Страница 37 из 69
Жутко жалея, что хлипкая калитка спину не прикроет, Пелевин не торопясь развернулся и обвел проулок внимательным взглядом. Как он и предполагал, насмешник был не один: справа и слева от него скалились еще двое. Точнее – трое, в руках бродяги слева, исключая любую возможность сопротивления, тускло поблескивал двуствольный дробовик. Алексей покачал головой и с досадой сплюнул на землю: как бы ловко ты ни обращался с револьвером и как бы ни был скор твой пес, с шести футов сдвоенный заряд дроби махом сметет любого ганфайтера.
– Ага! – коротко хохотнул незнакомец, – приметил дуру, что Аллен в руках нянчит? Приметил… – бродяга вынул из кармана длинную папиросу и неторопливо размял ее пальцами. – Так что, милсдарь, ты и сам за револьвер не хватайся и псинку свою придержи… Да и нас, – европеец повел рукой в сторону приятелей и скорчил демонстративно доброжелательную физиономию, – не опасайся. Расскажешь, куда и зачем Чернофф тебя налаживает, и пойдешь себе. С миром. Давай, рассказывай, – насмешник повелительно махнул рукой. – И насчет того, что перестрелять нас успеешь или на помощь кто придёт, не обольщайся…
– Чтоб с такой швалью разобраться, – Алексей, остановив изготовившегося к прыжку Бирюша, презрительно оттопырил губу, – мне, мил человек, оружие не надобно.
Траппер смерил удивлённых подобной наглостью оппонентов, поднял правую руку на уровень глаз и, направив указательный палец в лоб владельцу дробовика, словно взводя револьверный курок, шевельнул большим пальцем.
– Ы-ы-ы! – зайдясь в натужном хохоте, европеец гулко шлёпнул себя ладонями по бедрам, – глянь, народ, какой весельчак нам нынче попался!
Глядя на охватившее его противников веселье, траппер язвительно фыркнул и, имитируя выстрел, зычно выкрикнул: «Туду-у-ух!!!», и, словно компенсируя отдачу выстрела, вскинул руку вверх. Внезапно в ржание перегородивших дорогу бандитов вплелся глухой раскат револьверного выстрела, и голова владельца дробовика разлетелась вдребезги.
Одновременно Алексей, освобождая Бирюшу место для броска, отпрыгнул в сторону и выхватил револьвер. А двое оставшихся бандитов почти синхронно рухнули на землю: весельчака свалил Бирюш, а его приятеля – пелевинская пуля.
– Здравствуйте, Владимир Станиславович! – Алексей довольно покосился на собаку, прижавшую оставшегося в живых бандита к земле, и приветливо махнул рукой в темноту. – Выходите уже! Я вас ещё час назад возле старой мельницы срисовал!
– Теряете хватку, Лёшенька! – Кочетков, материализовавшись на границе тьмы и света, укоризненно покачал головой. – Я уже часа четыре за вами, аки гиппопотам сквозь термитник топаю: с шумом, треском и не скрываясь. Почти не скрываясь.
– Я своей прозорливости дифирамбы пою, – огорченно буркнул Пелевин, стыдливо отводя глаза в сторону, – а оно эвона как… Лучший следопыт, русский Натти Бампо, – продолжал ворчать охотник, имитируя голос Полины. – Хрена! Как мальчишку, провели, как мальчишку…
– Пора б уже усвоить, юноша, – подполковник, смерив Пелевина укоризненным взглядом, ласково потрепал Бирюша по холке, – что чрезмерное самоуничижение – это гордыня с обратным знаком, а значит – грех. Осознали? Вот и не грешите. Зря вы себя хулите, однозначно – зря.
Пес, словно подтверждая слова картографа, оглушительно тявкнул и переступил лапами по груди поверженного врага. Бандит сдавленно крякнул и затих. Пелевин, сконфузившись, словно девчонка-гимназистка при виде строгой наставницы, ойкнул, вытащил едва хрипящую тушку злодея из-под лап собаки, не найдя ни у него, ни у себя фляги, пожал плечами и отвесил сомлевшему бандиту звонкую пощёчину. Придя в себя, весельчак очумело помотал головой, благодарно хлопнул глазами и скромно проблеял, что и он с приятелями следил за Алексеем уже пару часов, а то и больше. И тоже – без опаски. Окончательно поникший траппер совершенно по-детски расстроенно шмыгнул носом и, присев на корточки, зарылся лицом в собачью шерсть.
