Страница 49 из 65
Командир полка Плотников, словно император Наполеон, объезжал покинутые лагеря, хмуро окидывал заснеженные полигоны и его душила бессильная злоба, обстановка была гнетущей, напоминала катастрофу великой «двунадесятиязычной» армии. Конечно, позднее победные реляции были составлены, направлены в верха, но финал был скорее переправой при Березине, чем победой при Аустерлице. Имущественные потери удалось частично скрыть, что-то спасли, что-то списали (прапорщики ковыряли сугробы до самой весны собирая вещи), а командование округа поставило пулеметному полку (уже не дивизии) за учения положительную оценку.
В любой даже самой неудачной войне, надо иметь особый полководческий талант, чтобы свое поражение суметь объявить победой, провозгласить торжества и затем долго всенародно праздновать. Прирождённый талант полководца был у Александра Великого, Ганнибала, Цезаря, Суворова, Наполеона и у многих других, но гораздо большее число бесталанных генералов и маршалов достигали своих головокружительных карьерных успехов либо в штабных интригах, либо при помощи и содействии влиятельных родственников, жён и любовниц, и даже потерпев сокрушительные поражения, они часто ухитрялись выйти сухими из воды, да ещё с боевыми наградами и почестями.
В последние годы маршалам и генералам нечем было особенно похвастать, батальных сражений не случалось, а в мелких конфликтах они, даже не одерживая побед, коллекционировали ордена и юбилейные медали. Но Афганистан, Ангола, Эфиопия, стычки на границах — разве их можно сравнить с Полтавой, Бородино, с битвой за Берлин? Масштаб не тот, нет желаемого размаха. Досадно…
Так что в наши дни и отчет об успешных учениях — победа! Потери людские и в технике минимальные, а это главное. И пусть победа эта липовая, и одержана генералами на бумаге, но все-таки…
После окончания никому не нужных учений возобновилась обычная тихая рутинная служба, утреннее построение, лёгкая перебранка начальников, постановка задач. Далее неторопливый перекур и по казармам. Пулеметный полк тем временем начали активно реорганизовывать: укрепрайон консервировать с последующей ликвидацией (этот процесс пошёл сам собой, особенно с началом массового выделения жителям города земельных участков, в том числе участков вместе с дотами и артиллерийскими капонирами), а офицеров разгонять кого куда. Одним нашли должности на создаваемой базе, причём с повышением в званиях, другие ушли на пенсию, третьи отправились в дальние гарнизоны и тоже с повышением по службе.
Инженеры и технари неторопливо передавали технику, тыловики списывали имущество, секретчики ликвидировали ставшие теперь ненужными документы. Громобоев выпал из «обоймы». Политическое начальство (очевидно благодаря стараниям генерала Никулина) на период реорганизации вывело его за штат, и капитану оставалось ждать решения своей судьбы (хотя после окончания учений его аттестовали на вышестоящую должность). Что дальше?
Этот гарнизон Эдуарду нравился, покидать его не хотелось: коллектив хороший, завёл много друзей, служба вполне нормальная, не утомительная. Но, увы, полк окончательно попал под сокращение, и из некогда боевой единицы делали тыловую базу хранения вооружения и техники. Наступило безвременье. На душе было тревожно, в какую-то Тмутаракань с маленьким ребёнком отправляться не хотелось, личная жизнь вроде бы только начала вновь налаживаться, и наконец окончил делать ремонт в новой квартире.
Обычно после построения части Громобоев от нечего делать садился за стол в канцелярии и гонял шеш-беш то с командирами рот Демешеком или Меньшовым (этим капитанам предстояло убыть к новому месту службы), то с Тумановым. Так коротал время до обеда, протирал штаны, чтобы отметиться на службе. А после обеда капитан исчезал по своим личным делам.
Громобоев продолжал тайно ходить на политические собрания, посещать закрытые диспуты подпольных экономистов-рыночников, участвовать в шумных митингах и манифестациях. От безделья он днями и вечерами шатался по конференциям, дискуссиям, лекциям…
Постепенно политика захватила, увлекла и затянула Эдика в свой водоворот нешуточных страстей. Ведь весь народ в те годы ни о чём другом помимо политических тем в кабинетах и курилках почти не говорил: судили, рядили, спорили до хрипоты, хватали друг друга за грудки, когда страсти накалялись, и не находили иных аргументов в дискуссии. Даже похабные разговоры о женщинах прекратились.
Теперь Громобоев ознакомился с программами большей части общественных движений. Никакого будущего у большинства этих карликовых партий не намечалось, и для реальной карьеры или политических дивидендов предпочтительнее было бы вступить в какое-то новое движение созданное спецслужбами и облюбованное властью.
