Страница 250 из 307
– Передайте мой совет вашему государю подумать об этом и ознакомиться с постановлениями Флорентийского собора. Для государя вашего будет сделано все со стороны Рима и христианских государей, если он будет в союзе с апостольскою церковью.
Папа указал на стоящего недалеко от трона священника.
– Вот мой посол к царю – Антонио Поссевин. Он поедет вместе с тобою в Москву. Знакомься с ним.
Поссевин низко поклонился Шевригину.
Шевригин ему.
Договорились: завтра поутру встретиться у московского посла, во дворце Медичи. Поссевин сказал:
– Его святейшество поручил мне убедить короля Стефана Батория, чтобы он войною на ваши земли не ходил и христианской крови не проливал.
Вернулись Истома и Хвостов из Ватикана уже поздно, под вечер, сопровождаемые слугами, которые несли перед ними факелы. В небе выступили звезды. В садах слышался женский смех и нежный звон струн. Скрытые в зелени музыканты нежным трепетанием звуков, уж конечно, проникали в самые сердца видимых и невидимых слушателей.
Когда посол и его помощники вошли в отведенную им палату, то их глазам представилась такая картина: подьячий Антон Васильев, сидя за столом и положив на него руки, а на руки голову, спал крепчайшим сном, оглашая палату богатырским храпом, а около его головы в беспорядке были разбросаны четыре букета цветов.
Подьячего Сергея Голубева в комнате не было.
Шевригин и Хвостов вышли в сад. Там они нашли и его. Он лежал навзничь на мраморной скамье; у изголовья его была привешена на ленточке дощечка, на ней написано:
«Omnia tempys habent!»
Игнатий рассмеялся:
– Это латинская надпись: «Всему свое время!»
Шевригин и Хвостов растолкали Голубева. Протирая с удивлением глаза, он спросил:
– Ехать?
– Не ехать, а посла встречать своего. Что это с тобой?
Голубев тяжело вздохнул:
– Девки тут какие-то приходили. А мы ничего.
Разбудили и Васильева. Шевригин показал им дощечку с надписью.
– Тут по-латынски писано: «На все свое время!» Что это обозначает? К чему это?
Васильев ухмыльнулся:
– Это не я... Это oн, Сережка, лез к ним...
– К кому «к ним»?
– Тут девчонки бусурманские приходили... Вон добра тут нам принесли, вон, гляди!.. – Васильев указал на цветы.
– Они вас ни о чем не расспрашивали?
– Нет. Только вот о нем, – кивнул в сторону Игнатия Сергей Голубев. – Уж очень полюбился он им...
– А зачем ты сам-то лез к ним?!
Голубев опять тяжело, даже со свистом, вздохнул.
– Винюсь! Токмо так... Попусту приходили... Выведать им ничего не удалось. Ей-Богу!
– Вы не унимаетесь? Ну, ждите государевой грозы! – сердито произнес Шевригин.
Из Рима посольство царя выехало большим караваном. Присоединился веселый, расторопный иезуит Антоний Поссевин, посол папы, со своими провожателями. Он немного говорил по-русски. Без посредничества Франческо Паллавичино, однако, не обошлось. Поссевин склонил Шевригина ехать через Венецию. Правда, в государевом наказе послу было твердо указано, что «опричь грамоты приказу нет никакого», но иезуит сумел доказать Шевригину, что, кроме пользы, от поездки в Венецию ничего не будет.
Шевригин остался беседою с папой не совсем доволен. Царь Иван о вере ничего не говорил. Он писал, чтобы папа римский подумал о союзе с Москвою против турок, причем в грамоте государевой ясно было сказано, что союзу «для борьбы с врагами христианства – турками» мешает Стефан Баторий; он льет христианскую кровь при поддержке турок. При их помощи он владел и польско-литовским престолом. А папа твердит о необходимости присоединения России к католической церкви. Одно утешало Истому, что папа отправляет своего посла в Москву. Этого желал царь. Пускай там сам государь и разбирается!
– Его святейшество, – сказал Поссевин, когда Рим остался позади, – поручил мне поговорить с венецианцами о торговых сношениях с Москвой, для чего нужно разъяснить Республике благочестивое намерение его святейшества... От сего будет великая польза религии и торговле Венеции. Вот почему не надобно проходить мимо Венеции.
