Больше, чем игра

– Как сессия? – поинтересовался Егор.

– Нормально, – ответил Ленька, продолжая глядеть в потолок.

– Ты обкурился, что ли? – обеспокоенно спросил Егор и принюхался – ничем подозрительным вроде не пахло, но окно в комнате было открыто.

– Нет, – ответил Ленька, скосив глаза на гостя.

– А в чем дело?

– Ни в чем.

Егор не стал пытать Леньку дальше, чтобы докопаться до причин его угнетенного состояния, – захочет, сам скажет. Покопавшись в кодаковском конверте, он выудил оттуда фотографию, сунул Леньке под нос.

– Держи, любуйся.

Ленька взглянул на свою раззявленную до неприличия пасть и немедленно зевнул.

– Вот‑вот, – сказал Егор. – Самая суть Лентяя.

– Убийственно, – выдавил Ленька сквозь второй зевок. – Надо спрятать эту ужасную картинку куда‑нибудь подальше, пока у меня голова пополам не разломилась.

После очередного зевка он протянул руку к столу и положил фотографию изображением книзу.

– А как там насчет стенописи?

– Я еще не ходил в детский сад, только собираюсь, – ответил Егор. – Но будь готов начать работу завтра. У тебя, вообще, как – завтра день свободный?

– В принципе – да, – сказал Ленька.

– Тогда завтра с утра заходи ко мне домой. Вместе пойдем в детский сад.

– С какого утра‑то? С раннего?

– С раннего, с раннего. – Егор усмехнулся. – Я‑то знаю, что у тебя раннее утро в десять часов начинается.

– Ну, не в десять, – слабо возразил Ленька. – Часов в восемь.

– Да‑да, – покивал Егор, – свежо предание… – Он снова запустил руку в конверт с фотографиями, достал еще одну, с Леной, взглянул мельком и подумал: Обязательно закажу отпечаток и для себя, – протянул фотографию Леньке. – А это отдай Лене.

Ленька снимок не взял.

– Сам и отдай. Мы с ней поцапались вчера.

– Серьезно? – поднял брови Егор.

– Ага. – Ленька поворочался на кровати, поскрипел пружинами, вздохнул. – Вдрызг.

– Из‑за чего хоть? – сочувственно поинтересовался Егор.

Ленька опять на него покосился и ответил после некоторой паузы:

– Из‑за тебя.

– А я‑то тут при чем? – удивился Егор.

– Ни при чем, – сказал Ленька, снова уставившись в потолок.

– Фотографию я тебе все‑таки оставлю, – сказал Егор, положив снимок Лены на стол рядом с ленькиным. – Теперь у тебя есть подходящий предлог с ней встретиться, есть возможность поговорить и помириться.

– Лучше бы ты ее не снимал, – сказал Ленька.

Детсадовские воспоминания Егора были скудны и отрывочны. Он не помнил, нравилось ли ему ходить в детский сад или не очень. Кажется, все‑таки – не очень. Он не помнил ни детей, с которыми ходил в одну группу, ни воспитателей, за исключением, разумеется, Татьяны Георгиевны. Зато он очень хорошо помнил само здание детского сада: оно было одноэтажное, желтого цвета, с резным деревянным крылечком, а вокруг росли деревья, высоченные, до неба, сосны, – или тогда они просто казались такими?

Из настенных росписей в том детском саду Егор помнил только одну, да и то, пожалуй, только потому, что она запечатлелась на заднем плане групповой фотографии. На стене были нарисованы парни в красных косоворотках и широких штанах, в руках они держали балалайки и вроде как пели, а девушки с длинными косами, одетые в расшитые сарафаны, водили хороводы среди стилизованных, белых в черную полосочку, кудрявых берез.

Арт а ля рюсс, – с усмешкой подумал Егор, вспоминая сие панно. – Иван Екатеринович сидел под развесистой клюквой и пил самовар с варениками…

Он вспоминал все это, стоя в коридоре другого детского сада, того, в котором теперь работала заведующей его бывшая воспитательница, а ныне работодательница. На стене коридора, в промежутке между дверями двух групп поместился сюжет из сказки Репка, воспевающей преимущества коллективного труда над единоличным. Егор с первого взгляда определил примитивно‑аляповатую манеру работников отдела промышленной эстетики моторного завода, а также он с уверенностью мог сказать из какой именно книжки была позаимствована иллюстрация, послужившая образцом для данной… хм… художественной работы.

