Конгрегация. Гексалогия

– Сперва отдохните, – предложил тот сочувствующе. – Я вижу, вам совсем нехорошо, и думаю, что пара часов сна…

– Нет, – возразил он, поднимаясь рывком, чтобы снова не дать себе разнежиться. – Не буду. Не так уж сильно я устал, просто привычки нет. Втянусь, ничего.

– Уверены?

– Да. Старый добрый способ – ведро холодной воды… – Курт криво усмехнулся, пожав плечами. – Руководство по ведению допроса утверждает, что это способно сбивать сон в течение трех дней. Вот и проверим.

***

Трех дней господин следователь не продержится – это он понял уже к вечеру, когда, стоило лишь приостановиться в неподвижности, и сон накатывал вмиг, проносясь многочисленными событиями в одну краткую секунду. Таких коротких снов Курт увидел уже несметное множество и боялся присесть, чтобы не утратить над собой контроля.

Сейчас он и Мейфарт курсировали по одному и тому же маршруту: верхняя комната замка (вопрос Вольфу – все ли в порядке, тяжкий вздох и кивок), после – коридоры (встреча с кем‑либо из стражи, лицо кирпичом, холодок промеж лопатками, проверка цельности бочек с маслом и смолами), затем комната барона (осторожно, в скважину – убедиться, что жив и в себе, либо же попросту постучать и поинтересоваться, не обращая внимания на недовольное бухтение старика), затем двор, затем стены и, наконец, надвратная башня. К концу дня Курт изучил замок, наверное, не хуже капитана, проведшего здесь почитай всю свою жизнь, и успел возненавидеть каждый закоулок каменной громады.

В голове, когда до слуха долетал очередной возглас из‑за стены, вспыхивала фраза из труда какого‑то не то философа, не то историка – «umpsisse probra, deinde saxa, postremo ferrum»;[50] самым раздражающим было то, что Курт никак не мог вспомнить, где и когда это было прочтено, и временами начинало казаться, что всего его прежнего бытия не было вовсе, что все это было лишь сном, и каждый день своей недолгой жизни он провел вот так, меряя шагами двор и коридоры замка…

Когда солнце опускалось к горизонту, крестьянские крики из‑за стен стали казаться уже чем‑то привычным, как карканье ворон на кладбищах, уже не пугали и вызывали только тихое раздражение. Лишь изредка, задержавшись на башне (все же за дозорным нужен был пригляд – снизу все продолжали поступать крамольные понукания сородичей), когда Курт ловил взгляд одного из них, становилось не по себе, стоило лишь вообразить тех же людей, не отделенных от него стенами и высотой. Тогда он начинал мысленно молиться – искренне, с душой – о том, чтобы отец Андреас поспешил, а те, чье появление здесь должно остановить это безумие, не мешкали, поняв по его путаным и не во всем верным объяснениям, что их присутствие в Таннендорфе необходимо и неотложно…

Ближе к ночи толпа у стен поредела; вероятно, в планах пивовара наступила пора раздумий, а без очередного подстегивания крестьяне не могли долго заниматься столь малосмысленным делом, как топтание у неподвижной решетки замка. Сам Каспар не появился ни разу, сколько Курт ни высматривал его среди людских лиц. Постараться объяснить им, что происходит, во что они втянуты – эта мысль родилась и умерла, не прожив и двух мгновений; кроме очередного унижения и еще большего раззадоривания толпы, ничего эта попытка не дала бы. Курт ограничился тем, что потихоньку, к слову, ненавязчиво, постарался объяснить это дозорному, который пока, надо отдать ему должное, держался стойко, игнорируя просьбы впавшей в исступление старушки‑матери у ворот. Когда вопли бабки с растрепавшимися одеждами стали вызывать глухое бешенство даже у майстера инквизитора, и он предложил солдату покинуть пост – отдохнуть, тот покосился с настороженностью и демонстративно отошел от края башни к противоположному ряду зубцов, где голоса искусителей были менее слышны.

