Страница 6 из 16
— Я бы не сказал, Генри, — тонким голосом заметил мистер Борроу. — Любая жена хороша по нынешним временам.
— Послушайтесь моего совета, ребята, и не торопитесь
Постарайтесь на этот раз найти хорошую.
— Генри кое-что соображает в этих делах, — сказал мистер Борроу. — Он знает, что говорит. — Он рассмеялся высоким трескучим смехом. Мистер Шоу, старый насосный мастер, покраснел.
— Идите, парни, идите и дайте нам заниматься нашими насосами, — сказал он. — У нас с Генри полно работы.
— Был очень рад с вами познакомиться, — сказал Скриппс.
— Пошли, — сказал Йоги. — Лучше мне приставить вас к работе, а то мастер мне покажет.
Он поставил Скриппса навинчивать гайки на плунжеры[21] в плунжерном цеху. Там Скриппс проработал почти год. В некотором смысле это был самый счастливый год в его жизни. Во всех остальных это был кошмар. Чудовищный кошмар. В конце концов работа ему даже начала нравиться. В других отношениях он ее ненавидел. Прежде чем он это понял, прошел год. Он по-прежнему навинчивал гайки на плунжеры. Но в тот год с ним происходили странные вещи. Он часто думал о них. И когда он о них думал, навинчивая гайки, теперь уже почти автоматически, он слышал смех, доносившийся снизу, оттуда, где маленькие индейцы штамповали то, чему предстояло стать бритвенными лезвиями. И когда он слышал его, что-то поднималось у него в горле и начинало душить.
2
В тот вечер, после своего первого дня на насосной фабрике, первого в череде, которая стала или которой предстояло стать бесконечной чередой дней унылого навинчивания гаек, Скриппс снова отправился в столовую поесть. Свою птицу он весь день прятал. Что-то подсказывало ему, что насосная фабрика — не то место, где стоит демонстрировать птицу. В течение дня он несколько раз испытывал из-за нее неудобство, но потом незаметно прикрыл ее рубашкой и даже прорезал в рубашке маленькую щелочку, чтобы птица могла высунуть через нее свой клюв — подышать свежим воздухом. Наконец дневная норма выполнена. Рабочий день закончился. Скриппс направляется в столовую. Скриппс счастлив, что работает теперь руками. Скриппс думает о стариках — мастерах насосного дела. Скриппс предвкушает общество доброжелательной официантки. Кто все же такая эта официантка? И что же такое с ней случилось в Париже? Нужно побольше узнать об этом Париже. Йоги Джонсон там бывал. Надо порасспросить Йоги. Вызвать его на разговор. Вытянуть из него все, что можно. Заставить рассказать все, что он знает. Скриппс знал способ-другой это сделать.
Глядя на закат над гаванью Петоски, на озеро, сейчас скованное льдом, и на огромные ледяные глыбы, громоздившиеся над волнорезом, Скриппс шагал по петоскской улице в столовую. Он хотел было пригласить Йоги Джонсона поужинать вместе, но не решился. Пока нет. Потом, позже. Всему свое время. С таким человеком, как Йоги, не следует торопить события. Но кто такой Йоги? Точно ли он был на войне? Что значила для него война? Действительно ли он был первым в Кадиллаке человеком, отправившимся на войну? Где этот Кадиллак находится? Время покажет.
Скриппс О’Нил открыл дверь и вошел в столовую. Пожилая официантка встала со стула, на котором она читала заокеанскую «Манчестер гардиан»[22], и положила газету и очки в стальной оправе на кассовый аппарат.
— Добрый вечер, — просто сказала она. — Приятно видеть вас снова.
Что-то всколыхнулось внутри у Скриппса О’Нила. Какое-то чувство, которое он не умел определить.
— Я весь день работал. — Он посмотрел на официантку. — Для вас, — добавил он.
— Как мило! — сказала она. И робко улыбнулась. — И я работала весь день... для вас.
Слезы подступили у Скриппса к глазам. Что-то внутри снова всколыхнулось. Он потянулся, чтобы взять пожилую официантку за руку, и она с тихим достоинством вложила ладонь в его руку.
— Ты — моя женщина, — сказал он. Слезы подступили к глазам и у нее.
— Ты — мой мужчина, — сказала она.
— Повторяю еще раз: ты — моя женщина. — Эти слова Скриппс произнес торжественно. Что-то разверзлось у него внутри. Он почувствовал, что не в силах сдержать рыданий.
— Пусть это будет нашей свадебной церемонией, — сказала пожилая официантка. Скриппс сжал ее руку.
