Кровная добыча

– Как ты сказал? – Викентию Павловичу вдруг стало не по себе, слово «подпольный» больно кольнуло в сердце. – Когда это было, когда ты Зубодера встретил?

– А уже когда немчура из города ушла да Петлюра умотал, а красные, то есть ваши, пришли. Вот тогда Зубодер мне и сказал, что они вроде от белых оружие получают и считаются подпольными боевиками. Мол, придумал все это их главарь, очень он хитрый и оборотистый.

В банду Кожаря Чур попал не так давно, но все же выдал еще два эпизода ограбления, о которых главарь умолчал. После, оставшись один, Викентий Павлович еще долго сидел у себя в кабинете, перебирал карточки, но не вчитывался. Мысли его были о другом. Странный рассказ бандита встревожил, заставил невольно вернуться мыслями к Мите. Он ведь тоже был в белом подполье. А там, оказывается, и такие бойцы попадались. Да, Митя упоминал, что его друг Виктор руководил группой, в которую входила и «боевая дружина». Однако во время подхода Добровольческой армии к городу они и в самом деле сражались, Митя даже ранен был, а Виктор оказывал ему помощь… Что ж, немудрено, что бандиты воспользовались моментом, возможно, даже обманывали руководителей подполья. Особенно если у них был такой главарь, как Скула, – изобретательный, верткий! Теперь Петрусенко казалось, что он почти представляет этого человека, даже внешне. И что разгадка где-то близка – еще два-три штриха, два-три момента, и Скула проявится перед ним в своем истинном обличье… Викентий Павлович ошибся: оказалось достаточно одного штриха, одного разговора. И, как часто бывает в подобных случаях, коль приподнялся занавес над тайной, то уж будет открываться до конца.

Через два дня, вернувшись вечером домой, Викентий Павлович застал неожиданного гостя. Людмила Илларионовна сервировала стол, а на диване, оживленно разговаривая, сидели Катюша и профессор Шатилов. Девочка была еще в своей учебной форме – в платье с высоким закрытым воротничком в синюю и зеленую клетку, только черный передник сняла.

Мужчины пожали друг другу руки, а Людмила радостно объяснила:

– Представляешь, Викеша, мы с Катей после собрания решили пройтись пешком, погода хорошая, снежок падает. И уже недалеко отсюда встретили Петра Ивановича. Вот, заманили его к нам, знали, что ты скоро вернешься.

Викентий вспомнил: сегодня жена собиралась в Мариинскую гимназию на собрание родителей – там предстояли какие-то организационные перемены.

Угощение было незамысловатым, в духе времени, хотя кухарка, все еще работающая у них, постаралась. Но зато Викентий Павлович достал и поставил на стол бутылочку хорошего коньяка, улыбнулся Шатилову:

– Помнится, в нашу последнюю встречу вы меня угощали коньячком. Теперь отведайте нашего.

Разговор шел о дне сегодняшнем.

– Гимназия теперь станет называться школой, – рассказывала Людмила. – Причем учиться там будут и мальчики, и девочки. Может быть, это и неплохо, но как-то непривычно…

– Нет, – категорично заявила Катя, – с мальчишками лучше дружить на расстоянии. Они когда приходят к нам на балы, поначалу ведут себя прилично, а потом начинают всякие глупости вытворять – толкаться, за косы дергать, кривляться!

Она произнесла это с таким знанием дела, что взрослые рассмеялись. Потом Людмила сказала:

– Возможно, Катю это не коснется. Согласились с тем, что этот выпуск девочки доучатся без изменений.

– Да, – подхватила Катя, – и я как раз получу аттестат.

– Чем вы сейчас занимаетесь, Петр Иванович? – спросила Людмила. – Кажется, вы последнее время не преподаете, а практикуете?

– Верно, – ответил профессор, – я на факультете создал терапевтическую клинику… Но это разговор не для застолья.

– Ах, – махнула Людмила рукой, – разве сейчас есть легкие, развлекательные темы? Расскажите, пожалуйста. Это туберкулез?

