обнажить оружие в защиту своих интересов. Широкие массы народа оставались сравнительно инертными. В то время в обществе еще не господствовали настроения, приведшие в 1660 г. к Реставрации, но все же в массах превалировало чувство, что права законной власти, короля и парламента попраны армией, тирания которой приведет к еще более тяжким временам. Находившегося в плену в Карисбурке Карла в большей степени считали королем, чем даже в триумфальные для него дни личного правления.
История второй гражданской войны коротка и проста. Король, обе палаты парламента, лендлорды и купцы, город и село, епископы и пресвитериане, шотландская армия, народ Уэльса и английский военно-морской флот — все теперь обратились против армии «нового образца». И армия разбила их всех. Во главе ее стоял Кромвель. Поначалу казалось, что положение ее отчаянно, но Кромвель сумел сплотить войско; сам тот факт, что именно он возглавил армию, устранил все разногласия в ее рядах. Ферфакс, Кромвель, Айртон снова объединились со своими решительными воинами. Армия «нового образца» наступала. Она двинулась против Уэльса и выступила против Шотландии, и никто не мог противостоять ей. Небольшого подразделения оказалось достаточно, чтобы подавить всеобщее восстание в Корнуолле и в западных графствах. Армия разбила роялистские силы в Колчестере, в полной мере проявив свою жестокость. После капитуляции Ферфакс, не обращая внимания на все предыдущие договоренности, приказал расстрелять роялистских командиров Лукаса и Лайма прямо у городской стены. Кромвель, подавив выступления в Уэльсе, быстро двинулся на север, собрал свои силы и атаковал шотландскую армию, шедшую через Ланкашир. Это была уже не та прежняя шотландская армия, хотя ее и возглавлял Дэвид Лесли. Опытные шотландские части под командованием лорда Ливена остались в стороне. У Престона противник был отрезан, окружен и разгромлен. Флот, всего несколько лет назад представлявший грозную силу в борьбе против короля, ничего не мог поделать с этой яростной армией, плохо оснащенной, разутой и раздетой, но хорошо вооруженной, с острыми клинками и неиссякаемой уверенностью в своей неправедной миссии.