— Ты — моя женщина, — просто сказал он.
— Ты — мой мужчина и даже больше, чем мой мужчина. — Она посмотрела ему в глаза. — Ты для меня — вся Америка.
— Давай уйдем отсюда, — сказал Скриппс.
— Твоя птица с тобой? — спросила официантка, снимая фартук и складывая «Манчестер гардиан уикли». — Я возьму с собой «Гардиан», если ты не возражаешь, — сказала она, заворачивая газету в фартук. — Это новая газета, и я ее еще не дочитала.
— Я очень люблю «Гардиан», — сказал Скриппс. — В моей семье выписывали ее сколько я себя помню. Мой отец был большим поклонником Гладстона.[23]
— Мой отец учился с Гладстоном в Итоне, — сказала пожилая официантка. — Ну, вот я и готова.
Она облачилась в пальто и стояла в полной готовности: фартук, очки в стальной оправе — в потертом черном сафьяновом чемоданчике, «Манчестер гардиан» — в руке.
— У тебя нет шляпы? — спросил Скриппс.
— Нет.
— Тогда я тебе ее куплю, — нежно сказал Скриппс.
— Это будет твой свадебный подарок, — сказала пожилая официантка. У нее в глазах снова появились слезы.
— А теперь идем, — сказал Скриппс. Пожилая официантка вышла из-за стойки, и вместе, рука в руке, они шагнули в ночь.
В столовой чернокожий повар толкнул кухонную дверь-калитку и выглянул в зал.
— Они ушли, — хихикнул он. — Ушли в ночь. Ну-ну. — Он тихо закрыл дверь. Даже на него это произвело некоторое впечатление.
3
Спустя полчаса Скриппс О’Нил и пожилая официантка вернулись в столовую мужем и женой. Столовая выглядела все так же. Здесь была длинная стойка с солонками, сахарницами, бутылками с кетчупом и вустерским соусом. Была открывающаяся в обе стороны дверь, ведущая на кухню. За стойкой стояла сменщица пожилой официантки. Это была пышногрудая жизнерадостная девушка, и на ней был белый фартук. У стойки, читая детройтскую газету, сидел коммивояжер. Коммивояжер ел бифштекс из вырезки на Т-образной косточке с хрустящей картошкой. Со Скриппсом и пожилой официанткой только что произошло нечто прекрасное. И теперь они были голодны. Они хотели есть.
Пожилая официантка смотрит на Скриппса. Скриппс смотрит на пожилую официантку. Коммивояжер читает свою газету и время от времени капает немного кетчупа на свою хрустящую картошку. Другая официантка, Мэнди, за стойкой, в своем свеженакрахмаленном белом фартуке. На окнах морозные узоры. Внутри тепло. Холодно — снаружи. Птица Скриппса, несколько взъерошенная, сидит на стойке и чистит перышки.
— Значит, вернулись, — сказала официантка Мэнди. — Повар сказал, что вы ушли в ночь.
Пожилая официантка посмотрела на Мэнди, в глазах у нее появился блеск, спокойный голос обрел более глубокий, богатый тембр.
— Мы теперь муж и жена, — мягко сказала она. — Мы только что поженились. Что бы ты хотел съесть на ужин, Скриппс, дорогой?
— Не знаю, — сказал Скриппс. Он чувствовал себя немного неловко. Что-то будто бы колыхалось у него внутри.
— Думаю, довольно с тебя бобов, Скриппс, милый, — сказала пожилая официантка, теперь его жена. Коммивояжер поднял голову от газеты. Скриппс заметил, что это была «Детройт ньюс».[24] Это была отличная газета.
— Отличная газета, та, что вы читаете, — сказал коммивояжеру Скриппс.
— Да, «Ньюс» хорошая газета, — сказал коммивояжер. — У вас медовый месяц?
— Да, — сказала миссис Скриппс, — мы теперь муж и жена.
— Что ж, — сказал коммивояжер, — дело хорошее. Я сам женатый человек.
21
Плунжер — поршень в насосе.
22
«Манчестер гардиан» — ежедневная английская газета, входит в тройку наиболее влиятельных газет страны, издается в Лондоне и Манчестере, основана в 1821 г., с 1959 г. называется «Гардиан».
23
Гладстон, Уильям Юарт (1809—1898) — английский государственный деятель, лидер Либеральной партии, четыре раза становился премьер-министром.
24
Детройт ньюс» — крупнейшая газета, освещающая события в штате Мичиган, основана Джеймсом Скриппсом в 1873 г.