– А я повторюсь, что поводов для огорчений абсолютно нет, – Кочетков раскурил сигару и сунул её удрученному охотнику. – В том, что вы в городских дебрях ловки не так, как на природе, беды нет. Сколь вы в тех городах бываете? Вот тот-то и оно – мизер. Зато, скажу без лести, в буше или в иных каких диких местах равных вам не сыщется. Помните, как в девяносто седьмом мы… вы зулусам нос натянули? Местные жители, аборигены, так сказать, а против вас – словно плотник супротив столяра…
– Лю-юди-и-и… – настороженно продребезжал оклемавшийся разбойник, устав непонимающе вращать головой от Пелевина к Кочеткову. – А вы по-каковски болтаете? Вроде все местные языки знаю, а с вами как глухой, ни черта не понимаю.
– По-русски, мы разговариваем, милейший, – невозмутимо пожал плечами Кочетков, протягивая руку так и не вставшему с корточек Пелевину. – Исключительно на языке родных осин, берез и прочей растительности.
– Ой, мамочки, – европеец с совершенно обалдевшим видом схватился руками за голову. – Это что ж, Чернофф своих русских в одну кучу созвал? Ой, беда нам теперь всем, ой, беда-а-а…
– Приятно видеть, что имя великороссов вызывает трепет и уважение, – заинтригованно протянул Кочетков, с удивлением поглядывая на сжавшегося в комочек бандита. – Но все же, мон шер, с чего бы такой пиетет?
– Да кто же не знает старого Мэтта Черноффа? – при упоминании строго русского наемник передернулся и клацнул челюстью. – Этого душегуба даже Зяма Дедборн трогать опасается…
– Боже, – брезгливо поморщился Пелевин, – как можно жить с таким прозвищем?
– Это не прозвище, – угрюмо буркнул европеец, – это фамилия. Вот и представьте, милсдарь, что за человек Мэт Чернофф, если его боится даже мертворожденный…
Услышав последнюю фразу Кочетков задорно ухмыльнулся и, явно кого-то цитируя, продекламировал:
– Одни боялись Пью, другие – Флинта. А меня боялся сам Флинт.
Отчеканив фразу, подполковник фыркнул и ехидно покосился на Пелевина:
– А и интересные же люди к вам, мон шер, в родственники намечаются. Право слово, такие занимательные, что слов нет…
– Кто в родственники? – цыкнул сквозь зубы Пелевин и недоуменно уставился на старшего товарища. – К кому в родственники?
– Но ведь мосье Чернов близкий родственник вашей Полины, мой друг? – в свою очередь удивился подполковник. – Следовательно, в недалеком будущем и ваш.
– С чего б это она моя? – смущенно фыркнул Пелевин, передёргивая плечами, словно от холода. – И вовсе она не моя, скажете тоже…
– Ну не ваша, так не ваша, – покладисто пожал плечами подполковник. – Простите великодушно, оговорился. Старею, видать.
Алексей, помня, что оговорки у Кочеткова встречаются реже, чем в Писании, с сомнением посмотрел на картографа. Тот, с демонстративно удрученным видом, отвесил церемонный поклон и, заметив, что пленник встал на четвереньки и пытается потихоньку улизнуть, наступил ему на ногу.
– Осмелюсь заметить, мой друг, – Кочетков, утвердив беглеца на ногах, с деланным радушием отряхнул пыль с его одежды, заодно выбив из карманов пленника складной нож и маленький двуствольный пистолетик. – Ваше решение покинуть нашу компанию несколько преждевременно. Мне бы хотелось услышать ответы на некоторые вопросы.
– Ну и толку мне отвечать? – осознавая, что судьба вряд ли предоставит ему второй шанс скрыться, понурился европеец. – Один чёрт, убьете…
– По-моему, вы делаете неправильные выводы, исходя из неверных предпосылок, – остановив Пелевина жестом, Кочетков ободряюще похлопал пленника по плечу. – Я, конечно, могу несколько ошибаться, но, вроде бы, на вашей родине, – подполковник ощупал европейца внимательным взглядом, – в Испании, говорят: «Vivir y dejar vivir»? (исп. «Живи и жить давай другим», букв.: «Живи и позволяй жить») Не вижу. Зачем и для чего нам отступать от этой доктрины? При условии полного взаимопонимания.
Испанец хотел было ляпнуть что-то ернически-недоверчивое, но посмотрел на искреннейшую добросердечную улыбку Кочеткова, резко контрастирующую с обжигающе-холодным взглядом и, резонно посчитав, что иного выхода нет, быстро и толково выложил всё, что знал о своем непосредственном руководстве. А после, хоть его и не просили, – новости из жизни криминальных сообществ Претории.