Страница 24 из 49
Харуюки просто не знал, что сказать.
Высокоуровневый интерфейс, спрятанный в глубине «Brain Burst». «Система управления через воображение». Выход за пределы возможностей игры благодаря умышленному использованию этого интерфейса – и есть «инкарнация». Ее мощь невероятна; но в то же время у системы инкарнации есть и страшная, темная сторона. Все знакомые Харуюки игроки высокого уровня говорили ему, что каждый, кто гонится за этой силой, оказывается поглощен мраком, таящимся в собственном сердце. Сидящая перед ним Черноснежка не была исключением.
Ее худенькие плечи поникли еще сильнее, голос стал звучать еще более безжизненно.
– …Райдер имеет полное право ненавидеть меня – я ведь нарушила клятву, которую мы все дали. Я ничуть не сожалею, что решила сражаться с остальными королями, но все равно мои руки до сих пор запачканы ощущением той самой атаки… Вот почему, Харуюки-кун, я долгое время упрямо не верила в слух, что бывшие Бёрст-линкеры теряют воспоминания об Ускоренном мире. Потому что я не могла позволить себе цепляться за этот слух, не могла позволить себе чувствовать себя лучше. Однако два месяца назад, когда я убедилась, что стирание памяти – не слух, а правда… у меня как камень с души свалился. Я поняла, что Райдер не помнит, что был когда-то Красным королем и что он перестал им быть из-за моего предательства, и я совершенно искренне радовалась этому. Ох… какая же я безнадежная трусиха…
И Черноснежка еле слышно хихикнула. Сейчас, в пижаме, она выглядела необычайно слабой и беззащитной. Харуюки собрал то небольшое количество смелости, что у него было, и придвинулся к ней еще на пять сантиметров.
Конечно же, брать Черноснежку за руку он не стал, но по крайней мере заговорил, стараясь изо всех сил донести то, что думал.
– Се… семпай. Эмм, по-моему, про это никто не знает – ну, про то, что это стирание памяти существует, – как раз потому, что если знать, оно сильно давит, когда сражаешься. Но… но мы об этом уже знаем. И теперь мы должны драться и при этом понимать, что так может получиться. Поэтому… то, что тебе стало немного легче, – это не трусость… это, я думаю, вполне нормально.
Черноснежка приподняла голову и кинула взгляд на Харуюки. На бледных губах появилась страдающая, но все равно ласковая улыбка.
– …Понятно. Такое логичное рассуждение как раз в твоем стиле. Все верно, ты и должен сражаться и при этом верить, что так и есть… Но у меня, думаю, уже нет такого права…
– По… почему?!
– Потому что… не один только Райдер навсегда потерял что-то от моих инкарнационных атак.
Харуюки заморгал, потом нахмурился и спросил:
– Ты… имеешь в виду четвертого Кром Дизастера? Н-но с ним же по-другому было никак, правда?
– Нет, не его, – Черноснежка слабо покачала головой; влажные волосы колыхнулись.
Несколько секунд спустя она тихим, как вздох, голосом, продолжила:
– Мою… старую подругу. Единственного человека, с которым я была дружна в реальном мире, прежде чем сделала тебя своим Ребенком… Фуко, нет – Скай Рейкер.
– …Э?..
– Ноги Рейкер не восстановились даже от «Цитрон колла» Тиюри-кун после сегодняшних территориальных сражений вовсе не из-за того, что ее прием не сработал. А из-за меня. Скорее всего, моя воля до сих пор въедается в раны Рейкер и не дает им залечиться. Как яд… как проклятие.
– Нет! Нет, этого просто не может быть!!! – вырвалось у Харуюки. Мотая головой, он подался вперед всем телом и отчаянно заспорил: – Рейкер-сан сказала, что она сама тогда настояла, семпай. Ты до последнего пыталась ее разубедить, но Рейкер-сан никак не хотела передумать, и тогда тебе пришлось отрубить ей ноги… разве было не так?!