Шевригин хмуро спросил:
– А нам какая польза, нашему батюшке государю, от того?
– Польза будет немалая, коли богатые венецианские купцы станут ездить к вам, да и союз против турок поддержат, а государь ваш, мудрый Иван Васильевич, рад будет новому союзнику. Венеция сильна на морях. Венецианцы – свободный народ; они не признают власти ни цесаря-императора, ни папы. Они сами по себе.
Шевригин не прочь был выслужиться перед царем. Слушая Поссевина, он загорелся желанием обрадовать Ивана Васильевича торговлею с Венецианской республикой, поэтому и согласился направить путь посольства в Венецию.
Поссевин был розовощекий, широкоплечий монах. Глаза его немного косили, и от этого на лице лежал отпечаток хитрости. Толстые чувственные губы и крупный красноватый нос вместе с жирным отвисшим подбородком намекали на то, что человек пожил в полное свое удовольствие на белом свете. Шевригин был доволен его разговорчивостью. Он с большим вниманием прислушивался к его бойким речам. Нравилось ли ему, Шевригину, то или иное рассуждение иезуита или нет, он все равно слушал молча, стараясь извлечь из его слов что-нибудь для себя полезное.
Колымаги, в которых ехали Шевригин со своими людьми и Антоний Поссевин, сопровождали конные мушкетеры в круглых войлочных шляпах под начальством двух скакавших впереди офицеров. Кроме мушкетов, воины были вооружены шпагами.
Поссевин сказал сидевшему рядом с ним Шевригину:
– Его святейшество, увы, обеспокоен тем, что коли на нас нападут разбойники, каковых в этих местах немало, тогда навеки рушится дружба с вашим государем. На дорогах кругом Рима происходят постоянные грабежи и убийства, к тому же разбойники здесь крайне жестоки и бесчеловечны. Они не нападают только на бедняков, у которых не имеется и гроша за душой. А главное... О, стыд, о, позор! – Поссевин закрыл лицо ладонями. – Язык мой не поворачивается, чтобы сказать вам это.
– Полно... говори... Худое и останется худым, хорошее останется хорошим...
– О дорогой брат, это чудовищно, что вы теперь услышите от меня! – всплеснув руками, голосом, в котором слышался страх, смешанный со стыдом, воскликнул иезуит.
– Ничего... Бог спасет, говори, – добродушно улыбаясь, произнес Шевригин.
– Так слушайте! Именно эти разбойники помогали многим нашим знатным синьорам богатеть и расширять свои владения. Ими за деньги пользовались те, кому они были нужны. Такие важные господа, как Стефан Колонна, не стыдились быть в сговоре с разбойниками... Их оружием он сводил счеты с неугодными ему вельможами. Здесь недорого продается рука убийцы с кинжалом... Наемные убийцы здесь в большом употреблении. Дорогой монсиньор, я прошу вас: не рассказывайте об этом никому в Москве. Я не хочу, чтобы о нас думали плохо. Если дойдет слух до Колонны или Орсини, что я рассказал вам, они могут меня лишить жизни. Для этого у нас особого труда не требуется. Правосудие у нас не в почете. Видите, монсиньор, с каким доверием я отношусь к вам.
– Спасибо! Я знал, что ты человек правдивый, – сказал Шевригин.
Сидевший за спинами Поссевина и Шевригина Паллавичино, выполнявший обязанности переводчика, насмешливо улыбнулся, чего не могли, конечно, заметить ни Поссевин, ни Шевригин. То, о чем так таинственно и с такими оговорками рассказывает Поссевин, невелика тайна: об этом давно знает вся Европа, да и в других государствах разбойничьи шайки охотно привлекаются вельможами для сведения личных счетов и для выгодных нападений на замки других вельмож. Стоит ли просить Шевригина хранить это в тайне?! Таковы иезуиты: любят морочить головы другим людям. Паллавичино ненавидел иезуитов. Он хорошо знал их «работу» по Венеции, куда он со страхом теперь ехал.
Дорогою между Антонием Поссевином и Шевригиным было много разговоров о короле Стефане Батории.
Шевригин первый начал их. Он сказал: