Страница 14 из 68
Первый враг вскочил прямо перед ним, нажимая на спуск лазгана. Лазерные лучи осыпали нагрудник Амакира, как дождь, задели незащищенное лицо и обожгли древние золото и багрянец. Он обрушил на противника свой топор, и лезвие прошло прямо сквозь послушника, так что пришлось сдержать руку, чтобы оружие не зарылось в камень. Разрубленное тело повалилось на землю еще до того, как хлынула кровь.
Тени развевающихся знамен скользнули над Амакиром, когда он ворвался внутрь храма. Топор описал могучую дугу, рассекая цепи и разбрасывая добела раскаленный град из расплавленных звеньев. Он услышал крики и возрадовался, ибо каждый вопль был гимном, прославляющим его богов. Враги отстреливались, но в капитана уже стреляли и попадали миллион раз. Один выстрел пробил сочленение на локте, вспышка боли показалась оскорблением. Амакир выхватил болтпистолет и начал стрелять, не целясь, в ближайшие мечущиеся силуэты. Там, где очереди попадали, вспыхивали красные цветы, а там, где промахивались, разлетались облака зубчатых осколков.
Один-два послушника пробежали мимо него, под прикрывающий огонь Скарлана и Макело. Один укрылся в углублении в форме человека, покрытом грязной от крови латунью, которое отмечало центр храма. Амакир подбежал к нему и снес верхнюю часть головы.
Другие попытались сбежать. Другим это не удалось. Амакир зарубил ближайшего и перестрелял остальных.
К тому времени, как Амакир вытер кровь с лезвия топора и вернулся наружу, Феоркан, Фаэдос и Пракордиан уже истребили послушников, которые следовали за бескожим человеком. Амакир подошел к окровавленному гребню и отметил труп, облаченный в куда более сложно украшенные одеяния, чем остальные. Верхняя часть тела была изорвана огнем тяжелых орудий Врокса. Амакир поднял труп, который обмяк в его руке, словно дохлая рыба.
— Вот что случается, братья, когда ваш взор отступает от истинного пантеона тьмы! Вот чем мы станем, если позволим безнаказанно бунтовать таким, как Карнулон, — Амакир отшвырнул тело в сторону. — Никогда не забывайте, зачем сражаетесь.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Гладкие, усеянные клочками травы холмы поднимались всюду вокруг, словно волны каменного океана.
Пики превратились в бледные клыки, поднимающиеся вдалеке позади каравана. Дорога впереди была хорошо утоптана ногами марширующих воинов и усеяна следами повозок, вокруг нее возвышались деревянные конструкции с обзорными платформами, где виднелись обрисованные оранжевыми вечерними солнцами силуэты высоких воинов с копьями. Подножья гор Канис были столь же опасны, как и сами горы, но здесь людские жизни с завидной регулярностью обрывались не головокружительными высотами или жестоким морозом, а самими варварами. Грик правил этими землями, и те, кто был ему предан, готовы были убивать без раздумий, чтобы услужить ему.
За два дня странствия от Стрельчатого Пика к внешним предгорьям дорога постепенно становилась все более и более четкой. На пути пролегли глубокие колеи, оставленные колесами повозок, в более крутых местах в камне были вырезаны ступени, которые выглядели изношенными. Мелкие поселения, не более чем скопления шатров, жались к склонам вокруг дороги, и временами из хижин и лачуг появлялись торговцы и нахваливали свои товары, пока не понимали, что ведущие караван люди с суровыми лицами, скорее всего, неважные покупатели. Чтобы обозначить границы сферы влияния Грика, не нужны были ни ограды, ни укрепления, ибо дорога была одним из очень немногих безопасных путей к нынешнему местонахождению его города, и такие пути постоянно держало под наблюдением множество глаз, верных вождю.
Голгоф постарался сделать так, чтобы его собственные воины не выглядели подозрительно. Качественное и необычное оружие, которое они нашли в грузе, было спрятано под шкурами, закрывающими повозки, а железные знаки, которые носили люди Грика, висели на их шеях на шнурах из сухожилий. Крон сидел рядом с Голгофом на задней повозке, натянув капюшон своей мантии глубоко на лицо. Если бы их начали расспрашивать, Крон должен был занять место колдуна, который вел караван к Змеиному Горлу. В определенном смысле это даже не стало бы обманом, потому что если Крон не был колдуном, то никто им не был.