В детском саду было время тихого часа, и из‑за этой тишины и пустынности казалось, что здесь вообще никого нет.

– Что вам здесь нужно, молодой человек?

Неожиданно услышав за спиной строгимй сухой голос, Егор вздрогнул и обернулся. Дама внушительных размеров, на вид совершенно квадратная, и возраста, туманно определяемого за сорок, пристально взирала на Егора сквозь очки в тонкой металлической оправе. Очки, платье темных тонов, перманент – именно так в представлении Егора выглядели завхозы. Представление Егора было верным – по крайней мере, на этот раз.

– Я пришел к заведующей, к Татьяне Георгиевне, – сказал Егор, немного робея под суровым взглядом завхоза, и добавил несколько заискивающим тоном: – Насчет работы.

– Вы – Егор? – строго спросила дама.

– Да.

– Татьяна Георгиевна ждет вас в кабинете, – сказала дама. – Идите за мной. – И она величественно, как линкор, поплыла по коридору. Егор держался в кильватере.

Они поднялись на второй этаж, дама‑завхоз довела Егора до нужной двери и первой вошла в кабинет заведующей.

– Татьяна Георгиевна, к вам пришел художник, – услышал задержавшийся в коридоре Егор. Войти он не мог – дверной проем был надежно блокирован дамой‑завхозом.

– Пусть заходит, – сказала Татьяна Георгиевна.

Дама‑завхоз посторонилась, и Егор вошел.

Кабинет заведующей был невелик, к тому же изрядно загроможден книжными шкафами, на полках которых, вместо книг, были расставлены пухлые папки скоросшивателей; возле окна стоял стол, за столом сидела Татьяна Георгиевна. Впрочем, когда широкая корма линкороподобной дамы‑завхоза скрылась за дверью, в кабинете стало попросторнее.

– Добрый день, – сказал Егор.

– Здравствуй, Егор. – Татьяна Георгиевна отложтла в сторону какие‑то бумаги, спросила: – Ну что, принес эскизы?

– Вообще‑то, это не эскизы, – оговорился Егор, подходя к столу заведующей и раскладывая на нем яркие глянцевые снимки. – Но это даде лучше, чем эскизы, – нагляднее.

– Вот это не подойдет, – сразу же сказала Татьяна Георгиевна, отодвигая в сторону фотографию с изображением Гэндальфа и чудовищного Барлога на мосту Казад‑Дум.

– Но почему? – спросил Егор, немного огорчившись. – По‑моему, неплохо нарисовано.

– Нарисовано прекрасно, даже слишком, – сказала Татьяна Георгиевна, – поэтому я и отвергла эту картинку. Этот монстр, – она указала на Барлога гладким наманикюренным ногтем, – слишком страшен – дети будут его бояться. Ты, кажется, упускаешь из виду, что будешь рисовать для маленьких детей.

Егор кивнул.

– Понятно.

– И вот эта не подойдет. – Татьяна Георгиевна отвергла картину Пеленнорской битвы. – По той же самой причине.

– Выбирайте, решайте, что для вас подойдет. – Егор горестно вздохнул. – Заказчик всегда прав.

– Вот эта мне нравится. – Татьяна Георгиевна указала на Гэндальфа на вершине башни Ортханк и распростершего над магом крылья Великого Орла Гваихира, Повелителя ветров. Посмотрела‑посмотрела и сказала с сомнением: – Хотя она тоже выглядит мрачновато.

– Выбирайте, – повторил Егор смиренно.

– А вот эта, пожалуй, подойдет. – Заведующая выбрала фотографию, где маленькая экспедиция – хоббиты, люди, гном, эльф и маг – брела по снежным склонам Карадраса.

Егор пожал плечами.

– Как скажете.

И еще были сюжеты: фейерверк на дне рождения Бильбо и Фродо – там Гэндальф стоял в окружении изумленных хоббитов, восторженно задравших головы к вечернему небу, где распускались дивные огненные цветы; веселая пирушка в гостях у Тома Бомбадила, где хоббиты и сам гостеприимный хозяин со своей красавицей женой сидели за широким деревянным столом, уставленным разнообразными яствами; совет у Элронда, где в просторном светлом зале эльфийского дворца эльфы и люди, хоббиты и гномы внимали словам Гэндальфа; наконец, самая масштабная картина – коронация Арагорна в крепости Минас Тирит.