После судного дня

– По-моему, – мягко сказал человек, стоявший позади Истерлинга, – Говард собирается жениться по возвращении домой.

– Это не оправдывает его, – ответил Доннан. – И, во всяком случае, нам нужен кто-то покрепче.

Голдспринг уставился на Доннана; и мало-помалу взгляды всех окружающих устремились к нему. Никто не произнес ни слова.

«Я?.. – пронеслось в голове Доннана. – Мне взяться за это? Но я никто. Сын фермера, бродяга, моряк торгового флота… затем – диплом инженера и работа по всему свету…

Несколько удачных вложений принесли мне небольшой капитал, обратившийся теперь в дым… друг-сенатор превращен в пепел. Я очень хотел попасть на „Франклин“ – как каждый, у кого в жилах текла кровь, а не вода, – и полгода боролся за это место. И я получил направление и задание – изучать внеземную технику… И я занимался этим на дюжине планет в четырех различных группах цивилизаций; но любой человек моей профессии справился бы с этим. Это было не так уж сложно. Основной целью „Франклина“ было найти хотя бы намеки на идею Галактики, ее план и характеристики, кроме тех, что мы узнали от монвенги. И продвинуть вперед американскую космическую технологию. Обе эти цели потеряли значение, когда Америка погибла… Мне взяться за это? Да меня убьют прежде, чем я попробую…»

Доннан облизал губы. Сердце его заколотилось так громко, что заглушило рев толпы, – но Доннан взял себя в руки, откашлялся и сказал:

– Хорошо, давайте начнем.

Глава 4

О ветер запада, подуй,

Позволь дождю пролиться!

Христос, дай удержать любовь —

И в колыбель вернуться…

Когда «Европа» выровняла скорость, ракета стала видна более отчетливо. Сидя в кресле пилота, Сигрид Холмен смотрела на хищные очертания удаленного на сотни километров снаряда, увеличенные на экране локатора и четко обозначившиеся на фоне сверкающих в темноте звезд. Палец Сигрид над кнопкой тревоги. Что-то не так, лихорадочно думала она, что-то не так, и никакие человеческие мускулы не могут сравниться с быстротой запрограммированного двигателя и спасти корабль. Так долго путешествовать – и вернуться, чтобы погибнуть!

Но разве это имеет значение? – с горьким отчаянием подумала она. Что теперь имело смысл, когда Земля погибла, когда горы и леса уничтожены, когда исчезли даже следы ее народа, оставленные еще с тех времен, когда после таяния ледников люди впервые появились в этих лесах, охотясь на лося, и до того часа, когда отец и мать попрощались с ней на пороге их дома под красной черепичной крышей… когда все пропало? Один бессмысленный удар чьего-то космического сапога – и вся долгая история завершилась и превратилась в ничто.

Ненависть к убийцам родилась из страха и печали. Ненависть сконцентрировалась на предмете, преследующем корабль, так сильно, что, казалось, металл должен был расплавиться. Сигрид медленно опустила палец. Она наблюдала, как ракета дрейфовала в поле зрения, в то время как менялись курс и ускорение корабля. Затем ракета снова стала догонять корабль. «Европа» все еще уходила от мертвой Земли на небольшой скорости; офицер-артиллерист Вукович сидела, склонившись над приборами, выверяя их показания. Время тянулось так, что Сигрид показалось – оно вот-вот лопнет.

– Порядок, – сказала Александра Вукович и нажала кнопку.

Снаряды еще не вырвались из орудия номер один, но она уже откинулась назад и сунула руку в карман форменной туники, чуть заметно улыбаясь. Не успела она достать из кармана пачку сигарет, как снаряды взорвались и очередью прошили корпус ракеты. Термит и окислитель превратили ее в белое пламя. Сигрид видела оторвавшиеся куски обшивки, корчившиеся, как в агонии, и торжествовала. Ракета исчезла из виду. Сигрид уменьшила тягу двигателей и затребовала у Катрин Тенброк показания приборов. Молодая датчанка стряхнула оцепенение и доложила, что ракета потеряла ускорение.

– Мы разрушили ее мозг, – сказала Александра Вукович. – Как я и надеялась. Двигатель остановлен. Я старалась не попасть в корму, где он находился. Теперь ракета не опасна. Мы можем подойти ближе.

