Страница 12 из 20
С тех пор Юлий Помпеевич стал неравнодушен к своей «внучке». Стал ее крестным отцом и с тайным восторгом слушал в церкви, как любимицу нарекают Юлией в его честь. Видно, Мадонна услышала его молитвы и явила ему дитя. Литта зачастил в дом к Паленам, а по городу поползли гнусные слухи. Растерянная Екатерина Васильевна попыталась урезонить мужа: «Зачем ты так носишься с Юленькой? Уж и так весь Петербург судачит, что она — дочь не Палена, а твоя!» Литта ужасался: «Что ты говоришь? Неужто я мог бы соблазнить собственную падчерицу?!» Но Екатерина Васильевна все вздыхала: «Я не говорю! Но девочка и вправду на тебя похожа. Словом, не стоит самому ходить с ней гулять в Летний сад. Поостерегись сплетен!»
Ошарашенный Литта давал слово, что поостережется. Но сердце не камень. И он опять летел к обожаемой Юленьке. Часто привозил ее к себе — в особняк на Миллионную улицу. Кормил своим самым любимым кушаньем — мороженым. Вот уж к чему он имел истинную страсть! Мог зараз съесть дюжину огромных порций. И Юлию приучил. Часто рассказывал девочке об Италии. «Там, в огромном палаццо Литта, — сотни картин. Но самая прекрасная у меня здесь! — хвастался он, показывал девочке леонардовскую „Мадонну“ и обещал: — Когда я умру, она достанется тебе!»
Так и вышло. 24 января 1839 года 76-летний граф Литта потребовал у своего мороженщика Сальватора очередную дюжину порций. Тот принес огромный серебряный поднос, и Литта, крякнув, приступил к поеданию. На десятой порции он блаженно улыбнулся: «Сальватор сегодня отличился!..» — и отдал Богу душу.
Его колоссальное состояние отошло обожаемой Юлии, тем более что супруги Литты — Екатерины Васильевны — уже не было в живых. Да и Юлия к тому времени успела выйти замуж за полковника лейб-гвардии Преображенского полка графа Самойлова, однако вскоре с ним разошлась. Кто знает, но, может быть, именно «Мадонна» Леонардо, на которую она любовалась с детства, по-своему повлияла и на ее судьбу. Сумасбродная красавица, она очертя голову влюбилась в великого русского живописца Карла Брюллова. И стала его Музой. Все самые прекрасные женщины на его картинах написаны с нее. Она — и «Удаляющаяся с бала», и «Вирсавия», и «Итальянская красавица». Ее образ можно увидеть и в «Последнем дне Помпеи». Вслед за Брюлловым Юлия уехала в Италию. И там познакомилась с миланскими родственниками своего крестного отца. Почему она отдала «Мадонну с младенцем» его племяннику — Антонио Литте, доподлинно неизвестно. Но так или иначе, а «Мадонна» вернулась в родное палаццо.
Впрочем, кажется, она уже не считала дворец в Милане родным. Краски начали выцветать, шелушиться, а затем и отваливаться. Как будто картина тосковала по далекой России. И никто из семьи Литта не возразил, когда Антонио в 1864 году предложил продать картину для коллекции русского императорского двора. Правда, тогда на продажу предложили целых 44 картины — семейство Литта нуждалось в средствах. Но приехавший из Петербурга директор Эрмитажа Степан Александрович Гедеонов за сто тысяч франков приобрел только четыре — и первой, конечно, «Мадонну Литта».
12 января 1865 года покупка состоялась, и Гедеонов поспешил в Петербург. Чуть не всю дорогу держал «Мадонну» на руках, согревая как мог, — боялся, что краска от холода и тряски совсем отвалится от доски. Едва приехал в столицу, отдал картину на срочную реставрацию. Однако приглашенные из-за рубежа специалисты наотрез отказались работать с картиной. Выручил простой русский умелец — эрмитажный столяр Александр Сидоров, которому удалось переложить красочный слой с прогнившего дерева на новый холст и тем самым спасти шедевр. За эту уникальную работу он получил серебряную медаль от самого императора Александра II.
«Мадонна Литта» засияла красками и заняла свое достойное место в Эрмитаже. Она стала его жемчужиной, его символом, его Главной картиной. Но вскоре возникла другая напасть — искусствоведы со всей Европы поспешили объявить картину. «безродной авантюрной подделкой». То есть, может, она и творение времен Возрождения, но никак не кисти великого Леонардо да Винчи. Интересно, что все эти сомнения начались лишь после того, как картина оказалась в Эрмитаже. Пока же она висела в Милане, никто не сомневался в ее авторстве. Хорошо, хоть нашлись честные знатоки творчества Леонардо, такие как директор Картинной галереи Берлинского музея Г.Ф. Ваген, автор известной монографии о гении Возрождения, который подтвердил авторство да Винчи.
