Страница 76 из 90
— За что бьешь меня, эй, ты, выродок, не знающий своего отца?
Слова эти крепко задели Кюрдоглу.
— Кому ты это говоришь? — крикнул он, бросившись вдогонку за плешивым.
Всюду он искал его, но найти никак не мог.
Повернулся Кюрдоглу и пришел прямо к своей матери. Видит Мовминэ-ханум, что идет ее сын и все в нем так и горит-кипит. Кровь, как говорится, готова брызнуть из его глаз.
— Дитя мое, что случилось? — спросила Мовминэ-ханум.
— Мать, скажи, кто мой отец?
Не хотелось Мовминэ-ханум признаться сыну. Ведь был он у нее один-единственный, зеница ее ока. Подумала она: «Скажу ему правду, а он возьмет да уедет». И решила обмануть его:
— Дитя мое, нет у тебя отца.
Понял Кюрдоглу, что не хочет мать говорить ему правды, и сказал:
— Сознайся, мать, кто мой отец? Не скажешь, я тут же покончу и с тобой и с собой. На улице, на базаре меня называют не знающим своего отца.
Тут уж Мовминэ-ханум видит, что ничего не поделаешь.
— Родной мой, — сказала она, — не хотела я говорить тебе. Но раз так пришлось, знай, — есть у тебя отец. Это — Кероглу из Ченлибеля, тот, перед кем трепещут ханы и паши.
— Почему ты до сих пор молчала об этом? — спросил Кюрдоглу.
— Сын мой, ты ведь еще дитя, боялась я, что скажу, а ты пойдешь искать его и попадешь в руки врагам. У отца твоего много врагов. Проведают они, что ты сын Кероглу, и убьют тебя.
Встал Кюрдоглу и сказал:
— Ну, мать, скрывала до сих пор и хватит! Разреши, я поеду и отыщу отца.
Как ни молила, ни упрашивала Мовминэ-ханум, все было напрасно. Наконец, кое-как успокоив сына, она попросила:
— Хорошо, дай мне одну ночь сроку. Я подумаю я завтра дам тебе ответ.
А сама тем временем потихоньку дала знать обо всем своему отцу.
Позвал Араб-паша к себе Кюрдоглу и сказал:
— Дитя, ты видишь, что я стар. Кроме тебя, нет у меня никого. Что тебе делать в Ченлибеле? Оставайся, и будь пашой вместо меня! Мы напишем, отец твой приедет, и ты повидаешься с ним.
— Нет, дедушка! Пашой я не буду. Я поеду! — ответил Кюрдоглу.
Тогда Араб-паша сказал:
— Разлучать отца с сыном нехорошо. Раз уж так захотелось тебе, поезжай. Но смотри, не забывай свою мать и меня. Пойди, возьми из казны денег, а из табуна выбери себе лучшего коня, садись и отправляйся. Будь счастлив!
Кюрдоглу распрощался с дедом, пошел в казну, взял сколько нужно было денег. Оттуда он отправился в степь, где пасся табун. Но какого бы коня не подводил к нему злосчастный табунщик, ни один не нравился Кюрдоглу.
Наконец, выбившись из сил, табунщик сказал:
— Тут тебе табун, а тут ты, выбирай сам!
В табуне был серый жеребец. Никто не осмеливался подойти к нему. Жеребец понравился Кюрдоглу. Табунщик сказал:
— Поймать его мне не под силу. Лови сам. Оказывается, жеребец тот родился от гнедой кобылы и Гырата.
Поймал его Кюрдоглу, оседлал, и, усевшись на серого жеребца, поскакал прямо на базар к оружейнику по имени Фатали.
— Мастер, выкуй мне меч! — сказал он ему.
Чтобы не задерживать покупателя, мастер протянул ему один из готовых мечей. Но Кюрдоглу схватил одной рукой за рукоять, другой — за конец клинка, и только хотел согнуть, как сломался меч надвое. Мастер протянул ему второй. Кюрдоглу сломал и его. Протянул мастер третий меч. И с тем — такое же. Сломался и четвертый. Видит мастер, что если дело пойдет так, в лавке не останется ни одного меча, и сказал:
— Я человек бедный. У меня семья, детей целая куча. И все они живут от трудов моих. Зачем ты ломаешь и бросаешь добро.
— Чем я виноват? — ответил Кюрдоглу. — Я просил тебя выковать мне хороший меч. А ты даешь мне эти…
— Хорошо, скажи, какой меч тебе нужен? — спросил оружейник.
Кюрдоглу ответил ему песней:
Мастер понял, что от него нужно. Выковал он ему меч наполовину из хоросанской, наполовину из местной чистейшей стали. Заплатив с лихвой и за этот и за все сломанные мечи, Кюрдоглу встал, привесил меч к поясу, сел на коня, приехал к матери и попросил ее:
Мовминэ-ханум ответила:
Кюрдоглу пообещал:
Мовминэ-ханум протянула сыну браслет:
Кюрдоглу попросил:
Мовминэ-ханум благословила его:
Мовминэ-ханум надела браслет на руку Кюрдоглу, исцеловала его в щеки и глаза.
— Сын мой, смотри, упаси аллах, открыть кому-нибудь, кто ты такой. Как только узнают, что ты сын Кероглу, тебя убьют.
Словом, распрощались мать с сыном; Мовминэ-ханум обратилась к молитве, а Кюрдоглу поскакал в Ченлибель.
Проехав три дня и три ночи, доехал, наконец, он до владений курдистанского Ахмед-хана.
Подъезжая к одной деревне, видит он, что красавица-курдянка, стоя у родника, набирает в кувшин воды. Только собрался Кюрдоглу повернуть коня к роднику, как девушка подняла голову. Едва встретились их взгляды, показалось Кюрдоглу, что молния поразила его. Невольно остановил он коня. Должно быть то же почувствовала и девушка.
Но еще отцами и дедами нашими было сказано, что упрямей курдянок трудно сыскать. Она, что норовистая лошадь, не допустит ни взять ее за уздцы, ни вложить ногу в стремя.
Кюрдоглу попросил у девушки воды. Мехри-ханум — так звали ее — протянула ему чашу. Взял Кюрдоглу и осушил ее, словно чашу любви.
Увидела Мехри-ханум, что Кюрдоглу — юноша, достойный того, чтобы принять от него любую жертву. Но нарочно, желая испытать его и узнать, тверд ли он в своем слове, пропела: