Орлы и звёзды

Я услышал только «Ба!..» Видимо, на «…бах!» уже заложило уши. Взметнулось пламя. Джин вырвался на волю, разрывая и корёжа всё, что попадалось на пути. Оттолкнулся от дальней стены и устремился к нам. Но не дотянулся, выдохся и исчез, разбросав всё, что успел прихватить. Среди прочего – останки моего друга Коли Ершова.

Когда на столик была выставлена четвёртая бутылка я быстро встал и без особых усилий перемахнул с нижней полки на верхнюю. Внизу сначала удивились, потом возмутились, потом пытались усовестить, потом стали браниться, потом про меня забыли. Вот и ладушки! Им-то чего не пить? Они как-никак на отдыхе. А я, всяко, на работе. Мне эту троицу, ладно бы охранять, как бы тащить на себе не пришлось. Ох уж мне эта охота! Господину Побегайле, – наградили предки фамилией! – работодателю моему и «благодетелю», этому точно охота. Двум ближним замам его, что шкворчат теперь на нижней полке, им, толи охота, толи неохота – поди, их хитрожопых, разбери. А мне неохота, ох, как мне неохота! Особенно сейчас, когда только-только схоронили Кольку. А был ли он там, в том закрытом гробу? Говорят, что сапёр ошибается один раз в жизни. А тут и ошибиться-то не успел – сразу в куски. Макарыч говорит, что он только наклоняться к грёбаной сумке начал. Макарыч переживает Колькину гибель шибче остальных. Хотя, если разобраться, чем он виноват? Тем, что вызвал Кольку к этой треклятой сумке? Так он конкретно Ерша не заказывал, кого прислали – того прислали. Ольга тоже ходит как в воду опущенная. Что-то с ней после гибели Кольки произошло, не пойму что. Ладно, вернусь с охоты – разберусь. И чего эти бриджи постоянно трусы промеж ягодиц заталкивают? В трико было бы куда как удобней. Так нет, мало ему охоты, подавай ещё и историческую реконструкцию: всё точь-в-точь как сто лет назад. Еле-еле тельняшку отстоял. Будто в те времена моряки на охоту не ходили? А «Тигра» и отстаивать не пришлось. Понравился мужикам карабин. В остальном пришлось уступить. Бриджи, сапоги на меху, бекеша, малахай, ну и прочая мелочь. Ладно, хоть за всё это из собственного кармана платить не пришлось. «Благодетель» в виде презента отвалил. У него для такого случая особое ателье имеется, там всё по меркам и пошили.

Проснулся я сразу, как только проводница коснулась моей ноги.

– Подъезжаем?

Она кивнула, горестно вздохнула и покинула купе, плотно притворив за собой дверь. Причину её печали я понял сразу, как спрыгнул с полки. Господин Побегайла похрапывал на своём месте, а оба зама приютились на полке напротив. Очевидно, одному из них не хватило сил взобраться наверх, из чего я сделал вывод, что выгрузка личного состава будет проходить в экстремальных условиях. И, к сожалению, не ошибся. Колёса состава, пересчитав положенное количество стыков, уже замерли подле перрона станции Барабинск, а я только-только привёл своих спутников в сидячее положение. Ладно, одевать особо не пришлось, поскольку они и не раздевались. Бекешу на плечи, малахай на голову, скарб «страдальца» на плечо, самого «страдальца» под руку, и, «давай, перебирай ногами!», на перрон. Оставляю подопечного на попечительство ночки метельной и за следующим. Пока тащил второго, думал, что увижу первого лежащим на снегу, но обошлось. Стоит, родимый, и даже чего-то там соображает. Бекешу застегнул и рукавицы надел. Третьего красавца выгрузил уже под зелёный сигнал светофора. Помчался в купе за своими вещами. На перрон ступил, когда за спиной лязгнули буфера. Успел! А где «страдальцы»? Вон они, опираясь друг на друга, волочатся в сторону вокзала. Шагнул следом. Вспомнил, что когда садились в поезд сунул билет вместе с паспортом в сидор. На ходу скинул вещмешок и только потянулся к кармашку, как правая нога, попав на лёд, пошла в сторону. Если уж падать, то только не на карабин! Извернулся в воздухе и приземлился как надо. Сидор, понятно, отпустил, и тот падал сам по себе в некотором от нас с «Тигром» отдалении. Чертыхаясь, принял вертикальное положение и тут же оказался внутри снежного вихря. Замер на месте, прикрыв от колючего снега лицо рукой. В уши ворвался близкий удар колокола. У них, что, церковь рядом с вокзалом?