Хат сидел на передней повозке и тыкал в бока вьючных зверей заостренным посохом, погоняя их. Ближайший часовой слез со своего поста и трусцой подбежал к ведущей повозке. Это был старый, седой воин, у которого на лице было столько шрамов, что сложно было разобрать черты. Он был закутан в меха, и на тыльной стороне руки, сжимающей копье, виднелось выжженное клеймо в виде разбитого на четыре части круга, тот же символ, что и на знаках Грика.
Он был одним из круга приближенных Грика, воинов, отобранных за верность и принесенную пользу, которые беспрекословно подчинялись приказам вождя. Вокруг Грика будет много таких мужей, сильных и абсолютно преданных. Они были обязаны ему жизнью, зачастую в буквальном смысле — по большей части это были люди, брошенные в детстве бедными или ушедшими в другие места родителями, которых подобрали и взрастили в шатре самого вождя, и они стали словно продолжения его тела. Этот человек, который достиг немалых лет, учитывая продолжительность жизни горцев, должно быть, был унаследован Гриком от предыдущего вождя. Он, как и десятки ему подобных, стоял между Голгофом и будущим Изумрудного Меча.
Хат показал свой железный кружок, и часовой заглянул под шкуры передней повозки, чтобы глянуть на оружие и свертки с данью, привязанные под ними. Удовлетворившись, он махнул рукой.
Караван пошел дальше. Голгоф смотрел, как из-за холмов вырисовывается город шатров. Лоскутное одеяло приглушенных цветов раскинулось между покатыми подножьями, и с этого расстояния люди, толкущиеся на улицах, казались множеством темных точек. Город был крупнейшим поселением в горах, наверняка самым большим за все время после падения Стрельчатого Пика. Голгофу, который вырос в обычной деревне, он казался почти невозможно огромным. На улицах между шатров можно было легко заблудиться, и там, должно быть, была скрыта тысяча укромных уголков, где можно было затаиться. Даже отсюда Голгоф чувствовал запах города — дым, пот и готовящуюся пищу.
Огромный и мобильный город мигрировал вместе со сменой времен года, от подножий гор до равнин, откуда виднелись стены леди Харибдии. Население переносило свои дома из шкур и ткани на собственных спинах и вьючных рептилиях и гнало перед собой стада овец и коз. Каждый шатер был окрашен в свой цвет и щеголял символом клана или гильдии на боку. Дым колоннами поднимался от кухонных костров и огней, над которыми из черного горного железа ковали оружие для солдат Грика. На площадках между шатрами солдаты устраивали тренировочные поединки, и Голгоф знал, что сейчас в темных уголках города ведутся иные, куда более реальные бои.
Голгоф оценил население города, как более чем двадцать тысяч душ, больше горцев, чем когда-либо собиралось в одном месте со времен Стрельчатого Пика. Они дрались, пили, совокуплялись, выплавляли железо и охотились, добывая пищу, необходимую для того, чтобы пережить следующую миграцию. В центре всего этого, как говорили путешественники, находился просторный шатер, что был сшит из сотен шкур и украшен огромным четырехчастным кругом, и охраняли его крепкие воины, облаченные в меха. Там их должен ждать Грик, восседая на троне из резной кости, с толстыми медвежьими шкурами под ногами, в окружении дюжины жен, наблюдающих из теней. Грик был судьей и покровителем горожан, он выбирал воинов и разрешал споры, отдавал приказы на казни, когда в нем поднимался гнев, и прощал слабых и подлых, когда эль делал его мягким.
Если бы они знали, как слаб на самом деле Грик, и какого вождя они могут получить, если захотят, племя Изумрудного Меча снова может стать великим. Но они не знали, они были слепы, и Голгофу придется заставить их видеть.
— Пора тебе уходить, Крон, — прошептал Голгоф, когда караван проехал мимо первых городских шатров.