В очередной раз наворачивая круг по поместью и чувствуя себя усталым сторожевым псом, Курт подумал о том, как было бы удобно иметь пусть не голубиную, а хоть собачью, кошачью, да пускай и мышиную почту, чтобы не шататься от стены к покоям барона и обратно, а послать капитану записку с кратким текстом «как обстановка?» и получить ответ «все в порядке» или что там ответит капитан, по ситуации…

С наступлением ночи бороться со сном стало труднее; Мейфарт, когда Курт пересекался с ним в коридорах или во дворе, выглядел чуть, но все же лучше – то ли привычка сказывалась, то ли тот факт, что ему не приходилось в дополнение ко всему гонять в соседнее графство и обратно. Когда стало уже невмочь, когда глаза начинали закрываться уже на ходу, Курт остановился у колодца в хозяйственном дворе, разоблачился до пояса и окатился водой. Легче стало не сильно и ненадолго, и он подумал невольно о том, как можно выносить такое, когда просто стоишь среди полутемного подвала, ни на что не имея возможности отвлечься, созерцая каменную стену перед собой – и больше ничего…

Сильно поредевшая толпа за стенами теперь состояла человек из двадцати самых упорных; в эту игру в осажденный замок они вовлеклись совершенно, разложив несколько костров и, кажется, устроив поздний ужин округ них. В оружейной барона, бесспорно, все еще можно было найти пару арбалетов, дабы проредить бунтовщиков еще более, однако Курт понимал, что любые силовые действия со стороны осажденных послужат сигналом к началу самого подлинного штурма, и дозорный на башне вряд ли станет и далее противиться увещеваниям родичей. Даже если устранить его, то на территории замка оставались еще двое, имеющие возможность нанести удар исподтишка – где сейчас хоть один из них, не мог сказать с уверенностью ни Курт, ни, наверняка, Мейфарт. И даже с их исчезновением легче не становилось: если вдруг крестьянам с той стороны придет в голову начать долбить стену, обитателей замка попросту не хватит на весь периметр. Это – кроме того, что пивовар вряд ли изберет столь нелегкий и слишком уж примитивный способ проникновения; уж он‑то измыслит что‑либо более изощренное. Возможно, даже смекнет, чем взорвать кладку, если выяснится, что попытки уговорить дозорного тщетны…

В очередной раз поднявшись на башню, Курт обнаружил его спящим – тот сидел на полу, привалившись к камню и свесив набок голову, и сладко посапывал. Будить солдата он не стал, просто остановился у зубца, опершись о него локтями, и постарался перенести вес на руки, чтобы дать ноющим ногам передохнуть. Интересно, где сейчас горе‑студент, подумал он, разглядывая дрожащие в темноте огоньки костров. Скорее всего, волноваться не о чем, и с ним все в порядке. Было бы это не так – его бы уже давно притащили под стены, для демонстрации и устрашения, дабы показать пример того, что будет с каждым, противящимся народной воле…

Дозорный дрыхнул так вкусно, а огни под стеной горели так ровно, успокаивающе, что Курт, вздрогнув, очнулся лишь тогда, когда подогнулись колени, и он приложился челюстью о камень зубца. Отирая ссадину ладонью, он встряхнул головой, прогоняя дремоту, и, приблизившись к солдату, носком сапога потыкал его ниже спины.

– Не спи, замерзнешь, – пояснил Курт недовольно, когда тот, дернувшись, распахнул обалделые глаза. – Или, может, прислать тебе смену?

– Нет… – хрипло со сна возразил солдат, поднимаясь, и зевнул – так сладко, что захотелось убить его на месте. – Смену не надо. Я им…

Дозорный запнулся, отвернувшись к огням костров, и Курт осторожно договорил:

– Не веришь?

– Не верю, – глухо отозвался солдат.

– А мне, значит, веришь.

– И вам не верю, майстер инквизитор, – ответил тот, не задумавшись ни на миг; помолчав, вздохнул и добавил едва слышно: – Я и себе не верю.

Уже уходящий Курт остановился, глядя в спину, напрягшуюся в ожидании возможного удара, но что на это ответить, так и не нашелся. Простояв в неподвижности и тишине несколько долгих мгновений, он просто вздохнул и развернулся к лестнице.

– Зря, – все так же тихо сказал дозорный, не оборачиваясь. – После можете пожалеть.