Страница 99 из 138
Еще одной стороной деятельности Ломоносова была астрономия. Его устремление к этой области знаний связано с научным интересом к изучению физической структуры мира, в том числе — структуры звездных тел. В 1740-е годы он (вместе с Миллером и Тредиаковским) по просьбе Делиля искал информацию астрономического и метеорологического характера в старинных летописях. Сам он многие годы вел астрономические наблюдения. Обсерватория была им устроена во дворце Шувалова, а затем — в собственном доме на Мойке. И все же астрономические занятия Ломоносова во многом носили дилетантский характер. Однако ему довелось сделать астрономическое открытие — одно из самых значительных в его жизни и притом почти случайное. Как и большая часть работ Ломоносова, оно практически не оказало непосредственного влияния на развитие науки. Тем не менее приоритет его в данном случае несомненен.
Астрономов в академии было множество: в свое время — Делиль и Винсгейм, затем — Гришов, Попов и, наконец, Эпинус, который первоначально был профессором физики, но в 1760 году возглавил и обсерваторию. Об этом незаурядном во многих отношениях человеке стоит поговорить особо.
Франц Ульрих Теодор Эпинус (1724–1802), сын профессора теологии Ростокского университета, в этом же университете и получил образование. Уже в двадцать три года он удостоился докторской степени, затем работал в Берлине и, наконец, в 1757 году, по рекомендации Эйлера, получил профессорское место в Петербурге. К тому времени он успел зарекомендовать себя работами в астрономии (в 1753 году успешно наблюдал прохождение Меркурия через солнечный диск), математике, оптике, физике, механике. Главный след в науке оставили его исследования электрических явлений. В этой области он работал параллельно с Франклином, Рихманом и Ломоносовым и продолжал работать, когда Рихмана не стало, а Ломоносов отошел от опытов с «электрической силой». Именно «Опыт теории электричества и магнетизма» (1759) принес Эпинусу мировую славу и обеспечил его членство во множестве европейских научных обществ. Научную карьеру он успешно сочетал с придворной. С 1759 года Эпинус был близок ко двору Екатерины Алексеевны, которой давал уроки физики.
Конечно же у Ломоносова было с Эпинусом немало тем для разговора и сначала они подружились. Ломоносовское «Слово о явлениях воздушных…» и «Речь о сходстве электрической силы с магнитною» (явившаяся «черновиком» главной работы ростокского уроженца) были напечатаны в «Новых комментариях» рядом. Но вскоре дружбе пришел конец. Эпинус резко отозвался о проекте «ночезрительной трубы», предложенном Ломоносовым. Главное же — он сблизился с Таубертом, друзей которого Ломоносов по определению считал своими неприятелями.
С этого момента у Михайлы Васильевича, как у советника Академической канцелярии, постоянно возникали конфликты с профессором физики. Они спорили по множеству вопросов — и научно-организационных (оснащение физического кабинета), и чисто научных, и сугубо служебных.
В частности, Ломоносова возмущало нежелание Эпинуса читать лекции в Академическом университете. Точнее, Эпинус вроде бы и соглашался, но на условиях, которые стоит привести: «1) Чтоб упражняться мне в сем труде до тех пор, пока я похочу, и чтоб вольно мне всегда было отказаться от оного, когда пожелаю. Чтобы труды, собственно до Академии принадлежащие, к которым я обязан, дозволено было, яко важнейшие и мне приятнейшие, предпочитать всегда оным упражнениям. Равномерно было б невозбранно стараться мне потом и о слабом своем здоровье. 2) Дать мне таких студентов, о которых доподлинно известно, что труд при их наставлении не тщетен будет. 3) Дано б мне в волю назначить способное к сим лекциям время. 4) Чтобы студенты ходили ко мне домой, ибо невозможно от меня требовать, чтобы я для оного неприятного мне труда тратил деньги, чтобы я держал для того одного лошадей и коляску или и в ненастную погоду ходил в аудиторию». Это письмо было беспрецедентно по тону (так не писал никто и никогда в академии, включая ученых с мировым именем), а упоминание о «слабом здоровье» в устах 35-летнего человека (страдавшего только чрезмерной тучностью и дожившего до глубочайшей по тем временам старости) звучит почти комично.
