Страница 25 из 87
Алпамыш сказал: — Поздно уже: гостю, не вовремя приехавшему, уважения нет. Сегодня уж переночую с вами, а завтра утром выеду.
Слова его услыхав, подумали чабаны: «Путник этот все время кружится тут, — может случиться, что он окажется нашим зятем Алпамышем, прибывшим из Конграта».
Старались чабаны угодить ему, — Байчибара под уздцы взяв, к кормушке привязав его, подстелив под гостя штаны и кебанаки, усадили они Алпамыша, зарезали баранов — и стали угощать его, так говоря:
— Вы устали, зять наш, облокотитесь — ешьте. Поел Алпамыш, лег спать в загоне у пастухов, — коня хранить! Кайкубату поручил. На рассвете снова сон приснился ему, снова он видел во сне возлюбленную свою Ай-Барчин. А в это время и сама Барчин-ай в своей юрте бархатной спала — и тоже сон видела. И Караджан-батыр, вместе с девятьюдесятью другими батырами калмыцкими в пещере спал и тоже сон видел…
Проснулся утром Алпамыш, стал о своем сне размышлять — решил дальше ехать.
Проснулась в юрте своей Ай-Барчин и сон свой сорока девушкам рассказывает, так говоря:
Услыхав слова Барчин, девушка Суксур-ай так ее сон растолковала:
Выехав из пастушьего загона, увидел Алпамыш необыкновенно высокий крутой холм, находившийся во владениях хана Тайчи. Холму этому именование было Мурад-Тюбе. Не каждый, чело-век способен был тропу через Мурад-Тюбе протоптать.
Решил Алпамыш испытать счастье свое такой приметой: «Направлю-ка я коня своего на этот холм. Если он, высоты не испугавшись, поднимется на вершину, значит, тотчас по приезде на место получу я возлюбленную свою. Если же конь мой испугается крутизны холма и заупрямится, значит — не судьба мне получить свою Барчин. Зачем же мне тогда напрасно ехать к ней — в дураках оставаться?»
Направил он коня прямо на холм, — поскакал Байчибар вверх, ни на миг не задумавшись, — топот копыт его заглушил бы топот сорока тысяч коней. Алпамыш так обрадовался, словно бы он уже получил свою возлюбленную. На вершину холма поднявшись, посмотрел он — увидел вдали становище десятитысячеюртного народа конгратского. Коня своего на подножный корм пустив, лег Алпамыш наземь, локтями упершись, лицом — к дому Байсары…
А калмык Караджан, сон недавно видевший, проснулся в час утреннего намаза — и тотчас же стал произносить святую калиму. Девяносто без одного батыров калмыцких, услыхав, что Караджан мусульманскую молитву читает, в ужас пришли — и говорят:
— Э, нож этот кухонный, этот красный перец — Караджан с ума, как видно, сошел! Оставим его, поедем-ка на озеро.
Выехали они на охоту. А Караджан с тринадцатью своими дружинниками тоже на охоту направился в степь. Едет он прямо по направлению к Алпамышу. Чубарый конь Алпамыша, кормившийся на Мурад-Тюбе, посмотрел — увидел: четырнадцать смутных теней приближаются со стороны калмыцкой страны. Как только увидал их Байчибар — трава, которую жевал он, поперек горла стала у него. Вот что в голове его промелькнуло в это мгновение:
«Если приближающиеся кони тулпарами окажутся, а седоки — окажутся врагами, и если Алпамыш, вскочив на меня, скрыться от них захочет, а они нагонят нас — ведь это может кончиться смертью единственного сына несчастного старика Байбури!»
Чубарый конь еще пристальнее стал всматриваться в приближающихся — и увидел, что все четырнадцать едут вразвалку, — копыта коней их в земле увязают. Это увидав, стал Байчибар траву с хрустом уминать, про себя думая: «Если так — значит, погнавшись за ними, я догоню их; значит — спасусь от них, если убегать придется; значит — спасу человека, на мне сидящего, если только сама смерть за горло его не схватит!..»
17
Счету дуков равен счет твоих врагов… — Остов юрты обычно имеет девяносто дуков, вертикальных жердей, которые втыкаются в чангарак, деревянный круг, образующий дымовое отверстие юрты. Раздавленный чангарак и сломанные дуки служат для Суксур предсказанием предстоящей гибели калмыцких богатырей, врагов Барчин, число которых тоже девяносто.