Впрочем, через несколько десятилетий, уже после Октябрьской революции, отсутствие сомнений в авторстве «Мадонны Литта» чуть было не сыграло с картиной злую шутку. В то время в музеях молодой Страны Советов стали появляться коллекционеры из-за рубежа, и им показывали все самое лучшее: картины Рафаэля, Боттичелли, Тициана, Веронезе, Ван Эйка. Показали и «Мадонну Литта». Особо ценных покупателей, таких как министр финансов США Эндрю Меллон или ловкий промышленник Арманд Хаммер, чиновники от искусства запросто водили по залам Эрмитажа: «Мы продаем все — выбирайте, что вам интересно!»
Работники Эрмитажа, несмотря на угрозу репрессий, пытались сопротивляться. Писали докладные записки и объяснения, перевешивали полотна, уносили их якобы на реставрацию, чтобы запутать следы. Но многие произведения искусства спасти так и не удалось. С пугающей регулярностью по ночам к боковому подъезду Эрмитажа подъезжали машины смерти — «черные маруси», как их звали в народе. Только забирали эти машины не людей, а картины. И по утрам на стенах музея, где еще вчера висели полотна великих мастеров, зияли белые пятна. Пропала «Мадонна Альба» Рафаэля, которую весь мир называл «Петербургской Мадонной». Исчезла тициановская «Венера перед зеркалом» — лучшая работа мастера. А в один памятный день директор Эрмитажа, академик Орбели, обнаружил спецов Внешторга перед «Мадонной Литта». И тогда он решил действовать — не мог же он позволить, чтобы Эрмитаж лишился своей Главной картины. Вечером он вынес «Мадонну» из Эрмитажа, обмотавшись ею под пиджаком. На пиджак надел пальто, чтобы бдительная охрана, ежевечерне строчащая отчеты в «органы», не смогла ничего обнаружить. На всякий случай подготовил отчет, в котором говорилось, что картина находится в плохом состоянии, краски сползли до неузнаваемости. Ну а если представители Внешторга велят-таки предъявить картину, решил показать какой-нибудь старый размытый холст. Такой поступок по тем временам был подвигом. Ведь если бы правда раскрылась, под расстрел пошел бы не только сам Орбели, но и вся его семья.
Но, видно, «Мадонна Литта» всегда хранила тех, кто ее любил. И как все истинные Литты, она всегда была своенравна. Не захотела уезжать из России — и не уехала. Теперь именно она и есть наша «Петербургская Мадонна». И когда красавице с младенцем приходится выезжать на зарубежные выставки, уже никто не говорит, что они «безродные авантюристы». Тем более что среди дневниковых записок Леонардо удалось обнаружить его наброски к «Мадонне Литта». Так что авторство доказано. Хотя страсти, конечно, еще будут бушевать. Но какое же искусство без страстей?..
Сокровище бродячего цирка: легенда и быль
В Леонардовском зале петербургского Эрмитажа висит еще одна картина Мастера — «Мадонна Бенуа». И история ее явления миру столь же удивительна, загадочна и авантюрна, как и «Мадонны Литта». Да и в самом деле, чего еще ждать от созданий волшебной кисти?
В промозглую Масленицу 1824 года на астраханской пристани как-то не ладились гулянья. Уж и купцы, забыв про субординацию, сгрудились вместе в двух трактирах — и степенная первая гильдия, и мелочь торговая в рваных зипунах. Уж и вина-водочки каженный день выпивалось немало. А матросня — опять же вместе — и с больших рыболовецких судов и с крошечных фелюг бродила, подвыпивши, по улицам города всем скопом. Казалось бы, должно веселье начать чувствоваться. Но нет.
Падал снег. Месилась грязь под ногами. Потрескивали на ветру сараюхи, приспособленные под склады. Астрахань ведь ключевой торговый город, перевалочный пункт дорог — из Самарканда в Казань, из Бухары в Нижний Новгород, из Персии к Белому морю. В Астрахани всегда множество народу — и своих жителей, и торгового люда. Да вот незадача: в эту Масленицу все, как сычи, сидят по своим домам да торговым приютам. Только и говорят: «Паршивая погода ноне!» Ну а нет праздника — нет и выгоды купцам. Откуда ж ее взять, коли никто ничего не покупает?!