Но общаться с декоративными, марионеточными политиками Эдуарду было мерзко и противно. Однажды на митинге он наблюдал и слышал одного такого крикуна: юриста и сына юриста. Не нашёл ничего привлекательного ни в нём ни в его программе: мордатый, холёный, наглый, хам, да при всем при том несёт несусветную чушь. Политическая антреприза одного актёра. Странное дело, но политическая тусовка этого юриста обеспечена на высоком уровне: охрана, транспорт, денежные средства, печатные органы. Будь Громобоев циником, карьеристом и негодяем, то он бы первым в эту либеральную партию записался. Но от неё за версту пахло охранкой.
Тогда Эдуард кинул взгляд, в противоположную, как ему показалось, сторону. Крайне правую нишу политического поля занимали «Памятники». Ещё одна мерзость. Сплошной безмозглый оголтелый национализм и антисемитизм, выплеснувшийся наверх из мутного застойного болота. Когда болото реагирует на что-то постороннее, то выделяет обильные газы. А ещё «Памятников» можно было ассоциировать с душком из выгребной ямы. Эти мордатые ребята явно подкармливались властями — видимость демократии и плюрализм мнений, и одновременно угроза приличному обществу и иностранцам: смотрите, кто может прийти вместо нас! Бойтесь!
Эдуард прошелся по кругу, по всем митингам, явкам, сходкам, маршам, демонстрациям и в результате не нашёл ничего более приличного чем посещаемый ранее «Народный фронт». Большая часть демократов — люди порядочные и интеллигентные, сплошь младшие и старшие научные сотрудники, поэты, журналисты, инженеры, кочегары, истопники, ночные сторожа и экономисты.
Весьма увлек Эдуарда своими зажигательными речами один такой моложавый огненно-рыжий, чубатый (капитан случайно попал на закрытый научный и почти подпольный диспут). Говорил этот экономист красиво, убедительно, обещал манну небесную, стоит только сменить правящий режим, отменить командно-административную систему, ввести рынок…
«Хм, рынок… — недоверчиво про себя ухмыльнулся Эдик, — видали мы этот рынок! Там армяне такие цены держат — не подступишься! Мясо с рынка — втридорога, фрукты — кусаются, о рыбе нечего и говорить…»
Громобоев мужественно высидел весь экономический диспут в небольшой аудитории Дома творчества, и под конец мероприятия уже уяснил, что рынок — это не «толкучка» и не «базар», а экономическая система. А он-то по наивности подумал, что этот рыжий решил ввергнуть страну в какие-то первобытнообщинные отношения, в натуральное хозяйство. Оказалось рынок — это путь в капитализм!
— Государство не в состоянии обеспечивать достойной зарплатой всю страну! — вещал рыжий, встряхивая густым чубчиком. — Оно может держать население только на пособии. Плановая административно-командная экономика изжила себя ещё сорок лет назад, страну спасли нефть и газ Тюмени! Этот экономический труп регулярно подпитывается нефтедолларами. Но стоило нефти подешеветь и добыче упасть, как страну затрясло.
— Но ведь раньше всё было в магазинах! — задал вопрос кто-то из зала. — Куда товары исчезли?
— Нас надломила гонка вооружений, помощь братским народам Азии и Африки, странам социализма, финансирование и содержание коммунистических партий, и особенно война в Афганистане! Экономика Советского Союза составляет всего десятую часть объема американской экономики, но мы постоянно пытались достичь паритета в вооружении. Но если раньше оборонка занимала примерно треть объёма экономики, то с приходом бывшего производственника Устинова в Министерство обороны военный заказ превысил все мыслимые пределы. Предположим, заводы произвели на миллиард продукции, рабочие получили зарплату, положили деньги на книжку или пошли в магазины, а товаров в магазинах всего на полмиллиарда, а то и того меньше. Танки, ракеты, подводные лодки кушать и носить не будешь! Построили десять тысяч ракет, создали десятки тысяч ядерных боеголовок и больше трёхсот атомных подводных лодок, больше восьмидесяти тысяч танков, десятки тысяч самолетов. Уголь, руду, нефть добыли, выплавили чугун, сталь, произвели военную продукцию, но это ведь не товары! И вдобавок тьму оружия подарили «друзьям» в кредит, в основном безвозвратно. Необеспеченный товарами денежный навес у населения накопился в триллионы рублей. Продукция страны неконкурентоспособна на мировом рынке, технологически мы отстаём на десятки лет. Сельское хозяйство загублено, запущено, развалено — ежегодно закупаем пшеницы больше двадцати миллионов тонн! Либо пушки — либо масло! Демилитаризация экономики, рынок, приватизация!