Опасный виконт

— Я всегда стараюсь на глазок определить вес новичка. Полагаю, одиннадцать с половиной стонов. — Он начал возиться с противовесами. — Господи, спаси мою душу! Двенадцать стонов и два фунта. Вы более мускулист, чем кажетесь.

Диана почувствовала облегчение, когда оказалось, что Айверли тяжелее, чем выглядит. Ей пришло на память, как во время поездки она обратила внимание на его сильные бедра. Его сюртук и жилет, которые вышли из моды еще десять лет назад, наверное, скрывают отличную фигуру, а брюки, пока не потеряли форму, были достаточно удобны.

— Скажите, сэр, — спросил Айверли, — какой смысл собирать все эти сведения? Какие из них можно сделать выводы?

— Хороший вопрос. Я приобрел весы после того, как увидел, как жокеев взвешивают перед скачками. Обычный безмен, но у меня были мысли, как усовершенствовать его. Правда, ничего не вышло, и я занялся другими механизмами. Мне нравится следить за изменением веса родных и знакомых. Да и детям это доставляет удовольствие, не так ли, крошка?

Он взглянул на Диану, и та прикусила язык. Как же отец так превратно истолковывает ее чувства? Мальчики, конечно, не возражают. А мать не взвешивается уже несколько лет; поскольку ее вес меняется в пределах унции, она отказалась терять время на столь бесполезное занятие. Но папе в голову не приходит, что дочерям претит быть объектами этого специфического научного эксперимента.

— Я не пользуюсь моими записями в каких-то определенных целях, — пояснил мистер Монтроуз.

— Вы записываете только вес? Может быть, если бы вы записывали и рост, у вас была бы более основательная база для сравнений.

— Господи, спаси мою душу, это отличная мысль! Сразу видно, что вы — Айверли. Так с ходу подать научную идею. Вот вы, например, не менее шести футов, я полагаю. Я сейчас же подготовлю ростомер. Ему самое место рядом с приспособлением для снятия обуви. Ведь люди должны разуваться перед измерением.

И он тут же погрузился в свои мысли. Поскольку измерение роста представляло несложную задачу, он, без сомнения, выдумает что-нибудь бесполезное, сложное и непрактичное вроде гидравлического ботинкоснимателя. Диана нежно любила отца, но иногда он вызывал у нее желание закричать. И часто.

— Иди, Диана, — сказал он. — Я надеюсь, ты найдешь мать в гостиной.

Уходя вместе с Айверли из зала, она слышала, как отец размышляет вслух:

— Разуваться, хм-м. Может быть, перед взвешиванием надо снимать одежду?

Пока он не успел осуществить свою последнюю идею, Диана увела Себастьяна в гостиную и закрыла за собой дверь. Там ей показалось, что она очутилась в первом круге ада. Несмотря на открытые окна, в комнате было нестерпимо душно. Хотя стоял жаркий июльский день, в огромном, каменном очаге, который в былые дни был нужен, чтобы зажарить в нем целого быка, горел огонь. Мать стояла на коленях на полу и разговаривала с причиной этого безумства: перед ней на подстилке лежала ее любимая гончая, к соскам которой присосалась куча маленьких комочков.

— А, это ты, дорогая. — Миссис Монтроуз подняла глаза на дочь. — Локкет вчера разрешилась. Мы потратили чертову уйму времени, пока ей удалось забеременеть. Мне хотелось получить потомство с длинными носами, поэтому я случала ее с Боббити эсквайра Мостина из Чарлтона. Боббити старался, но у него получилось только с третьего раза. Локкет не испытывала к нему влечения. Но наша умная девочка принесла десять щенков, и все крупные, как на подбор.

Диана поморщилась — слишком много новостей.

— Поздравляю, мама. Я пригласила в гости мистера Айверли. Он интересуется древностями.

Мать поднялась с пола, нерешительно посмотрела на руки, которыми только что держала щенков, пожала плечами и вытерла ладони о полол поношенной амазонки.

— Здравствуйте, мистер Айверли.

Айверли пожал протянутую руку:

— Здравствуйте, мадам.

— Вы любите охоту?

— Не так чтобы очень. Но иногда охочусь, — ответил он.

Для мамы этого было достаточно.