Александра говорила по-французски – на официальном языке экспедиции, с сильным сербским акцентом, но очень мягко. Ее гибкое тело по-кошачьи расслабилось в кресле, лицо, изуродованное шрамом, ничего не выражало. Она выносливая, подумала Сигрид, ей не впервой. Она бы наверняка сражалась с русскими в Балканском конфликте в восьмидесятых, как сама Сигрид. Но теперь, когда Земля погибла, бесчеловечно оставаться такой хладнокровной. Сигрид еще раз взглянула на Александру и заметила, как та жадно затягивается сигаретой и как ногти впились в ладонь главного канонира.

По внутренней связи донесся голос капитана Эдит Пуссен:

– Нет-нет, мои дорогие. Мы не станем подходить ближе. Ракета может быть заминирована.

– Но, мадам! – Сигрид Холмен взволнованно выпрямилась. – Вы же согласились – когда мы решили, что есть шанс захватить одну ракету для обследования… Хочу сказать, почему бы нам не воспользоваться возможностью хотя бы осмотреть ее?

– Мы осмотрим ее, – сказала капитан Пуссен. – Да, конечно. И, возможно, выясним, чья она.

Сигрид представила ее в капитанской рубке – полную, седую, похожую больше на домохозяйку с юга Франции, чем на ксенолога и антрополога с дипломом астронавта из университета в Оао, что на планете Инья. Но голос капитана был холоден, как зимний ветер, и пилот Сигрид внезапно вспомнила прапрабабушек, занимавшихся вязанием перед казнью на гильотине.

– Не валяй дурака, – продолжала Эдит Пуссен. – Две ракеты мы уничтожили, одну обезвредили; но это не значит, что их здесь всего три. Я думаю, в любой момент мы можем ожидать нового нападения, если попадем в зону обнаружения другой тройки. К счастью, у нас не такой тяжелый корабль, как у русских или американцев. Однако скорость и маневренность не спасут нас от массированной атаки. Нет, первая задача для нас – исчезнуть. Итак, требуется три добровольца, чтобы быстро осмотреть ракету, пока корабль будет разворачиваться к ближайшей интерференционной полосе. Предпочтительно послать офицера-навигатора, эксперта по оружию и электронщика.

Сигрид поднялась. Эта высокая молодая шведка с голубыми глазами и светлыми, коротко стриженными волосами не была слишком красивой, но ее фигуре позавидовали бы многие. По этой причине она предпочитала носить гораздо меньшее количество одежды, чем остальные из ста женщин «Европы». Но тщеславие исчезло вместе с Землей и надеждой. Ощущая, как в висках бьется кровь, она произнесла:

– Нас тут трое.

– Я – за, – сказала Александра. Катрин Тенброк замотала головой.

– Н-нет, – она заикалась, – пожалуйста…

– Боишься? – усмехнулась югославка.

– Вукович! – вмешалась капитан. – Извинись сейчас же.

– Боюсь? – Катрин покачала головой. – Чего мы можем бояться после того, что видели сегодня? Н-но… я должна поплакать… хоть немножко… простите.

Александра уставилась в пол. Шрам на ее щеке стал багровым.

– Мне очень жаль, – прошептала она. – Просто я сама не умею плакать. – И круто повернулась.

– Подожди! – Сигрид удивилась своему хриплому голосу. – Подожди, пока нас не сменят. Александра остановилась:

– Конечно. Как глупо. Я…

Она отшвырнула окурок и зажгла новую сигарету. Сигрид чуть было не напомнила, что корабельные запасы скоро подойдут к концу и табака больше не будет, но вовремя удержалась.

«Отец, – вспомнила она… – Мать. Нильс. Олаф. Стокгольмский замок в Лапландии, где они проводили последний отпуск. Целая Земля… Я не должна была учиться на пилота. Я не должна была летать в подобные экспедиции. Это время я могла провести с ними. Я не должна была принимать это назначение. Я потеряла право умереть вместе с ними. О нет, нет-нет, это кошмарный сон, я схожу с ума, такого не может быть. Или Бог впал в старческий маразм и сошел с ума? Почему Солнце не светит? Как оно смеет?»