Когда эти су… Вот чёрт! Не могу цивильного продолжения придумать. Выходит, всё-таки суки. Так вот, когда они научатся входную дверь закрывать? Ладно бы лето. А так разморозим батареи, что подле двери, вот тогда и нахлебаемся по макушку всем подъездом. Какой-то я последнее время злой. А и будешь злым, когда беда за бедой. Сначала Ерша на моих глазах в клочья разорвало, теперь вот Васич пропал… И пропал ведь… чуть не сказал «средь бела дня». Да нет. Ночь была, притом с метелью. И всё равно, с его-то опытом… Ну, куда он мог подеваться? На перроне обнаружили только вещмешок, в кармане которого лежал бумажник с деньгами и документами. Коллеги из Барабинска на его подельников грешат. Логика в этом, определённо, есть. Только пустышка это. Ну и что, что в показаниях путаются? Столько выпей и ты жену с тёщей путать начнёшь. Проводница вагона факт пьянки подтвердила. И Васич, по её словам, когда поезд отходил от перрона, шёл за своими спутниками на некотором отдалении. Потом налетел снежный заряд, и она закрыла дверь. С этой минуты Васича никто больше не видел. Смерч его, что ли, унёс? Бред! Но Васича нет, и Ольга теперь страдает. А тут ещё «шептуны» всех полов и мастей перчику на раны подсыпают. Из чистого альтруизма, разумеется. Чем опять почтовый ящик набит? Реклама… опять реклама, … а это что? Письмо… И даже мне? Интересно, от кого? С-Петербург, нотариус палаты № 2 Розенфельд С.В. Что характерно: у нас, что ни нотариус, так Розенфельд. Ладно, конверт в папку, рекламу в мусоропровод. Оставлять в ящике нельзя, непременно какой мелкий подожжёт.

Вот дверь, вот ключ. Открываю первое вторым, и я в прихожей. Окромя кота с усердием дерущего свой коврик – никого. Это, как бы, меня не ждали?

– Солнышко, я дома!

Нет бы, помолчать – целее был бы. В прихожую выкатывается злобное «солнышко» и рядом с ней…

– Рая, ты как здесь?

Рая молчит, поскольку перешипеть «солнышко» задача трудновыполнимая.

– Ты чё разорался? У нас Лена с маленьким.

Час от часу… Спрашиваю на полтона ниже:

– По какому случаю парад але?

Моя половина смотрит на меня уничижительно и поворачивается к Рае:

– Объясни ему.

Рая, моя однокашница по школе милиции, мать Коли Ершова, берёт меня за руку и ведёт на кухню.

– Понимаешь, Лену из общежития ГУВД выселили…

Я хоть и не рыбак, но как выглядит вытащенная на берег рыба, представляю хорошо. Поэтому, для того чтобы представить, как я сам выглядел в этот момент, отражаться в зеркале нужды не было. Наконец, с шевелящихся под выпученными от удивления глазами губ слетели первые слова:

– Это как?

– Читай сам! – Рая протянула мне половинку листа бумаги, на котором добротным канцелярским стилем излагалось, что поскольку Ершова Е.А. не связана трудовыми отношениями с ГУВД, то, в соответствии с договором найма жилого помещения в общежитии, подлежит выселению в трёхдневный срок.

– Тут написано три дня, почему сразу не сказали? – спросил я Раю.

– Так они ещё и не прошли. Просто мы не стали дожидаться, когда придёт ОМОН, и освободили помещение досрочно.

– Гордые, значит? – я тяжело опустился на табурет. – И что вы теперь с вашей гордостью делать намерены?

– А ты чего раскипятился? – в свою очередь вспыхнула Рая. – Можно подумать, ты бы чем помог!

– По крайней мере, попытался, – всё ещё раздражённо парировал я. – В крайнем случае, до генерала бы дошёл.

– Ты посмотри-ка на этого ходока, – обратилась Рая к моей супруге. – Так бы он тебя и принял! Нынешний, он у нас не то, что давешний.

– Зря ты так, – сказал я уже примирительным тоном. – Генерал мужик правильный. Может и посодействовал бы. Да что теперь говорить. Обратно Ленку никой генерал не вселит. А что ФСБшники говорят?