Страница 82 из 87
Наступил вечер олана. Приходят девушки. Худышки — мышками шмыгают, козочками прыгают, порхают, как мушки, хохотушки-резвушки. Толстушки — мягки, как подушки, в ожиданьи пирушки сидят или ходят — величавы, как павы…
Со своего верблюжьего пастбища пришла и Ай-Калдыргач, сестра Алпамыша. Дошел до нее слух, что Барчин-ай дала согласие Ултану, что в этот вечер состоится бракосочетание их. Подумала: «После того как бракосочетание совершено будет, перейдет она к Ултану во дворец — когда-то еще придется мне с Барчин-ай, бедняжкой, свидеться?..» Как ни тяжело ей было думать, что Ай-Барчин женой Ултана станет, — решила она пойти.
Пришла она, — Бадам-ханша дала ей два светильника в руки, третий на голову ей поставила.
Тут Ядгар тоже пришел. Калдыргач Ядгару, любимцу своему, такое слово сказала:
Барчин-аим, как невеста Ултана, также тут находилась. Слова своей тетки Калдыргач услыхаз, опечалился о ней Ядгар и, к матери своей, к Ай-Барчин обращаясь, так сказал он ей:
Шла с поля Бадам-ханша, подходит к юрте, — видит — темно в ней стало вдруг. Вошла — узнала, в чем дело, — подумала: «Если мне сейчас избранить ее как следует, может Барчин оскорбиться, — обратно свое согласие взять. Не буду ее пугать раньше времени, пусть уже невесткой моей станет, — тогда с нею сочтусь, как умею!..»
Зажгла она снова светильник, сказала строго:
— Больше чтоб этого не было! Начинайте, девушки, олан! — Сказала она так и села.
Тем временем Култай-Алпамыш входит.
— Что ты, Култай, шатаешься-болтаешься, без зова являешься? — сказала недовольно Бадам-ханша.
Отвечает ей Култай-Алпамыш:
— Мы, янга, с тобою в свойстве. На таком торжестве, на свадьбе сына твоего, Ултана, как же не погулять мне? Хочу три-четыре олана спеть с тобою в паре.
Бадам-ханша ему: — Если ты со мною оланы затянешь, пожалуй, возомнишь себя равным нам. — Так сказала Бадам, чванясь перед Култаем, и стала глумиться над ним:
— Что, спрашиваю, воспевать будешь ты? Горе-нужду раба-чабана, кибитку из самана, помет барана? Это для олана на свадьбе моего сына хана Ултана не годится.
Сказал ей Култай-Алпамыш:
— Зачем, янга моя, не боясь греха, своих не узнаешь, обижаешь бедняка-пастуха? Действительно мы равны: — ведь я — твой свояк. Разве не так?[46]
Шутницей была Бадам-ханша, знала, что и Култай — шутник большой. Не знала только, что не с Култаем, а с Алпамышем говорит. Согласилась Бадам несколько оланов с ним спеть, но захотела первой начать состязание.
Бадам-ханша:
Култай-Алпамыш:
Бадам-ханша:
Култай-Алпамыш:
Бадам-ханша:
Култай-Алпамыш:
— Э, Култай-джан, дуйная твоя голова, не ту игъю игъяешь, — пеевияешь слова! — оборвала его Бадам-ханша. Отвечает ей Култай-Алпамыш:
— Э, джан-янга, ворчливая карга, сердце не омрачай — не замечай, если я, твой свояк, что-нибудь не так скажу невзначай.
— Ну, — говорит ему Бадам, — яз так, то шайтан с тобой, — как умеешь, так пой.
И начала она снова:
Бадам-ханша:
46
Мы равны — намек на рабское происхождение Бадам, которая, возвысившись, презирает «свояка» — пастуха Култая.
47
Яр-яр — обычный припев свадебных четверостиший у тюркских народов Средней Азии (слово яр означает «милый», «возлюбленный»). Формой «яй-яй!» сказитель воспроизводит картавое произношение Бадам.