– Это вроде бы правильно, на первый взгляд… – прошептала Черноснежка, зарывшись лицом в подушку, которую сжимала в руках. – Но… тогда мне было двенадцать лет, и я была гораздо большим ребенком и большей дурой, чем сейчас. Я не понимала ее чувства, когда она выбрала… просто не смогла не выбрать небо вместо того, чтобы сражаться рядом со мной как заместитель командира легиона. В конце концов, когда я поняла, что Рейкер никогда не передумает, мне было грустно… и я сердилась… и все это я зарядила в клинок своей правой руки и отрубила ноги Рейкер. Тогда во мне совершенно точно была мысль: «Ну раз так, то и оставайся без ног навсегда». Это и стало проклятием, которое висит до сих пор. Так же, как глубоко спрятанная ненависть первого Дизастера создала в прошлом «Доспех бедствия»…
Черноснежка сдавила подушку еще крепче. Тихий, надтреснутый голос заполнил сумрачную спальню.
– …Сила воображения, которой пользуетесь вы с Рейкер, – воплощение «надежды». А я другая. Я перезаписываю факты противоположной силой… силой «гнева», «обиды» и «отчаяния». Я ничего не строю, ничего не создаю – я только все режу и все теряю. И мой аватар – это уродливое чудовище, которое это подчеркивает… И все в возрожденном, нет, в «Нега Небьюлас» второго поколения, который ты воскресил, – вы все пропадете когда-нибудь, если и дальше будете оставаться со мной… это наверняка…
Вторая половина ее слов прозвучала еще тише – настолько тихо, что Харуюки казалось, что он не голос Черноснежки слышит, а непосредственно ее самоосуждение.
Неправильно. Неправильно. Совершенно неправильно.
«Отчаяние» и «потеря» просто не могут быть твоей истинной натурой. Потому что меня ты спасла. Ты протянула руку и выдернула меня с самого дна чернющей трясины, в которой я барахтался. То, что ты мне дала, – просто потрясающее «избавление»!
Харуюки прокричал все это мысленно, но облечь ураган своих эмоций в слова он был неспособен. Стиснув зубы, он отчаянно искал, как же ему передать Черноснежке, насколько спасительными для него были она сама и «Brain Burst».
Через пять секунд он додумался до ответа –
– …Семпай, – тихо позвал Харуюки и протянул Черноснежке то, что достал с уголка прикроватной полки.
Это был серебряный XSB-кабель. Сжимая один штекер в левой руке, а другой в правой, протянутой в сторону Черноснежки, Харуюки сказал:
– Семпай, пожалуйста, подуэлься со мной. Тогда ты обязательно поймешь. Поймешь, как… как… – он был не в силах больше сдерживать распирающие его чувства, и на его глазах проступили слезы. Хлюпая носом, он сделал глубокий вдох и дрожащим голосом продолжил: – …Как ты мне дорога.
Черноснежка подняла голову и вгляделась в Харуюки расширившимися глазами. На лице ее сперва был написан шок, потом нерешительность, потом страх – и наконец она улыбнулась легкой, но полной боли улыбкой.
– …Ты постоянно меня удивляешь, – прошептала она и взяла штекер.
Но вместо того, чтобы вставить его в свой нейролинкер, она сдвинулась на кровати и села в сэйдза прямо перед Харуюки. Запах мыла и шампуня защекотал его ноздри, и, несмотря на ситуацию, мысли Харуюки запрыгали.
– Если подумать, мы в первый раз…
Оборвав фразу на этом месте, Черноснежка поднесла свой штекер к разъему на нейролинкере Харуюки.
– …Д-деремся один на один, – закончил ее слова Харуюки и, борясь с дрожью в руке, тоже поднес штекер к нейролинкеру Черноснежки. Сидя голова к голове, они вставили штекеры одновременно. Перед глазами вспыхнуло предупреждение о проводном соединении.
Купаясь в ощущении, что они прикасаются не только к цифровым сигналам, но к самому сознанию друг друга, Харуюки тихо произнес команду:
– «Бёрст линк».
Его тонкие ноги, покрытые серебряной броней, опустились на растрескавшийся мраморный пол.
Дом Харуюки превратился в белокаменный храм. Перекрытия и стены исчезли, и получился один-единственный этаж с громадным круглым атриумом. Потолок был где-то в вышине, его поддерживали греческие колонны, стоящие по периметру. Между колонн вливался бледно-желтый солнечный свет.
Арена «Сумерки», та самая, на которой Харуюки получил от Черноснежки первый урок. Кончив разглядывать окружающее пространство, Харуюки посмотрел прямо перед собой – в двадцати метрах от него неподвижно стоял красивый обсидиановый аватар.