Мистера Айверли тут же усадили на диван, и миссис Монтроуз принялась расспрашивать гостя о том, какие он знает породы собак. В старомодной обстановке гостиной Айверли уже не выглядел белой вороной. Его облик вполне гармонировал с массивной дубовой мебелью, темными картинами в кривых рамах, стопками книг и журналов и полом с клоками собачьей шерсти. Он даже как будто не замечал страшной жары. Он и ее мать хорошо смотрелись в паре. Как и Айверли, она была высока, худа и одета так, чтобы нравиться только себе самой. Наряд, который она считала подходящим для бальных залов Лондона, до сих пор виделся Диане в ночных кошмарах.

Справедливости ради старая амазонка сидела на матери очень хорошо. Ее светлые волосы только лишь начали седеть. Если бы не обветренное лицо, свидетельствующее о многих днях, проведенных в охотничьих угодьях, она бы выглядела значительно моложе своих сорока восьми лет. Марго Монтроуз когда-то была очень красивой женщиной, и младшая дочь пошла в нее. Диана была больше похожа на отца и, к ее огорчению, переняла у него склонность к полноте.

Следя за тем, чтобы к зеленой амазонке не пристала собачья шерсть, счищать которую пришлось бы служанке-француженке, Диана села на стул возле самого окна. Кивком она позвала Минерву, которой удалось проникнуть в дом незаметно от отца и которая теперь сидела в углу комнаты с книгой. Обмахиваясь рукой в тщетной попытке создать дуновение воздуха, она прошептала сестре на ухо ужасную новость:

— Я поправилась на пять фунтов.

Минерва с сомнением оглядела Диану:

— Непохоже.

— Слишком много хорошей еды, слишком много обедов, где подают по десятку блюд на каждую перемену. Ты не представляешь, как вкусно кормят в Мэндевилле. Почти невозможно не попробовать все.

Она с завистью посмотрела на стройную фигурку сестры. Конечно, у бедняжки Минервы грудь была почти плоская, но у нее еще есть время развиться. Однако даже если этого не случится, дело поправит портниха. Мин не придется страдать от унижения в обществе, будучи не по правилам одетой. Ее сестра была умна и имела достаточно средств, чтобы быть уверенной, что найдет мужа, какого захочет и когда захочет.

Между тем проблемы у Дианы были. Некоторые платья стали ей узки, и это даже вызывало жалобы служанки.

— Я думаю, мне надо отказаться от любимых блюд, — тихо сказала она. — Тогда у меня будет меньше искушения и я смогу уменьшить рацион.

— Дурацкая мысль, — возразила Мин. — Почему не есть только любимые блюда? Просто ешь их поменьше и не лишай себя удовольствия.

— Мне твое предложение нравится. Я попытаюсь так сделать.

— А сейчас, пока у тебя есть возможность, расскажи, почему ты остановилась в Мэндевилле?

— Чудесное совпадение, — объяснила Диана. — У моей лошади отвалилась подкова около Вулверхэмлона. Пока я ждала кучера, который отправился к кузнецу, Блейкни с компанией проезжал мимо и предложил помощь. Он настаивал, чтобы я поехала с ними и воспользовалась удобствами ближайшей гостиницы.

— А он узнал тебя?

— Разумеется. Он знал меня всегда.

— Но он узнал тебя?

Мин была настроена скептически.

— Я уверена, что на сей раз привлекла его внимание. — Волнение мешало ей говорить тихо, но быстрый взгляд, брошенный на мать, показал, что она ничем не рискует — та была целиком занята собеседником. — Он настаивал, чтобы я присоединилась к ним и провела несколько дней в Мэндсвилле, а уж потом возвратилась в Уоллоп.

Воспоминания словно опьянили ее.

— Не понимаю, почему ты дорожишь мнением человека, который до сих пор совершенно не обращал на тебя внимания? Каков? Он и на меня не обращал ни малейшего внимания.

— Но ты же видела его, Мин. Он все так же красив.

— Ну и?

— Как он одет! Все из Лондона. Лучше одет только Тарквин Комптон[4]. Но у Блейкни фигура лучше, хотя он и не так высок.

— А как насчет ума?

— Он — спортсмен до мозга костей.

— Но ты же ненавидишь спорт.

4

Законодатель мод высшего света Лондона первой четверти XIX века.