Шатилин покачал головой:

– Сыпной тиф. Настоящая трагедия. С одной эпидемией справились, но, чувствую, надвигается следующая. Вот моя клиника этим и занимается. Да еще я возглавляю комиссию по изучению сыпного тифа…

Через некоторое время, набросив пальто и шапки, мужчины вышли в сквер покурить. Шатилов достал папиросы, Викентий Павлович раскурил трубку, сели на скамью. И, конечно, вспомнили Ивана Христоненко, ведь именно его судьба заставила их объ-единить свои усилия. У Шатилова, оказалось, есть последние сведения о молодом человеке.

– Ну, не совсем последние, – поправился он. – Полгода назад мне писал коллега из Австрии. Он видел молодого Христоненко в частной альпийской клинике профессора Шмидта.

– Это хорошо, – обрадовался Петрусенко. – Не знаю, насколько перспективно…

– Да, – профессор вздохнул, – болезнь у него была запущена, заключение в тюрьме на это тоже повлияло. Спасибо, Викентий Павлович, вы заступились за парня. Да, собственно, вызволили его оттуда.

– Ваш медицинский вердикт этому тоже очень способствовал. И то, что вы перевели Ивана в изолятор, а то ведь в камере просто не дожил бы до освобождения.

– Да еще со студентом повезло, – подхватил Шатилов. – Хоть и недоучка, но специализировался как раз на легочных болезнях.

Викентий Павлович удивился:

– А что за студент, я не знаю?

– В тюремном дворе встретил своего бывшего студента, – пояснил профессор. – И, знаете, не удивился: вечно этот молодой человек попадал в неприятные истории. Рискованные, я бы сказал. За это и отчислен был с третьего курса. Справедливо, конечно, но я жалел: очень способный к медицине человек. Ему, знаете, однокурсники даже прозвище дали – Эскулап. Вот я и подумал: пусть лучше присмотрит за больным Христоненко, чем ямы копать или кирпичи переносить. Попросил тюремное начальство перевести его в лазарет, и чтоб к больному в изолятор допускали.

– Эскулап… – протянул Петрусенко.

В уме слово само собой разложилось на части: «э» – «скула» – «п»! Так вот откуда кличка! Сам себя так назвал, но бандитам слово, конечно, и незнакомым оказалось, и трудным, они вычленили то, что было понятно… Значит, не ветеринар Смирнов и не из Юрьева – свой, харьковчанин. Викентий Павлович вспомнил, как заключенные говорили о нем «не фартовый». Что ж, хорошо умел этот Скула маскироваться, менять обличья. Талантливый, мерзавец. Да вот и профессор говорит о нем то же – очень способный. И уж конечно, не Смирнов…

Викентий Павлович спросил Шатилова так, словно между прочим:

– Смирнов его фамилия?

Профессор весело прихлопнул в ладоши:

– Все-то вы знаете, господин сыщик! Верно, так он назвался и дал понять, что настоящего его имени упоминать не нужно.

– А вы знаете это имя?

– А вы нет? – Шатилов засмеялся. – Я думал, вам известно все… Я хорошо помню Виктора Уржумова. Повторяю – один из самых способных моих учеников.

Викентий Павлович не вскочил, не вскрикнул. Только молнией – ослепительно-ярко и больно – ударила в виски мысль: «Мог бы догадаться! Почти догадался!»

Петрусенко пошел провожать профессора. Они мало разговаривали, шли медленно, наслаждаясь тихим заснеженным вечером. Им попался красноармейский патруль, но двоих пожилых мужчин не стали останавливать, хотя на этот случай у Петрусенко имелся специальный пропуск. Если говорили, то просто вспоминали какие-то события, связанные с местами, мимо которых шли. Например, о первом в городе футбольном матче, который состоялся здесь, на улице Чернышевского, десять лет назад. Футбольное поле существовало и нынче, только теперь его закрывало красивое шестиэтажное здание – выстроенная немного позже частная гимназия сестер Покровских… На перекрестке они распрощались: Петрусенко вернулся на Епархиальную, Шатилов повернул на Мироносицкую – его дом уже был виден.

Возвращался Викентий Павлович тоже не торопясь, даже сделал небольшой круг по Бассейной. На крыльце стряхнул подбитое мехом пальто, спросил Людмилу, вышедшую к нему в прихожую:

– Саша вернулся?

– Да, обедает.

– Хорошо. Минут через пятнадцать жду вас всех у себя в кабинете. Есть разговор.