Разумеется, условия Эпинуса не были приняты и к преподаванию в университете он не приступил; гораздо хуже, что он отказался предоставить инструменты из физической лаборатории Брауну, который готов был читать лекции не на столь исключительных условиях. А два года спустя несговорчивый профессор, несмотря на все свое отвращение к педагогике, с удовольствием принял преподавательскую должность в Шляхетном корпусе и проработал там десять лет, получая, параллельно с академическим, второе жалованье. Надо признать: Франц Ульрих Теодор Эпинус, при всех своих выдающихся научных талантах, очень себя любил; ему нравились достаток, спокойная жизнь и уют, и он меньше всего готов был жертвовать своими интересами ради науки и тем более — ради просвещения россиян. Позднее «Франц Иванович», как стали его называть, нашел себя вне академической среды: преподавал наследнику Павлу Петровичу, сочинял дипломатические шифры, а на досуге продолжал заниматься астрономией, механикой и физикой (понемногу, но успешно: изобрел ахроматический микроскоп).
В 1760 году еще молодой (34-летний) Гришов, старший профессор астрономии, тяжело заболел и 4 июля умер. Академическая обсерватория перешла в руки Эпинуса и его ближайшего помощника Румовского. У Ломоносова появились новые основания для недовольства. Он жаловался на то, что Эпинус и Румовский редко посещают обсерваторию: на лестнице, ведущей со двора на башню Кунсткамеры, полно снега. Возмущался он и тем, что в обсерваторию поднят заказанный еще при Гришове большой астрономический квадрант — «в бесполезную излишнюю тяжесть башне, в излишнюю беспрочную трату казны и в напрасную трату времени».
Между тем именно в этом году научный мир ждал важного события: прохождения Венеры через диск Солнца. Наблюдение за этим небесным явлением (открытым в свое время Кеплером и происходящим с интервалами от восьми лет до 121 года) с разных точек Земли должно было помочь уточнению солнечного параллакса. В России предполагалось послать наблюдателей в Сибирь — в Тобольск, Селенгинск и Иркутск. Академия обратилась за помощью в Париж. Оттуда прислали астронома Ж. Шаппа д’Отероша, который отправился в Тобольск. В Иркутск поехал Попов, а в Селенгинск — молодой Румовский. Наблюдения в Селенгинске (как и в Иркутске) не вполне удались из-за погоды, Ломоносов же, давно сердитый на «неблагодарного» ученика, обвинил в неудаче лично его.
В Петербурге тем временем происходило следующее. Эпинус напечатал в журнале «Сочинения и переводы, к пользе и увеселению служащие» (который был преемником «Ежемесячных сочинений») статью «Известия о наступающем прохождении Венеры между Солнцем и Землей». Попов, как коллега-астроном, не вполне согласился с расчетами Эпинуса. Ломоносов встал на его сторону, раскритиковал статью мекленбуржца на заседании Академической конференции и позднее сам составил «Показание пути Венерина по солнечной плоскости, каким образом покажется наблюдателям и смотрителям в разных частях света майя 26 дня 1761 года», оставшееся, правда, в рукописи.
Между тем 12 мая адъюнкт астрономии Андрей Дмитриевич Красильников обратился с письмом в канцелярию. Он просил разрешения «наблюдения чинить на обсерватории с профессором Епинусом вместе, но инструментами порознь».
Красильников, ученик Делиля, опытнейший 55-летний наблюдатель-практик, участник Камчатской экспедиции, имел немало заслуг: он вычислил широту и долготу десятков населенных пунктов в России, почти безошибочно измерил расстояние от западных до восточных рубежей России, написал первый на русском языке учебник астрономии. Впрочем, сам же Ломоносов признавал, что Красильников — всего лишь «добрый обсерватор и геодезист», далекий от «высших наук». Из своего многолетнего опыта Красильников знал, что глаз наблюдателя устает и что поэтому следует время от времени сменять друг друга. Именно так мотивировал он свою просьбу.